Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Разжав объятья и отпустив ее, Сент-Андре произнес:
— И чтобы добиться всего этого, вам достаточно сказать всего лишь слово. Вам достаточно согласиться стать мадам де Сент-Андре…
Не услышав ответа, он снова обхватил ее, снова впился губами в ее губы, потом повторил:
— Ну так что же, Мари? Вы ведь согласны, не так ли?
И она едва слышно прошептала:
— Да…
Вот с этой-то минуты она и превратилась в его вещь. Сент-Андре поговорил с Жаном Боннаром, и тот вначале даже не поверил привалившему счастью. Какое блестящее положение ждет его дочь! И, ни минуты не раздумывая,
Платье следовало за платьем, драгоценность за драгоценностью.
Мерцающие на столике украшения, жемчуга, бриллианты воспроизводили в памяти Мари, как постепенно, шаг за шагом, генеральный откупщик окончательно купил ее, превратил ее в свою вещь.
С самого первого дня она так покорно отдалась его поцелуям, так бездумно подчинилась его прихотям, что потом уже не находила в себе сил противиться старику. Не к лицу отнимать то, что уже дано. Тем более ведь она сказала ему «да». И скоро станет мадам де Сент-Андре…
Так и вышло, что всякий раз, когда он преподносил ей новое кольцо, она награждала его поцелуем. Эти чулки, он сам обтягивал ими ее лодыжки, ее ноги. И, будто заправская портниха, непременно сам примеривал ей новые корсажи и платья…
Конечно, все эти уловки не могли укрыться от глаз Боннара. Но уж он-то был последним, кто стал бы противиться. Напротив, он даже заставил бы Мари подчиниться, вздумай она сказать хоть слово поперек. Могла ли она когда-нибудь мечтать о таком замужестве, какое предложил ей господин де Сент-Андре? Да и сам он тоже внакладе не останется…
Так что Сент-Андре без всяких усилий удалось убедить плотника, что Мари в переменившихся условиях — ведь она вскорости станет его женой — никак не пристало и дальше жить у него, в этом более чем скромном жилище. Ей надобно расти, усваивать светские манеры, появляться в обществе, готовиться к тому, чтобы соответствовать своему новому высокому положению. Он приготовил для нее в своем особняке отдельные апартаменты… И она последовала за женихом!
Со всей своей наивностью, всей искренностью она тут же удовлетворяла все его прихоти, выполняла все желания. Для нее это было какой-то опасной игрой, ведь господин де Сент-Андре был так стар. Казалось даже, будто желания его не шли дальше простого восхищенного любопытства, чисто артистического любования женскими прелестями. Признавался же он ей, что никогда еще в жизни не доводилось ему лицезреть столь совершенного тела, и он осыпал его ласками, как ценитель любовно гладил бы редкостные, драгоценные статуэтки Танагры…
Наверное, потому-то домогательства старика никогда и не вызывали у нее ни малейшего отвращения. Слов нет, его ласки будоражили девушку, будя какую-то непонятную тревогу. Они возбуждали, до предела обостряли чувственность, и естество восставало, властно требуя чего-то еще — чего именно, она не знала и не могла объяснить, — какого-то продолжения, и потому часто испытывала разочарование, сожаление, что старик оставляет ее слишком рано, слишком внезапно… Случалось даже, что она прижималась к нему, еще не остыв от ласк, что давало Сент-Андре повод думать о пробудившейся к нему страстной любви…
Теперь, лежа под покрывалом и думая о Жаке, она вдруг обнаружила, что тем играм, какими занималась с женихом, она куда с большей охотой предалась бы с молодым человеком. И это пришло к ней словно внезапное озарение. Молодость взывала к молодости. В ней вдруг во весь голос заговорила ее натура. Да, это обострение всех чувств, какое испытывала она подле Сент-Андре, — помнится, у нее ведь уже было такое прежде, в ту ночь в Дьепе, когда Жак вошел к ней в комнату, когда он заключил ее в свои объятья…
Она вновь переживала эти сладостные моменты… словно была тогда на пороге, в предчувствии какого-то неизведанного наслаждения, вспомнила тот головокружительный момент, ее всю будто молнией пронзило, когда Жак сгреб ее в охапку и, точно живым поясом обхватив крепкими руками бедра, притянул к себе, чтобы поцеловать в губы.
При одном воспоминании об этом восхитительном мгновении она почувствовала такое же возбуждение, в какое приводили ее долгие, изощренные ласки Сент-Андре.
Мало-помалу она как-то совсем забыла о дуэли. Жак такой большой, такой сильный, да быть не может, чтобы нынче же вечером он не оказался рядом с нею, как обещал.
Нынче вечером! Она уже заранее представляла себе, как они сбегут вдвоем. Видела, как, крадучись, выбирается из салона мадам Бриго, выходит на улицу, жмется поближе к стенам домов, чтобы спрятаться в темноте, под покровом ночных теней. Скорее всего, Жак назначит ей свидание у сквера. Там он и будет ее ждать. Остановится карета. И она сразу бросится туда, чтобы поскорее оказаться в его сильных объятьях. Щелкнет кнут… Она почувствует на лбу, на щеках, на губах влажный, нетерпеливый рот Жака. И все тело ее сразу нальется блаженным теплом…
Только тут она заметила, что лежит вся в испарине от пробудившегося грезами вожделения, и в исступлении чувств вцепилась зубами в подушку, судорожно терзая руками тончайшую ткань простыни.
Внезапно для нее открылось нечто очень важное о ней самой. Живое воображение с такой силой подсказало ей, насколько полнее и богаче стали бы для нее любовные ласки Жака, если от одного лишь предчувствия их она дошла до такого возбуждения. Но обычно Сент-Андре, удовлетворив уже свои собственные старческие прихоти, покидал ее страждущей от неудовлетворенного желания…
И она невольно пробормотала вслух:
— Жак!..
— Я здесь, — эхом прозвучал голос, но такой приглушенный, что на какое-то мгновение ей показалось, будто это и вправду Дюпарке.
Однако тут же в свете канделябров она увидела, что это был Сент-Андре. Он беззвучно повернул ручку двери, открыл ее и уже несколько минут наблюдал за нею. Выходит, он видел, как она металась по постели, как словно в лихорадке трепетало все ее тело.
Когда старик почти по-отечески склонился над нею, она лишь чуть укорила себя, что не почувствовала вновь того отвращения, которое открыла в себе лишь несколько минут назад. Он протянул руку, чтобы пригладить длинные пряди волос, всклокоченные и разметавшиеся по подушке во время приступа любовного томления. Потом приподнял простыню и увидел, что соски грудей напряжены от желания.