Маленькие огоньки
Шрифт:
Эллиот, благодаря тебе я чувствую себя любимой и оберегаемой, как никто другой, уже давно. Ты невероятно храбрый. Ты способен сделать так, что все ужасные вещи, которые люди тебе говорят, просто отскакивают от тебя, словно ничто не способно тебя тронуть. А затем ты говоришь мне что-то такое, что я чувствую, что тронуть тебя могу только я. Ты прекрасен, и рядом с тобой я тоже чувствую себя красивой. Ты сильнее меня, и я чувствую себя сильной рядом с тобой. Ты мой лучший друг, и, к тому же, я влюблена в тебя — и это лучшее, о чём я могла мечтать. Я так признательна тебе. Ты представить себе не можешь, насколько лучше моя жизнь становится просто от того, что в ней есть ты.
С любовью,
Кэтрин
— Это самый лучший подарок из тех, что я когда-либо получал, — просиял Эллиот.
— Правда? — смутилась я. — Я голову сломала, пытаясь придумать, что тебе подарить, но…
— Совершенство. Ты совершенство, — Эллиот склонился, чтобы дважды поцеловать меня в губы, прежде чем отстраниться. Он опустил голову, залившись румянцем. — Ты тоже мой лучший друг. Рад, что ты написала это.
Я нервно ковыряла ногти, чувствуя себя неуверенно, но моё любопытство одержало верх над страхом проявить слабость.
— Мэдди сказала… она сказала, что ей известно кое-что, что ты мне не говорил. Но она не упомянула, что именно. Это связано с причиной твоего возвращения.
— Ах, это, — Эллиот водил большой палец кругами по моей руке.
— Ты нервничаешь?
— Немного. Да.
— Почему? — спросила я со смехом. — Ты ведь не нервничал, когда рассказал об этом Мэдди, — я пихнула его в бок. — Скажи мне.
Эллиот потёр загривок, наслаждаясь прогретым воздухом внутри машины. На стоянке, кроме нас, почти никого не осталось. Все остальные торопились попасть на вечеринку.
— Помнишь, как ты впервые меня увидела? — спросил он.
— Когда ты колошматил дерево? — я изогнула бровь.
— Ага, — ответил он, посмотрев на шрамы на своих костяшках. — Я не хочу, чтобы ты считала меня ненормальным или чокнутым преследователем. — Эллиот повернулся, чтобы застегнуть ремень безопасности, а затем включил заднюю передачу. — Будет проще, если я просто тебе покажу.
Мы поехали к дому его тёти и припарковались перед ним. В доме царила темнота, гараж был пуст.
— Где все? — спросила я.
— На встрече с начальником дяди Джона. Они скоро вернутся.
Я кивнула, следуя за Эллиотом вниз в его комнату в подвале. Комната была совсем не похожа на ту, что я запомнила в свой последний визит сюда. Передо мной была обычная спальня с двуспальной кроватью, комодом, письменным столом и украшениями на стенах. Вместо старого зелёного ковра пол украшал современный ковёр нейтрального цвета.
— А это что? — спросила я, указывая на новое встроенное помещение.
— Дядя Джон соорудил мне ванную, чтобы мне не приходилось каждый раз таскаться наверх, чтобы принять душ.
— Очень мило с его стороны.
Эллиот открыл один из ящиков своего стола, достав из него картонную коробку с крышкой. Он замер, держа руки на крышке и закрыв глаза.
— Только не психуй. Всё не так ужасно, как кажется.
— О-окей…
— Помнишь, я собирался тебе показать самое прекрасное, что я когда-либо фотографировал?
Я кивнула.
Эллиот взял коробку и отнёс её на кровать. Сняв крышку, он с трудом вытащил и разложил на пледе стопку чёрно-белых фотографий разного размера. На всех фотографиях была я. Фотографии были сняты в разное время — нынешний год, первый курс старшей школы — и лишь на некоторых из них я смотрела на фотографа. Там же были фотографии из средней школы, а на одном фото на мне было платье, в которое я перестала влезать после шестого класса.
— Эллиот…
— Знаю. Я знаю, что ты думаешь, и это правда ненормально. Поэтому я и не рассказывал тебе.
— Откуда они у тебя? — спросила я, указывая на фото прошлых лет.
— Я их снимал.
— Ты автор снимков? Они похожи на фотографии из журналов.
Он неуверенно улыбнулся.
— Спасибо. Тётя Ли купила мне первую камеру в тот год, когда я сделал это фото, — сказал он, показывая на ту фотографию, где на мне было платье. — Я дни напролёт проводил на улице, снимая на камеру всё подряд, а затем обрабатывал снимки по ночам на стареньком компьютере дяди Джона. В середине лета я решил взобраться на тот огромный дуб, чтобы снять закат. В этот момент во двор, где находилось то дерево, вышли владельцы дома, и я оказался в ловушке. Те люди были чем-то опечалены, и я не хотел им мешать. Они что-то закапывали. Это были вы с отцом. Вы хоронили Арахиса.
— Ты подглядывал за нами? С того дерева?
— Это вышло случайно, Кэтрин, клянусь.
— Но… я ведь просидела там до темноты. Я не заметила тебя.
Эллиот сжался.
— Я ждал. Я не знал, как мне быть.
Я уселась рядом с фотографиями, прикасаясь к ним.
— Я много раз видела, как ты шатался вокруг и стриг газоны. Я ловила на себе твои взгляды, но ты ни разу со мной не заговорил.
— Я был слишком напуган, — признался он с нервным смешком.
— Из-за меня?
— Ты казалась мне самой прекрасной девочкой, что я видел.
Я сидела на кровати, держа в руке одну из фотографий.
— Расскажи ещё.
— Следующим летом, — продолжил Эллиот, — я заметил тебя сидящей на качелях на вашем крыльце. Ты что-то увидела во дворе. Это был птенец. Я смотрел, как ты залезла почти на самый верх берёзы, чтобы вернуть его в гнездо. У тебя ушло полчаса на то, чтобы спуститься обратно, но ты справилась. На тебе было розовое платье.
Он постучал по фотографии, на которой я сидела, погрузившись в мысли, на ступеньках крыльца. Мне было одиннадцать или двенадцать лет, и на мне было папино любимое платье.
— Это лучшее фото из тех, что я сделал. На твоём лице видны все эмоции момента. Размышление о том, что ты сделала, изумление, гордость. — Эллиот рассмеялся, кивая головой. — Ладно, можешь надо мной смеяться.
— Нет, просто это… — я пожала одним плечом. — Неожиданно.
— И немного пугающе? — спросил он, ожидая моего ответа, словно ждал удара в любой момент.
— Не знаю. Теперь у меня появились наши с отцом фотографии, о существовании которых я не подозревала. А что на этом снимке? — спросила я.