Маленькая польза
Шрифт:
Я и не знал, что в дополнение к услугам по уборке, я приобрел также истребителей. Удобно, черт возьми, тем не менее. Были вещи в моей лаборатории, которые грызуны могли бы повредить.
– Круто! – сказал я ему. – Но ты хочешь пончик или нет?
Тук-Тук не ответил. Он только взвился вверх, как безудержный бумажный фонарь, причем настолько быстро, что падающий снег завихрился, обозначая его траекторию.
Вообще, фэйри имеют обыкновение добиваться цели в спешке – когда хотят, во всяком случае. И вот сейчас у меня хватило времени только, чтобы промурлыкать "Загадай
– Бегите! – прокричал он, несясь вниз в переулок. – Бегите, милорд!
Я моргнул. Из всех вещей, которые я предполагал получить от маленького фэйри по его возвращении, этого в моем списке не было.
– Бегите! – пронзительно кричал он, испуганно описывая круги вокруг моей головы.
До меня все еще не доходило.
– Так что насчет пончика? – спросил я, как идиот.
Тук-Тук пронесся ко мне, его плечи оказались против моего лба и толкнул изо всех сил. Он был более сильным, чем выглядел. Я вынужден был сделать несколько шагов назад, чтобы не потерять равновесие.
– Забудьте про пончик! – крикнул он. – Бегите, милорд!
Забудьте про пончик?
Это заявление, больше чем что-либо другое, наконец сдвинуло меня с места. Тук-Тук был не из тех ребят, которые легко впадают в панику. Наоборот, маленький фэйри, всегда казалось, вообще не знал, что такое опасность. Раньше он и внимания не обратил бы на какую-то опасность, когда ему предлагали человеческую пищу.
В тишине снежного вечера я услышал звук, приближающийся из далекого конца переулка. Шаги, тихие и медленные.
Дрожащий тихий голосок в моей голове сказал мне слушаться Тука, я ощутил, как мое сердце зачастило, я развернулся и рванул в направлении, которое он указал.
Я вылетел из переулка и повернул налево, пробиваясь через углубляющийся снег. В двух-трех кварталах отсюда было отделение полиции. Там светло и там есть люди, и это по всей вероятности отпугнет неизвестную опасность. Тук-Тук летел около меня, над самым плечом, он свистел в маленький пластмассовый спортивный свисток. Он дул в него в остром ритме, и через падающий снег я смутно видел полдюжину сфер света различных цветов, размером меньших, чем Тук, которые появлялись из ночи и сопровождали нас.
Я пробежал один квартал, потом второй, и все сильнее и сильнее чувствовал, что нечто идет по моему следу. Это была тревожное чувство, напоминающее ощущение мурашек по телу, покалывание в конце шеи, и я был уверен, что я привлек внимание чего-то действительно ужасного. Страх нарастал, и я бежал изо всех сил.
Я повернул направо и увидел отделение полиции, его освещенный фасад обещал безопасность, вокруг огней были ореолы от падающего снега.
Тут налетел ветер, и целый мир стал замороженным и белым. Я ничего не видел, даже собственных ног, которыми я пробивался через снег, даже руку, которой я пытался прикрывать лицо. Я поскользнулся и упал, и тут же вскочил в страхе, что если мой преследователь поймает меня лежащим, подняться он мне не даст.
Я налетел на что-то плечом,
Снег уже валил настолько густой, что стало трудно дышать. Я выбрал направление, которое, кажется, должно привести меня к отделению полиции и поспешно пошел. Через несколько шагов я наткнулся вытянутой рукой на здание. И дальше пошел, опираясь рукой о твердую стену. Футов этак двадцать все было отлично, затем стена закончилась, и я ввалился боком в переулок.
Воющий ветер стих, и внезапная неподвижность вокруг меня была шоком для моих чувств. Я оперся руками о колени и огляделся. На улице все так же вертелся слепящий занавес снега, толстый и белый и непроницаемый, начинаясь внезапно, как стена. В переулке снег был только один дюйм глубиной, и за исключением отдаленного стона ветра было тихо.
В этот момент я понял, что тишина не была пустой.
Я был не один.
Блестящий снег в переулке взвихрился, смешался, и из него возникло сверкающее белое платье, слегка окрашенное тут и там полосами морозного синего или ледникового зеленого цвета. Я поднял глаза.
Она носила платье с нечеловеческой элегантностью, ткань легко колеблясь подчеркивала женское совершенство, ее тело представляло собой прекрасный баланс выпуклостей и впадин, красоты и силы. Платье было вырезано низко, и оставило ее плечи и руки голыми. Ее кожа заставляла снег казаться немного болезненным в сравнении. Блестящие цвета мерцали на ее запястьях, шее и на пальцах, все время меняясь от глубоко сине-зеленой до фиолетовой переливчатости. Ее ногти блестели с теми же самыми невозможно движущимися оттенками.
На ее голове был головной убор изо льда, изящный и запутанный, как будто сформированный из единственной прозрачной снежинки. Ее волосы были длинными, они спадали ниже бедер, длинные, шелковистые и белые, смешиваясь с платьем и снегом. Ее губы – ее великолепные, чувственные губы – были цвета замороженной малины.
Она была видением той красоты, что вдохновляет художников в течение многих столетий, бессмертная красота, которую трудно вообразить, и уж тем более увидеть на самом деле. Такая красота должна была вышибить из меня всякий разум. Она должна была заставить меня плакать и благодарить Всевышнего, что мне разрешили увидеть это. Она должна была остановить мое дыхание и заставить сердце зайтись от восхищения.
Она этого не сделала.
Она ужаснула меня.
Она ужаснула меня, потому что я видел ее глаза. Это были широкие, кошачьи глаза, с вертикальным зрачками, как у кошки. Они меняли цвет одновременно с ее драгоценными камнями – или, что более вероятно, драгоценные камни меняли цвет одновременно с ее глазами. И хотя они также были нечеловечески красивы, это были холодные глаза, жестокие глаза, в них были и интеллект, и желание, но не было ни сострадания, ни жалости.
Я знал эти глаза. Я знал ее.