Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Точно во сне, Жак понял его замысел, предугадал обманный маневр. Не будь он так измотан, он мог бы без труда парировать удар, отразив его наотмашь, но кисть была словно налита свинцом и уже не подчинялась его воле. Он видел, как на него надвигается шпага соперника. Ему было уже некуда отступать. И он инстинктивным движением скользнул вниз по полуразвалившейся стене, машинально, словно в последней попытке защититься, протянув вперед руки.
Д’Ажийяр зажмурился. Водрок закрыл руками лицо.
Мгновение спустя они услышали хрип, какое-то странное бульканье, глухой
Кавалер оказался первым, у кого хватило храбрости открыть глаза и посмотреть, что произошло. И тотчас же он воскликнул:
— Боже, бедняга! Не может быть!
Тут и Водрок огромным усилием воли заставил себя отнять руки от лица и бросить взгляд на соперников поединка. То, что он увидел, заставило его буквально остолбенеть от изумления. Жак, пошатываясь, все еще сжимая в руках шпагу, стоял, прислонившись к стене. Лицо его было мертвенно-бледным, и казалось, он вот-вот рухнет без чувств.
Но у ног его, издавая хрипы, лежал Тюрло. Из горла его струею лилась кровь. Тело еще судорожно подергивалось, но глаза уже подернулись смертельной пеленою…
Водрок бросился к брату и припал к его груди.
— Я уже считал вас мертвым! — задыхаясь от волнения, признался он.
— Я тоже… — слабым голосом, едва слышно ответил Жак. — Он сам напоролся на мою шпагу…
Шпага виконта сломалась, наткнувшись на ветхую стену.
— Полно! — воскликнул Пьер. — Значит, все-таки есть на свете Божеское Правосудие!
— Да, но существует еще и королевское, — заметил кавалер. — И боюсь, оно ничуть не менее беспощадно.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Жак показывает свой истинный характер
Припав на одно колено, д’Ажийяр склонился над телом виконта, все еще бьющимся в судорогах.
— Думаю, — заметил он, — ему не смог помочь бы даже сам королевский лекарь. Это был честный поединок, Дюпарке… — Он замолк, но потом поспешно добавил: — Я всегда относился к вам с большим почтением. Позволительно ли мне будет дать вам один совет? Не задерживайтесь более здесь… Надеюсь, вы меня поняли?
Жак вставил в ножны шпагу.
— Нет, честь не позволяет мне оставить его в таком состоянии. Я не из тех, кто отказывает в помощи поверженному врагу… Мой брат найдет карету и…
— Хоть мне и неизвестны причины дуэли, но я знаю вас как благородного дворянина. А потому повторяю: вы сражались на равных и победили в честном поединке. Вам не в чем себя упрекнуть. Но это никак не помешает тому, что, не пройдет и часа, вас уже будут повсюду разыскивать. Я сам позабочусь о Тюрло…
— Но в таком случае, — возразил Жак, — все неприятности лягут на ваши плечи.
— Обо мне можете не беспокоиться… Будь я на вашем месте, Дюпарке, я взял бы доброго коня и как можно скорее бежал в Голландию.
— Кавалер совершенно прав, — вступил в разговор Водрок. — В этой истории вся вина лежит на Тюрло. Ведь это он вызвал вас на дуэль, и к тому же сам он в подобных обстоятельствах никогда так нелепо не поставил бы себя под удар. Поверьте, брат, если бы фортуна не была к вам так благосклонна, уж кто-кто, а виконт-то не мучился бы ни малейшими угрызениями совести…
Водрок поднял плащ брата, накинул ему на плечи и почти силой потащил прочь.
— Единственное, о чем я попросил бы вас, — добавил кавалер, — заскочите по дороге ко мне и прикажите моим людям, чтобы они незаметно, не возбуждая излишнего любопытства, прислали сюда мою карету. Думаю, Дюпарке, будет даже лучше, если этим делом займется ваш брат. А вы, не теряя времени, готовьтесь к отъезду. Я же постараюсь скрывать печальный исход этого поединка так долго, как только смогу…
Протянув для рукопожатия руку, Дюпарке шагнул в сторону д’Ажийяра.
— Кавалер, — растроганно проговорил он, — у вас верное, благородное сердце. Благодарю вас от всей души. Надеюсь, наступит день, когда и я смогу отплатить вам за дружбу…
— Если вы и вправду хотите сделать мне приятное, друг мой, то скройтесь, и как можно скорее!
Молча они пожали друг другу руки. Когда настал черед Водрока попрощаться с кавалером, он лишь проронил:
— До встречи, кавалер…
И, не мешкая более, оба торопливой походкой покинули скорбное место.
Париж просыпался, таверны были уже открыты. Некоторое время Жак и Пьер шагали бок о бок, не проронив ни единого слова, а когда добрались до набережной, Водрок остановился и проговорил:
— Здесь я должен покинуть вас, братец, мне надо зайти домой к д’Ажийяру. А вы, что вы собираетесь теперь делать?
— Сам не знаю, — ответил Жак. — По правде говоря, не думаю, чтобы побег в подобных обстоятельствах был поступком, достойным дворянина.
— Уж не думаете ли вы, что для вас было бы куда достойней угодить за решетку?
— Я не могу не думать о д’Ажийяре, на чьи плечи лягут все неприятности, связанные с этим поединком.
— Оставьте мысли о д’Ажийяре, у него достаточно связей, при дворе, чтобы самому уладить это дело… По-моему, Жак, вам бы следовало сейчас заехать к нашему дядюшке и рассказать ему обо всем, что случилось. Ему хватит влияния, чтобы защитить вас. Думаю, стоит ему подать прошение королю, и он сможет добиться вашего прощения. А пока вам лучше не попадаться на глаза патрулям!
Дюпарке, казалось, все еще размышлял, не зная, как поступить. Потом наконец решился:
— Вы совершенно правы. Я поеду к дядюшке. В любом случае он даст мне мудрый совет.
И, крепко обнявшись, братья разошлись в разные стороны.
Постоялый двор «Латинские ворота», что располагался на улице Жунер, давал приют как пешим, так и конным: Белен д’Эснамбюк занимал здесь комнату на втором этаже. Ее удачное расположение позволяло ему время от времени бросать взор на особняк Конде. Напротив размещались конюшни принца, и доносившееся оттуда лошадиное ржание то и дело нарушало сон мореплавателя. Слов нет, Белен предпочел бы морское безмолвие, но очень уж нравилась ему огромная комната этого постоялого двора, где ему было удобно и где он мог расставить вокруг тысячи всяких вещиц, напоминающих ему о его далеких морских странствиях.