Магия тени
Шрифт:
— Прилетели, — зачем-то сказал Дорал.
Шадек молча принялся развьючивать грифонов. Его движения после долгой неподвижности были неловкими. Рукавицы Шадек сунул за пояс куртки, и пальцы сразу замерзли.
Грифоны ворчали, таращили желтые глаза, сердито скребли землю лапами. Последние дни дались им особенно трудно, звери замерзли и были голодны, хотя и сыты Гижуком по горло.
Порыв ветра донес запах жареного мяса, и серый грифон жадно клацнул клювом возле уха Шадека. Тот пригнулся и громко выругался.
— Богато живут, — недовольно сказала Бивилка, принюхиваясь к мясному духу и растирая замерзшие
— Живут они так, как положено в этих местах. — Дорал был так благодушен, словно сидел в классной комнате с кружкой малинового отвара. — Это у нас в Ортае можно возиться в земле по полгода, а на юге — и того дольше. А тут, в северном Гижуке, что? Четыре месяца, если даст Божиня. Огородики если заводят, так махонькие. Получается, главная пища в этих краях какая? Позимая птица и живность, рыба еще. Орехи всякие, ягоды, грибочки… Ячмень растят, овес, еще рожь, если повезет. Пшеницу из Ортая сюда никто не потащит.
— А в Недре чего едят? — спросил Шадек. — Недра-то еще холоднее!
— Да кто их знает — Дорал задумался, пощипывая мочку уха, и решил: — Что-то едят! Как-то живут. Не знаю, не любопытствовал никогда. Недричане всегда были такие, обособные. Даже в этих краях о них мало что известно. Но можем спросить этого кузнеца, как его там — Голвер?
Бивилка состроила гримасу. Она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, засунув руки в рукава тяжелой меховой куртки, подбородок прятала в жесткой шерсти воротника.
— Неча ныть, скоро согреемся и пожрем, — сердито сказал ей Гасталла.
— Я и не ною, — огрызнулась магичка. Полускрытые короткими волосами уши ее покраснели.
— В голос-то не ноешь, а рожа такая, словно тебе пряники медовые обещали, а не дорогу на север. Чего уставилась на меня? Обещали тебе медовые пряники, а?
Прищурив ореховые глаза, магичка оглядела некроманта с головы до ног, задержала взгляд на добротных, но изрядно поношенных башмаках, и процедила сквозь зубы:
— Какие уж тут пряники.
— С поганками разве что. — Шадек бросил наземь последнюю котомку. Серый грифон с облегчением поднялся и потянулся, выставив лапы. — Эй, магистр, может, не стоит пока отпускать животных? Вдруг этот Голвер не справит нам лошадок, что тогда?
— Дефара сказала, справит, — помолчав, ответил магистр. — А если будем у каждого поворота осторожничать и щупать тропку пятками, так что получится? Что мы никуда не успеем, вот что!
— А может, этот орк в отъезде, — упрямствовал Шадек. — А может, помер или всех лошадей распродал. Вот отчего искатели такие привередные, а? Если б эта поганка могла два образа в голове держать — и кузнеца, и драконского стража, так было бы поспокойней, попонятней!
— А вот бы маги еще и летать умели, так нам бы и грифоны не понадобились! — рассмеялся Дорал. — Или если б можно было открывать порталы куда угодно, без разрешения и на любые расстояния — вот жизнь пошла бы, да? Не жизнь, а пряник медовый!
— С поганками, — протянула Бивилка. Белый грифон за ее спиной мотнул головой и дернул крылом, словно хотел положить его магичке на плечо.
Шадек закатил глаза. Он, конечно, помнил, как в Школе магистры торочили: дескать, была бы магия такой сильной — мир бы давно уже разделился на два сорта людей: магов, которые всем заправляют, и остальных, которых ни про что ни спрашивают.
Дорал вытащил из-за пазухи костяной свисток.
— Даже если с Голвером не сложится — грифоны на север не полетят, а обратно поворачивать у нас права нет. Так что будем разбираться на месте.
Магистр подошел к серому грифону, постоял перед ним пару вздохов, потом неловко потрепал животное по плечу. Под длинными грудными перьями упреждающе заурчало.
Дорал высоко поднял костяной свисток, и желтые глаза обоих грифонов уставились на него недоверчиво и жадно. Магистр протянул руку, и серый грифон, по-кошачьи переступив передними лапами, медленно наклонил голову, потянулся клювом к свистку — нерешительно, ожидая сердитого окрика.
Кракс! Осколки прыснули во все стороны, и Дорал едва успел отдернуть пальцы. Грифоны взмыли в небо стремительно, почти без разбега — только мягко и мощно оттолкнулись от земли большие лапы, оставив небольшие комья вывороченной земли в жухлой траве.
— Даже не попрощались, — обиделась Бивилка. — Свиньи, а не грифоны. Мы ведь через столько прошли вместе!
— Интересно, — ядовито протянул Гасталла, — а если б какая-нибудь паскуда вскарабкалась на твою спину и вынудила нестись за сотни переходов? Да на север, в холодину, да без возможности отказаться! И еще если б эта паскуда тебя не кормила. Ты б стала ее любить и прощаться? — Бивилка фыркнула и отвернулась, а некромант обратился к Доралу: — Магистр, ты уверен, что эта дура доведет нас куда надо, а? А то, похоже, это такая дура, которая может довести разве что до сердечного припадка. Или до большой беды, если ей сильно повезет!
— Прекрати хамить, — строго, как своему ученику, велел некроманту Дорал. — Мы все уже в одной связке, плохо нам от этого или хорошо. Если будем собачиться — лучше не станет, ясно?
Гасталла скорчил рожу, но спорить не стал. Магистр сердито хрустнул пальцами.
— И нет, я не уверен, что она сумеет привести нас к драконам. Но она — единственная, кто может хотя бы попытаться.
Некромант кивнул и отправился собирать сложенные в кучу котомки. Гасталла оставлял поле проигранного боя без досады и рычания: сталкиваясь с доводами, на которые у него не было хороших возражений, некромант просто пожимал плечами и принимался за другие дела. И Доралу это нравилось. Такую незлобивость магистр редко встречал даже у людей, куда более приятных и спокойных, чем Гасталла.
Шадек о чем-то тихо заговорил с некромантом, присев рядом и тоже перебирая поклажу. Бивилка возилась с вещами поодаль. Лоб ее прорезали две угрюмые морщинки. Магистр вздохнул и тоже направился к груде сложенного на земле добра.
Вскоре четыре мага, обвешанные котомками, уже взбирались на холм.
— Но в наших сердцах не должно быть ненависти к чужакам, — напоминает брамай.
Он шагает вперевалку и трудно дышит, через шаг опирается на посох всем телом. Птичьи черепа на посохе сильно раскачиваются и стучат друг о друга, как будто мертвые птицы щелкают клювами.