Марионетка. Отрежь меня!
Шрифт:
— Но… — хочу возмутиться, но спорить нет сил и желания.
И хоть понимаю, что есть вина обоих родителей, в данном случае: правда на стороне того, кто уже ничего не скажет, а папочка повел себя не по-мужски. Если так любил — надо было землю рыть носом, найти любимую женщину, а он смирился… Как только представлю, сколько всего могло не произойти, мечтаю залепить ему пощечину… И обязательно в лицо сказать, какая он редкостная сволочь!
— Не копайся в чужом прошлом, — все правильно говорит, а душа все равно требует
— Самир, я боюсь, — крепко обнимаю его, уткнувшись в шею. Судьба и так нанесла удар, если еще ребенка потеряем… Не знаю, как вынести подобное испытание… Иногда, кажется, жизнь мгновенно разрушится. Как все быстро началось — так же закончится, словно «нас» никогда не существовало.
— Справимся, — без труда понял страхи. — Хочешь чего-нибудь?
— Угу… — «понежиться в твоих ласковых объятиях» — вот, что мне необходимо.
— Снег, я мысли не умею читать, — поднимает мое лицо, заглядывая в глаза в ожидании ответа.
— Отвези на кладбище, — озвучиваю не то, о чем думаю.
— Вообще-то время девять вечера… — удивляется Самир. — Мы же ездили сегодня…
— Нет, утром, — поясняю. Впрочем, можно не просить — каждый день, после похорон, начинается одинаково.
И снова уношусь мыслями к горячим губам и ладоням, гуляющим по моему телу. Если бы он занялся со мной сексом, это помогло бы отвлечься от душевной боли…
— Хорошо. А сейчас что-нибудь нужно? — мягко переспрашивает.
— Нужно… — умоляющим тоном произношу.
— Твои глаза… м-нн… — он блуждает взглядом по моему лицу. — Что ты хочешь? Говори.
— Помоги мне, — наклоняюсь к нему, собираясь поцеловать.
— Снег?! — отстраняется и вопросительно смотрит, хотя вижу: понял намерение.
— Помоги забыться, — снова тянусь к его губам. — Нежно… ласково… долго… Хочу тебя…
— Нет, — он пересаживает меня обратно на кровать и встает. — Ты с ума сошла?! Знаешь ведь — нельзя!
«Знаю… Нет — так нет» — сворачиваюсь клубочком и не могу сдержать слез. И так тошно, а тут — запреты во всем. Умом понимаю правильность ограничений и необходимость беречь себя, но есть вещи, с которыми сложно бороться…
— Девочка моя… — муж ложится рядом, сжимает мои плечи, покрывая кожу легкими поцелуями. — Думаешь, легко вот так: видеть страсть в твоих глазах, слышать мольбу в голосе, прикасаться к тебе и не иметь возможности насладиться тобой. Я же беспокоюсь за вас двоих: ты — драгоценность с сокровищем внутри.
Разворачиваюсь к нему лицом. Стягиваю бретельки сорочки, обнажая грудь — этим приглашающим жестом прошу не отказывать. Пусть подарит свою трепетную ласку.
— Люби… пожалуйста… — трогаю себя, ощущая нарастающее возбуждение. Соски моментально твердеют и приветственно торчат, ноют от желания скорее ощутить его руки, колючую щетину…
— Снег… что же ты творишь со мной… заражаешь
— Как считаешь, если организм сейчас остро нуждается — то это на пользу? — лично у меня нет сомнений. И ничего не беспокоит, самочувствие хорошее.
— Я буду нежен, — всего три слова, а в них звучит обещание надежности, защиты, удовольствия.
Уговаривать больше не нужно. Самир быстро избавляет нас от одежды, а потом нетерпеливо впивается в мои губы жадным обжигающим поцелуем, от которого голова плывет и бабочки «оживают». Зарываюсь пальцами в шелковистые волосы мужа и направляю его голову вниз — грудь жаждет внимания.
Он всё видит, чувствует меня и умело пользуется знаниями о моем теле и эрогенных зонах. Так бережно, мучительно-приятно и медленно, двигается во мне, шепчет на ухо, как любит.
Таю, таю, таю… Именно этого хотела: забыться, отрешиться от боли, расслабиться, раствориться в нем, унестись в нашу собственную вселенную…
…Когда засыпала, сквозь сон услышала ласковый голос Самира. Он гладил мой живот, приговаривая тихо: «расти, малыш…».
34.2.Самир
Снег уснула на моей груди. И кажется, впервые за последние дни, ей удалось расслабиться, судя по размеренному дыханию.
Вспоминая, как она перенесла новость о смерти матери — без истерик и почти без слез, удивляюсь такой стойкости. Хотя просил, даже умолял: не закрываться в себе, поговорить со мной, рассказать о своей боли — выпустить на волю тягостные эмоции… Но она молчала или отвечала односложно — «да, нет», в лучшем случае — не знаю, не надо, не буду или не хочу… Одно сплошное отрицание…
Понимаю: все по-разному справляются с горем. Возможно, стоило дать жене возможность побыть в одиночестве, свыкнуться с потерей, внутренне прожить эту ситуацию, но не мог оставить ни на минуту. Постоянное присутствие медсестры, визиты врача и помощь мамы — мало успокаивали.
Поэтому за всем следил сам. Кормил Снежану практически насильно: то заставлял, то уговаривал. Напоминал о лекарствах — контролировал, как принимает. Мыл ее перед сном и укладывал в постель. Мне нравится заботиться о них двоих — они мое сокровище.
Опасался очередного удара…
Но так легко поддался искушению — за это сейчас корю себя. Не должен был, не должен… Физиология, недолгое воздержание и потребность ощутить свою соблазнительную девочку, в тот момент, взяли вверх над разумом. И пусть я был предельно острожен, все равно чувствую за собой вину…
Больше не допущу этого.
— Расти, малыш… — погладил ее животик — наши прекрасные четыре недели. А сколько еще впереди…
«Надеюсь, ты обрадуешь своим появлением» — поэтому в который раз напоминаю себе: «включать мозг»! Не забывать ни на секунду, каковы последствия необдуманных действий.