Маленький человек на большом пути
Шрифт:
Кататься расхотелось. Молча разбрелись мы по домам.
ЗАГОНЩИКИ
Леса и поля вокруг местечка — под глубоким снежным покровом. Через озеро шириной в семь верст пролегает санный путь. Лошади, фыркая и выдыхая белые струи пара, таща г по хорошо укатанной дороге сани с бревнами. Гремит лед под подковами, сани скрипят от тяжести.
По ночам, когда от сильного мороза трещали заборы и строения, с озера доносилась настоящая пушечная пальба. Это лопался лед, выплескивая воду. Все огромное ледяное поле было изрезано трещинами, на белом снегу отчетливо выделялась иссиня-черная наледь.
Однажды вечером Август прибежал к нам запыхавшись и стал рассказывать, прерывисто дыша:
— Управляющий имением в следующее воскресенье набирает загонщиков для баронской охоты. Платят чуть ли не по тридцать копеек.
Я переглянулся с братом:
— Давай запишемся!
— Дураки будете, если не запишетесь! — поддержал меня Август. — Тридцать копеек — шутка сказать! И уж кого-кого, а нас с вами возьмут непременно. Лыжи есть…
У меня сразу вытянулось лицо:
— Одна пара на двоих…
— Да? — Но Август тут же нашелся: — Ничего, дедушка до воскресенья еще одну сделает. И трещотки… Втроем мы отправились к дедушке.
— Ладно, ребята, — сказал он, выслушав нашу просьбу. — Так и быть, лыжи я вам сделаю. А вот трещотки мастерите сами.
— А как? Мы же не умеем.
— Ничего мудреного. Сколотить длинный ящичек, в середине — валик с насечками. К валику приладить тоненькую дощечку. Крутишь за рукоятку, насечки задевают дощечку, та и трещит. Такой трещотки косой пуще смерти боится…
Мы сразу в мастерскую — и закипела работа! Разумеется, как и в тот раз, с коньками, без дедушки ничего бы не получилось. Он и дерево нужное подобрал, и показал, как все делать. А валики с насечками сам выточил — это самое трудное.
На следующий день в конторе барского имения мы записались в загонщики.
Управляющий спросил на ломаном латышском языке;
— По снег можешь ехать на лыж? Шуметь можешь делать?
— Все можем, все, — ответил Август.
— Тогда есть в порядке. Воскресенье утром приходите сюда ко мне. Чуть свет! — добавил он строго.
Обрадованные, побежали домой. По дороге встретился Васька.
— Из имения? — сразу догадался он. — Приняли?
— Ага!
— Ой, я побежал!
И понесся во весь опор, высоко поднимая длинные ноги в широченных, с чужой ноги валенках.
Позднее мы узнали, что загонщиками взяли целую дюжину наших ребят: и Ваську, и Сипола тоже.
Вскоре трещотки были готовы. Собрались у нас в комнате, стали их испытывать.
— Хватит, ребята, угомонитесь! Уши лопнут! — рассердился отец, когда мы, все разом, старательно завертели свои трещотки.
Да что отец — у нас самих заложило уши!
Лыжи дедушка тоже изготовил к сроку. Бросили жребий. Они достались брату. Но мне было не плохо и на старых, отцовских, — точно такие же, гнутые из осины.
В субботу после уроков встали на лыжи все трое, трещотки под мышку и подались в лес от людей подальше — последняя проба! Съезжали с холмов, виляли между деревьями. Хорошо! И трещотки что надо. Шум такой — страшно делается.
В воскресенье поднялись раным-рано. На окне пышно расцвели ледовые цветы. Я растопил пальцем дырку и выглянул на улицу. Небо ясное, мерцают звезды. Ветра, кажется, нет.
Чтобы снег не прилипал к лыжам, смазал их каким-то вонючим жиром, которым отец в непогоду смазывал сапоги. Управились быстро, стали с нетерпением ждать Августа. Он не задержался. Послышались шаги на лестнице, в дверь сунулось улыбающееся лицо. Ушанка по самые глаза, полушубок перехвачен отцовским ремнем. А на ногах поверх брюк натянуты — вот смех! — материнские вязаные чулки.
— Здорово, охотнички!
— Здорово, пугало огородное! — ответили мы, смеясь. Мешкать нельзя было, краешек неба уже чуть посветлел.
— Смотрите повнимательней, не лезьте под выстрелы, — напутствовал нас отец. — Эти господа не очень-то церемонятся.
Лыжи на плечи, трещотки в руки. Мы бодро шагаем в имение по хрусткому снегу. Морозец изрядный — от дыхания на воротнике быстро нарастает кудрявый иней.
Восток занимается зарей, на облака полукругом ложится сияющая корона. Свет снизу все ярче и ярче, и вот уже край далекого облака запылал ярким оранжево-желтым светом, словно раскаленное железо в кузнечном горне.
— Будет холодно. — Август озабоченно покачал головой.
— Не будет, а уже холодно! — Я растирал лицо рукавичкой. — Не чувствуешь, что ли, как щиплет щеки.
Наши голоса непривычно громко отдавались на пустынных улицах. Дома стояли тихие, покрытые инеем, с темными окнами, словно нежилые. С берез поднялось вспугнутое воронье. Протяжное карканье нарушило тишину.
Подошли к имению. Возле дома управляющего уже стояло несколько ребят.
— Эй, сонные тетери, что так долго спите? Зайцы давно все поразбежались. Возвращайтесь-ка лучше домой со своими стучалками пугать сверчков за печкой.
Конечно, Сипол!
Август не остался в долгу;
— От такого страшилища, как ты, заяц побежит — никакая пуля не догонит.
Ребята расхохотались. Август попал в точку: у Сипола и в самом деле был странный вид. На голове непонятной формы шапчонка из козьего меха. Обтрепанный полушубок, тоже козий, на ногах старые-престарые валенки. Все когда-то было светлым, а теперь грязное, вытертое, бесцветное.
— Так я же нарочно, вот чудак! Теперь нам даже медведь не страшен. Увидит меня и — гоп, наутек!