Магия тени
Шрифт:
Орки, идущие рядом с брамаем, одобрительно гудят. Они довольны, что им не нужно ненавидеть. Оркам трудно держать в своей груди сильные чувства. Даже с помощью котошовника, который они жгут в кострах и соком из которого натирают деревянные браслеты со знаками Воплотительниц.
Орки просто хотят следовать по Пути Серой Кости. А ненавидеть — не хотят.
Не все орки в Гижуке вспомнили о своем предназначении. Некоторые сопротивляются ему. Некоторые брамаи продолжают быть жрецами Божиниными. Целые селения еще поражены этим наносным чуждым
Они мешают настоящим орками идти по Пути Серой Кости.
— Помните, что вина лежит на всех чужаках. — Брамаю тяжело говорить на ходу, и он замедляет шаг. — На тех, кто исходит из нашего корня, кто забыл о своем назначении и не желает о нем вспоминать. И на тех, кто исходит из других корней: на гномах, людях, эльфах… живущих рядом с нашими потерянными братьями и смущающих их разум. Это они принесли в наш край чуждую веру и продолжают удерживать ее.
Сотни ног шагают по дороге, поднимая мелкую серую пыль. Сухая выдалась осень. Не иначе Воплотительницы подсобили.
Сегодня, в день осеннего излома, по дорогам Гижука зашагали тысячи орков. Они оставили свои селения и начали долгий путь к главному Жрищу Силы. Они очистили свои сердца и разум от наносного и навязанного. Они должны пешком дойти до Жрища Силы и по дороге вычистить все чуждое собственными руками — только тогда они станут достойными Пути и получат право молить Воплотительниц о прощении и снисхождении. Именно так научил их брамай.
Постукивают друг о друга деревяшки браслетов, пропитанных соком котошовника. Колкий воздух холодит красивые румяные лица, разрисованные золой, жиром и кровью. Тонко щелкают птичьи черепа на посохе брамая. Пахнет близостью зимы и великих свершений. Шагают по дороге сотни ног — мужских, женских, детских.
Поскрипывает телега, накрытая шкурами. Некоторые орки не захотели идти по Пути Серой Кости, и теперь их ноги едут в телеге отдельно от хозяев.
— И куда ты себя денешь, когда мы спасем мир?
Гасталла покосился на Дорала, спрашивая себя, не шутит ли этот спятивший, но тот, кажется, спрашивал всерьез.
Одолели подъем, идти стало легче. Несмотря на стылый звонкий воздух, тяжелую поклажу и ремни, которые давили на плечи, прогулка по лесистому холму получилась даже приятной. Уж точно получше, чем немеющий под седлом зад и ледяной ветер, наотмашь лупящий по морде.
— Вот спасем — тогда и подумаю, — сварливо ответил Гасталла, не придумав ничего лучше. — А не спасем — и думать не о чем.
— Эх ты, — почти весело укорил его Дорал. — А помечтать как же?
Гасталла фыркнул и уставился в затылок шагающей впереди Бивилки. Переменный ветер привычно холодил кожу и нес запахи: то мяса и дыма, то лесных грибов и прелых листьев.
— Сам-то уже намечтал, что ли? — спросил некромант. Было не понять, он просто не одобряет всякие мечтательства или завидует тем, кто умеет мечтать с такой непринужденностью.
— А то как же, — бодро согласился магистр. — Хочу Школу
Гасталла едва не споткнулся, а Дорал серьезно продолжал:
— Теперь ведь некому заботиться о молодых магах, некому их обучать. Раньше я все думал, что это временная заминка, но теперь-то… последнего ректора, считай, больше нет, да и последней Школы тоже. Что теперь будут делать необученные маги в Ортае и в Меравии? Как поймут, кто они, каковы они, каким образом научатся управлять своими талантами? Никто им не поможет, кроме нас. Поэтому что? Поэтому Школу нужно восстановить, для начала хотя бы одну. Непременно.
— Не всем магам нужно обучение. — Гасталла сказал это просто так, потому что ему хотелось возражать. — Многим обучение вовсе не нужно или даже вредно.
— Возможно, — спокойно согласился Дорал, — самоучек во все времена было вдосталь. — Но для многих магов возможность обучаться в Школе — вопрос жизни и смерти, без преувеличения. Сколько слабых магов не могут использовать дар без учебы, сколько сильных магов способны навредить себе и другим, если не обучать их контролю? А уклоны? Самоучка не может освоить уклоны, разве что самые простые, смежные.
Гасталла пожал плечами и уставился под ноги. На башмаках его были потеки и пятна давно засохшей грязи, и некроманта это рассердило.
— Школа нужна, — повторил Дорал, — и знаешь, что?
— М?..
— Похоже, заниматься ею будет некому, кроме меня. Меня и тех, кто… решит присоединиться. А работка предстоит та еще. И я думаю: а почему не ввести в школьный курс некромантский уклон? Что скажешь?
Гасталла не успел ответить: увлеченный разговором Дорал налетел на остановившегося Шадека. Подобравшись, будто перед прыжком, тот высматривал что-то наверху.
— Ты что?
Шадек еще несколько вздохов стоял, задрав голову, и наблюдал за полетом птиц над редкими соснами. Огромная стая то застывала вверху трепетливой тучей, то сходила вниз, как волна на берег, постепенно вытягиваясь в нитку и пропадая из виду.
— Не знаю, что. — Шадек обернулся, и магистр удивился, каким серо-бескровным было его лицо. — Я отчего-то подумал, что где-то здесь Кинфер погиб. Эти птицы… они словно беду предвещают.
Доралу и Бивилке показалось, что тихие слова Шадека прозвучали зловеще в холодном осеннем лесу. Они всколыхнули безветренный воздух, и тот, вздрогнув, выбросил их вверх — туда, где тревожным прибоем колыхалась птичья стая.
— Кто такой Кинфер? — спокойно спросил Гасталла, и неприятное ощущение тут же развеялось.
— Наш друг, — неожиданно ответила Бивилка. До сих пор она отвечала некроманту только тогда, когда он обращался к ней одной. — Мы учились в одной связке, а потом он стал школьным соглядатаем. Четыре года назад тут… раскопали какой-то древний орочий храм, и Кинфер должен был забрать из него магический артефакт.
Магичка опустила котомки на землю и сердито подула на пушистую прядку, упавшую на лоб.