Маневры памяти (сборник)
Шрифт:
Сейчас, когда с того дня уже прошло больше полувека, финал этот представляется уже не просто гибелью очередного корабля. Его можно рассматривать и как логический этап перевооружения. Этап, охраняемый огромным багажом закрытых обстоятельств, именами людей, которые, возможно, мы никогда не узнаем, этап, отягощенный жертвами. Но разве только у нас так бывает? Вспомним, например, рассуждения некоторых военных аналитиков о причинах того, почему Рузвельт, уже уведомленный о том, что армада японских бомбардировщиков взяла курс на юг, почему-то медлил с принятием решения об оповещении командования флота, базирующегося на Гавайях. Так это или иначе, но именно последовавшая трагедия Пирл-Харбора разбудила дремлющую Америку. Хрущевское время – это ведь не только кукуруза и обещания перегнать Америку.
Мысль о том, что горькая
Эра броненосцев, дредноутов, линкоров – заканчивалась.
И тут же – так бывает только в реальной жизни, когда вдруг то, что ты, как тебе кажется, уже настолько отчетливо все понял и так со всеми разумными доводами согласился – это логичное, осмысленное представление о событии или явлении переворачивается, да еще и с ног на голову. Так, совсем недавно я узнал, что уже несколько лет как знаком с Ириной Клейнер, дочерью командира «Новороссийска», поскольку они с мужем дружны с той семьей, что особенно близка и мне (Вилинбаховы), но о «Новороссийске» как-то просто не заходила речь. Понятно, узнав такое, я уже не мог не начать задавать вопросы. И Ирина рассказала о том, что не могло не поразить девочку-подростка на огромном боевом корабле, командиром которого был ее отец. И красное дерево катера, на котором девочку доставляли на борт, и роскошный капитанский салон, и ковровые дорожки, и, наконец, то торжество, когда ее принимали на борту этого корабля-дворца в пионеры… Такое и захочешь забыть, так не удастся.
Но рассказала и о том, и это уже глава другая, как ее отец, капитан первого ранга Александр Павлович Кухта, буквально накануне рокового для его корабля дня отбывший по «горящей» путевке на курорт в Хосту, был срочно и без объяснения причин вызван обратно в Севастополь. Возвращение заняло несколько часов, и когда за поворотом дороги в окне такси открылась севастопольская бухта, то вместо мачт и орудийных башен своего линкора командир увидел над водой лишь часть его днища.
– А вы что, не знали? – изумленно спросил молчавший до того таксист.
Документы, подводящие черту под выводами комиссии по поводу гибели линкора, Кухта не подписал. Со многими пунктами того, что ему предлагали подписать, он был решительно не согласен. Его понизили в звании до капитана второго ранга и уволили в отставку без права ношения формы. [19]
Но, что бы ни говорить о трагедии, произошедшей ночью 29 октября 1955 года, именно это событие поставило (во всяком случае для нашей страны) окончательную точку на теме целесообразности существования в нашем флоте стареющих линкоров-дредноутов. Само содержание трофейного гиганта – не так уж важно, на угле он ходит или на мазуте, не говоря уже о непомерных тратах на попытки его модернизации – были контрпродуктивны. И гибель его стала очевидным водоразделом в послевоенной истории нашего флота.
19
Будучи моряком-артиллеристом, А. И. Кухта (1910–1980), уже находясь в отставке, сдал экзамен на штурмана и первоначально работал на китобоях (борт № 23), а потом на перегонах с Дальнего Востока на Север.
Если же говорить об аспекте оборонном (после Второй мировой войны у большинства государств все, даже самое наступательное, стало называться оборонным), то огромные средства, и притом неотложно, необходимы были нашей стране по совершенно другим адресам – в том числе на строительство принципиально иного типа кораблей. Это были уже названные подводные лодки новых поколений. [20]
XV
Когда мы сдали экзамены за третий курс, это было лето 1957 года, нас вдруг разделили пополам и половину отправили из Замка в Адмиралтейство, на факультет совершенно иного профиля – электротехнический. Предела нашему возмущению не было. Наш курс на две трети состоял из медалистов, имевших узаконенное право выбора, где дальше учиться.
