Макей и его хлопцы

Кузнецов Александр Родионович

— Прошляпили! — с горечью сказал Макей, садясь верхом на коня. Хачтарян и Козелло только голосами покачали, а про себя подумали: «Чёрт ему влезет в душу! Может и ни один такой Лисковец живёт среди нас!»

Тут к Макею подошёл Миценко. Он сказал, что задержал подозрительного субъекта. Говорит, что шёл в партизаны, что сидел в Могилёвской тюрьме и бежал во время налёта партизан на неё.

— Это тот налёт? — спросил Макей, имея в виду налёт, о котором широко оповещали немцы в своих газетах, расписывая, как партизаны, появившиеся на грузовых машинах, захватили тюрьму,

перебили стражу, увезли крупных политических преступников, а остальным дали возможность разбежаться.

— Ну да.

— Ах, сволочи! — выругался Макей. — Но ведь это провокация! Это они сами увезли тогда крупных советских работников и расстреляли их, а на волю выпустили своих агентов.

— Это мне известно. А что с этим делать?

— Приведи сюда его.

Вскоре перед Макеем стоял среднего роста человек. В темноте его лицо нельзя было видеть. Макей зажёг электрический фонарик и осветил лицо лазутчика. Это был молодой человек с прямым красивым носом, большими синими глазами и маленькой курчавой бородкой. Курчавые русые волосы свисали до плеч. В его облике было что-то от Иисуса Христа.

— Ты христосиком не прикидывайся. Мы не посмотрим на твои красивые глаза! — прошипел зловеще Макей.

Лазутчик заявил, что он коммунист, что в фашистском застенке пострадал за Родину. Макей тщательно осмотрел его холеные руки, ногти, упитанное лицо, спт ну, лохмотья, в которые тот был одет.

— Удивительно! — воскликнул Макей. — Посмотри, Федор, — обратился он к Козелло. — Чистенький, гладенький! Ни вошки, ни блошки, ни ссадины нет на теле! Ай, ай, как жестоко с тобой обращались гестаповцы! Эти рубища слишком театральны, чтобы в них можно было серьёзно поверить.

В больших красивых глазах шпиона мелькнул страх:

— Вы ошибаетесь.

Вмешался комиссар:

— Нэ трать врэма, комбриг, шпион падослан. Позави сюда Елозина и канчай, кацо.

Под покровом ночи громадная колонна партизан пробиралась сквозь заросли, уходя на юг. В пути к макеевской бригаде присоединились белоусовцы, грациановцы, османовцы. Три тысячи вооруженных человек — это большая сила. При умелой расстановке отрядов и бригад перед ней ничего не могло бы устоять.

Макей, соединившись с остальными тремя бригадами, выпустил из своих рук руководство. Он полагался на Белоусова, Грациана и Османа, а те — на него и друг на друга. Трехтысячная армия самоотверженных бойцов фактически осталась без руководства.

Впереди шёл отряд Макея. Рядом с Макеем ехали на конях Даша, комиссар, Миценко и Елозин. Дед Петро по–стариковски шёл сзади и о чём-то тихо разговаривал с Костиком.

Все шли в глубоком молчат и. И странно, серьёзно никто не верил в размеры опасности, о которых доложили разведчики. Радист Ужов и инженер–судостроитель Новик, ставший оружейных дел мастером, шли и мирно вели беседу. Один вспоминал Москву, другой — Ленинград, судостроительные верфи. Перед блокадой жили они вдвоем в одной землянке, где стояла рация и перед окном стол, заваленный частями винтовок и обрезами, из которых Новик делал автоматы. Он уже сделал четыре автомата, пятый, предназначавшийся в подарок

комбригу, остался недоделанным. Он теперь нёс его в своём вещевом мешке и слышно было, как звонко звякали друг о друга железные части всякий раз, как Новик делал какое-нибудь резкое движение.

— Что там у тебя? —» спросил Ужов, морщась от звука, так неприятно действовавшего на нервы.

— Игрушка для взрослых детей.

— ППН? Пулемет–пистолет ровика?

Новик недовольно промычал. Надоели ему эти плоские шутки. На Ужова это не похоже. «Что эго он вдруг начал шутить?»

— Ты чего-то сегодня больно уж весел?

— Опасность или приближение её всегда меня как-то поднимает, — ответил Ужов.

— Старо. Романтизм не в моде.

В темноте на них натолкнулся Елозин.

— Это ты, сибирский медведь?

— А, слоны–отшельники! — шёпотом отозеэлся Елозин. — Где твоя рация, Уж?

— Ба, среди кого я иду! Все звери, кажется, тут: слоны, ужи, медведи. А в темноте и не видно! — пошутил Юрий Румянцев, хватая за плечи Ужова.

— Это с каких пор уж стал зверем?

— Об этом спроси у лягушки.

Так шутили эти суровые люди, как будто шли они на прогулку.

— Скоро опушка, — сказал шёпотом Макей.

Комиссар в темноте кивнул ему головой, словно тот мог видеть этот утвердительный знак.

Вот тускло блеснула узкая полоса воды. Это река Лисичка, небольшая, но достаточно глубокая для того, чтобы утонуть в ней тому, кто окажется подстреленным. Голова колонны вошла в реку. Вода забурлила, зашумела между ног. Некоторые перешли на ту сторону, перенесли даже троих раненых товарищей. Конь Макея вступил в воду, когда вдруг с той стороны раздались ружейные залпы, затрещали пулемёты, и трассирующие пули пучками красных нитей потянулись к партизанам. Мрак ночи огласили крики, стон, призывы о помощи. Кто-то тонул. Свиягин бросился в воду и вытащил несчастного. Лошадь под Макеем рухнула и тот свалился, тяжело придавленный ею, барахтаясь в воде.

— Жив, кацо?

— Спасай ребят, комиссар. Где начштаба? Командирам рот отходить назад.

В это время в небо взвились белые ракеты и в их трепетно–голубом свате было видно, как в ласу метались люди в поисках выхода из огненного мешка. Инженер Новик, и радист Ужов спокойно стояли за толстой сосной.

— Самое уязвимое место — ахиллесова пята, — философствовал Новик, — это значит: не показывай врагу свою пяту, то есть не удирай. Трусу всегда кажется, что он спасается бегством, но бегущий гибнет.

— Но ведь гибнут и бесстрашные?

— Тут, Толя, другой закон: не лезь на рожон.

— А! Золотая середина!

— Пожалуй. Эх, чёрт! Огрела! Кровь, что ли? Посмотри-ка, брат.

— Здорово она тебе выбрила бороду.

— Ну? Жаль. Люблю я у мужчин бороды. Какая-то сила в этом.

— Как у Самсона? Смотри, куда это наши устремились? Бежим и мы.

— Придётся ползком.

— Золотая середина?

— Она, она, Толя! Не убегай, а отступай, организованно отступай. Не беги, а ползи. Да. Ну, за мной! Вперёд! У тебя и винтовки-то нет, вояка! Вон у убито-’ го возьми.