Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Она не решилась даже шелохнуться, не сделала ни малейшей попытки отстраниться. Грудь ее вздымалась. Тогда глаза Сент-Андре скользнули ниже, к бедрам этой неудовлетворенной полудевственницы, и он понял, что впервые она, она сама по-настоящему хочет его, она всей плотью призывает его к себе.
Он опустился подле нее на кровать.
— Примите мои поздравления, дитя мое, — с проникновенной нежностью в голосе промолвил он, ни на мгновенье не переставая водить пальцами по ее плечам и шее. — Вы произвели неотразимое впечатление на Франсуа Фуке. Стало быть, как только мы поженимся, думаю, сразу же можно будет готовиться к отъезду. Островная компания намерена предоставить мне главную должность на Мартинике… И тогда вы сможете получить от меня все, что ни пожелаете…
Она ничего не ответила, лишь крепко сжала кулачки, будто тщетно пыталась побороть переполнявшее ее желание. Однако она задыхалась. И это тяжелое прерывистое дыхание говорило Сент-Андре, что нынче ночью он сможет извлечь из нее целую гамму таких наслаждений, каких никогда еще не испытывал.
Он склонился и принялся ее целовать.
Для нее же в этот момент не существовало никого, кроме Жака, Жака Дюпарке… Ведь уже завтра она будет принадлежать ему, Дюпарке, как уже всем телом, всей душою готова отдаться ему сейчас…
Вот так… Ах, если бы на месте Сент-Андре оказался Жак!.. Она даже дерзнула представить себе, как вместо дряблого тела старика на нее будет давить молодое, полное сил тело. И тогда она слегка отстранилась от его поцелуя и на ухо, немного виновато, прошептала:
— Погасите свет…
Он с сожалением подчинился просьбе. Темнота лишала его изрядной части удовольствий, ведь он получал не меньше похотливых наслаждений, созерцая тело Мари, чем лаская его. Однако встал и задул свечи. Потом на ощупь, в темноте, споткнулся о кровать и упал прямо на девушку…
Он почувствовал, как она изо всех сил выгнулась навстречу ему, и услышал дрожащий от вожделения голосок, словно в каком-то упоительном восторге бормочущий:
— Ах, Жак!.. Жак…
Такой порыв неутоленной страсти вскоре весьма озадачил старика. Он уже не был более хозяином положения в их любовных забавах. Неожиданно Мари завладела инициативой, и это вызвало у него замешательство и стыд, ведь он-то прекрасно знал, чего с таким пылом жаждет девушка, и волей-неволей вынужден был признаться самому себе, что мужская сила его угасла и, как бы он ни старался, все равно уже не в состоянии удовлетворить ее вожделений.
Но он был куда опытней и искушенней в любви, ведь по возрасту он годился ей в отцы, и своими умелыми руками, изощренными ласками, то и дело нашептывая ей на ухо всякие нежности, еще больше распалял ее чувственность.
Он и представить себе не мог, как далеко от него витала сейчас Мари!
Весь ее самозабвенный порыв, вся жажда любви предназначались одному Жаку Дюпарке, к которому пособница-темнота унесла ее в мыслях.
Тем не менее Сент-Андре был весьма горд собой. Он почитал своей доблестью, что как-никак справляется с такой ненасытной партнершей, с безудержной чувственностью, которую сам же неосторожно разбудил в ней и теперь если и не сможет ни удовлетворить, ни погасить, то, во всяком случае, держит в узде.
Ибо старик все еще тешил себя иллюзиями!
Он все еще считал себя полновластным хозяином Мари — ведь он видел, как она, словно в трагической безысходности, заламывала руки, чувствовал, как губы ее страстно отвечают на его поцелуи, как, придавленное его тяжестью, податливое тело готово к любви и призывает его к себе — ведь это он терзал ее, а она кричала от наслаждения.
Но победа его была обречена закончиться поражением. Время триумфа уходило безвозвратно. Ибо нежнейший противник, которого он сжимал в своих объятьях, никогда не попросит пощады и, не зная усталости, с неутолимым пылом будет противостоять ему в этой борьбе!
Его иллюзии снова возродились, когда Мари в своем любовном забытьи звала: «Жак!.. Жак!..»
Сам того не зная, он разбередил в Мари неукротимую чувственность, разбудил натуру редких страстей, которая очень скоро почувствует свою силу, но еще долго останется в узде, которую он на нее накинул, — ибо еще не скоро суждено ей будет познать счастье настоящей близости и полного любовного удовлетворения. Собственное бессилие научило его даже в самом безумном смятении чувств всегда сохранять трезвую голову и несокрушимую волю…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Дуэль
Едва успели скреститься две шпаги, как Тюрло, полный решимости сдержать слово и добиться молниеносной победы, сделал внезапный выпад, нанося знаменитый удар «герцога Коротышки»…
Дюпарке не ожидал такого натиска. Он рассчитывал, что виконт, хотя бы поначалу, будет действовать шпагой осторожней. Сам он приготовился сперва немного изучить повадки противника. Выяснить, нет ли у того каких-нибудь хитростей, особых приемов или своего, коронного, удара. А главное, прежде, чем избрать тактику поединка, он хотел понять, каким манером Тюрло действует шпагой. Выведать, что у него за хватка. Сражается ли он силою, как позволяли подозревать мощные мускулы, канатами перекатывающиеся под густой шерстью у него на груди, или, напротив, действует с ловкостью и гибкостью стального клинка? Он заранее решил как можно скорее выяснить его слабые стороны и воспользоваться этим, чтобы найти брешь в защите и уж тогда перейти в наступление.
А потому неожиданная проворная атака Тюрло застала его врасплох. Он попытался было отразить удар, но острие его шпаги скользнуло по оружию противника, а тот так крепко держал его, что оно даже не сдвинулось ни на дюйм.
Водрок вздрогнул всем телом и непроизвольно зажмурил глаза. От таких ударов не спасешься, они всегда попадают в цель.
Однако Пьера удивило, что он не услыхал ликующего крика виконта. Жак отступил назад, насколько позволила его гарда. Острие шпаги врага прошло так близко, что даже задело одну из пуговиц на его камзоле.
С быстротой молнии, пользуясь позицией противника, он поднял оружие и сам ринулся в атаку. Но, к его великому изумлению, Тюрло едва заметным движением кисти отразил его удар.
Теперь Жак понял, что репутация противника была вполне заслуженной. И впервые усомнился в своей победе. До этого момента он был вполне уверен в своих силах, в своей сноровке; кроме того, правда была на его стороне, и Провидение не могло не принять этого во внимание. Но теперь видел, что Тюрло своей шпагой создавал вокруг себя настоящий железный занавес, и его клинку никак не удавалось прорвать эту оборону. Он сделал несколько выпадов, но все они кончились поражением. Тем временем ему то и дело приходилось отступать, сдавая позиции, которые уже не удастся отвоевать.