20
Атомная подводная лодка К-3 заложена 15 мая 1954 года. См. А. С. Павлов, «Военные корабли СССР и России 1945–1955», справочник, г. Якутск, 1994. С. 40.
Но все решали не мы – решали за нас. Продыху нам не давали, объем же того, что за лето на нас навалилось, был, повторю, трехгодичным. И по электрическим наукам, их было несколько, надо было сдавать экзамены. Но тот раж, с которым мы грызли кораблестроительные азы, в нас уже иссяк, мы оставили его в Замке. Однако позволить себе плохо сдавать экзамены наша группа просто не могла. Как сказали бы нынче, не тот у нее был менталитет. А еще – каковы порядки сейчас, не знаю, а тогда существовала железная зависимость между оценками и тем, отпускают тебя в субботу и воскресенье из училища или ты там сидишь глухо. В городе нас ждали наши девушки, у некоторых были уже и жены. Позволить себе превратиться в жалких троечников мы не могли. Но стопки книг, содержание которых надлежало освоить, в головы уже не влезало. Состоялся ли у нас какой-то общий совет, или на решение набрели стихийно, не помню. Все, что потом было, при этом не раз и не два, могло кончиться очень плохо.
Мы решили перед каждым экзаменом добывать билеты, чтобы их метить. Большинство наук было секретным, и добывать билеты надо было из-под печатей, замков сейфов, вооруженного часового.
Двери кабинетов нескольких секретных электротехнических дисциплин выходили в коридор второго этажа той стороны Адмиралтейства, которая смотрит на Зимний дворец. С вечера и до девяти утра в коридоре ставили часового. Часовой, обычно он норовил держаться в самом конце коридора, был с заряженным карабином. Пост ставили не с нашего факультета, никого из тех ребят мы даже не знали.
Дойдя до этого места, я спохватываюсь… Это все было будто бы так недавно, а начнешь загибать пальцы, и оказывается, уже минуло столько же лет, как, к примеру, прошло между отменой крепостного права и НЭПом или от Ленина до Горбачева. И уже больше полусотни выпусков военно-морских инженеров произвели за это время наши разнообразные и разнопрофильные военно-морские училища. И сменились два поколения… Или уже три? Большинства из тех, кого упоминал или еще упомяну, уже нет на свете, у нас давно другая страна, другая власть, но тем не менее расписывать подробности того, каким образом мы сдавали экзамены в той позапозапрошлой жизни, не буду. И желал бы надеяться, что несколько из следующих строк прочтет хоть кто-то из тех, от кого зависят или могут в будущем зависеть судьбы огромного племени будущих офицеров.
И потому повторю. Суть в том (речь идет о середине 1950-х), что большая группа курсантов прославленного высшего инженерного училища, двадцатилетних молодых людей, по большей же части медалистов Нахимовских училищ, еще недавно не просто дисциплинированных, а всецело настроенных на абсолютно честное отношение к присяге, учебе, подготовке себя как будущих офицеров и инженеров – более того, уже перешедших на четвертый курс сложнейшего из факультетов нашей Военно-морской «Сорбонны», – за какие-то несколько месяцев почти переродилась.
Объяснить почему?
Тут хватит одной фразы. На то, что в их душах уже становилось содержанием и смыслом жизни, наступили сапогом.
XVI
В Москве, на госнебосклоне, шла борьба за власть. А страна ждала. Ждала, потому что на все, должное в ней происходить, была приучена ждать приказа. А разучиться жить по привычному, как выяснилось, ничуть не легче, чем научиться жить по-новому.
И мы вдруг отчетливо поняли – ни наша уже профессионально идущая по особым рельсам математическая подготовка, ни специальный курс сопутствующих инженерных наук, ни горячая приверженность к сделанному выбору – ничто из этого не имеет ни малейших ни значения, ни цены. И мы все – лишь расходный материал.