Марргаст. Первое семя тьмы

Чайка Анна

Сначала я пытался выяснить, сколько же будет длиться обучение. Мне было мало одной теории, я жаждал действовать, но видимо они как раз пытались отсеять здесь самых нетерпеливых. Никто не говорил полной правды. А когда захотел отыскать Радогоста, мне объяснили его отсутствие новым заданием. Выходило так, что у Братства сильно не хватало опытных охотников.

Свободное время рароги проводили в библиотеке, изучая основы анатомии человека. Не умевшие читать были вынуждены обучаться сразу нескольким вещам одновременно. Меня спасало мое прошлое, но в целом все равно было тяжело.

Нас

обязывали заводить дружбу среди равных: «Уважай братьев, верь наставникам». Только я – человек, которого называли Душегубом из Фензино, – в новый круг по понятным причинам не вписывался.

Трапезничать приходилось в одиночестве, что, правда, никак не сказывалось на отвратительном вкусе местной похлебки. Нас не баловали: давали ее, воду, да подсушенные лепешки. Скудный рацион, подходивший тем, кого отравила Тьма.

Жить, как прежде, смаги не могли.

***

Через месяц, когда я выучил имена учителей и старших братьев, а так же досконально изучил книги о наследии смагов, к лекциям добавились тренировки. На них я снова встретился с Лисой и Велесом. Они попали в Братство чуть раньше меня, но уже успели покончить с теорией; вроде бы благодаря тому, что эти двое имели какую-то там предрасположенность к борьбе с шишигари. Везунчики.

Мы, два десятка неопытных рарогов, стояли в освещенном факелами помещении. Было душно. Перед нами стояло с полсотни деревянных чурок – каждая выше любого из нас. Верхушки гладких оснований украшали лица, нарисованные на туго набитых стружкой мешках.

На жутко улыбавшихся столбах было надето по несколько железных ободков, с закрепленными на них жердями и лезвиями. Разное количество, разная форма. Чтобы сделать врагов более самобытными, а сами тренировки – сложными.

Конструкция казалась одновременно пугающей и нелепой. Как они работали, где скрывался источник их энергии?

Старый смаг с пустым рукавом там, где должна была быть правая рука, коротко обрисовал свои требования. От нас ждали сущей мелочи. Пройти через Лес Смерти.

Сквозь поле этих чучел.

– Мы покажем вам, что не каждый способен стать смагом, – добавил наставник загадочно.

Казалось бы, что сложного? Гибкость, терпение, и все получится. Но стоило парочке учеников к ним приблизиться, как чурки ожили.

Старые деревянные жерди крутились вдоль своей оси, желая больно врезаться в самое уязвимое место. Лес танцевал с нами танец смерти. Одному несчастному такой атакой напрочь срезало ухо. Мы вывалились оттуда запыхавшиеся и напуганные. Однорукий наставник не торопился нас жалеть.

– Вы станете светом, пугающим тень, лишь тогда, когда пройдете этот путь до конца.

– Это невозможно! – возразил кто-то.

– Тогда тебе не стоило и начинать. Дальше будет только хуже.

Он указал, как хрупкая Лиса скользит мимо крутящихся чурок, а те скрипят в бессильной злобе. Она дошла до половины, пока особо хитрый удар не отбросил ее к стене. Девушка мгновенно вскочила на ноги. Отряхнулась и, стараясь не подать виду, что раздосадована неудачей, вернулась на место.

Наставник одобряюще потрепал ее по плечу.

– Еще рано. Дух не усмирила.

Потерпи, – говоря это, он направился к крайним столбам. Мы затаили дыхание. Однорукий смаг неспешно преодолел разделяющее их расстояние и возложил единственную ладонь на гладкий ствол. Чудное сооружение не шелохнулось.

– Да ну…

– Это как же так?!

Я разделял негодование остальных.

Не понимая, зачем нас пытаются обвести вокруг пальца, вгляделся в сочленения деревянного механизма, надеясь понять, где кроется секрет. Тут определенно была какая-то уловка. Рычаг или типа того. Но внезапно случилось то же, что и при охоте на многоногую шишигари. От напряжения глаза заболели, мир дрогнул и резко раскололся на фрагменты…

Обычное зрение показывало привычную картину. А вот некий внутренний взор открыл запрятанное внутри чурок свечение. Крохотные точки в каждой из фигур Леса Смерти. Они смогли их запечатать…

Это открытие лишило меня дара речи. Смаги додумались использовать тени для своих целей и заперли их остатки в тренировочных механизмах!

Смаг, стоявший рядом с ними, испускал слабое пульсирующее тепло. Оно достигало точек, и те съеживались. Что бы он там не делал, шишигари явно были не в восторге.

***

Не только мне, но и другим новеньким приходилось нелегко. Кодекс Братства Тишины запрещал своеволие и требовал полностью раствориться в общей цели. Конечно, из нас не пытались слепить безликих существ, которым не ведомы желания. Просто требовали максимально усмирить плоть. А это, я вам скажу, не самая простая задача.

Много времени мы проводили беззвучно застыв на месте. Старшие считали, что так легче услышать голос своих пороков. В свободные часы они выводили нас наружу под присмотром какого-нибудь наставника и заставляли обтираться снегом; потом уводили к окраине, где мы долго бегали. Учились бороться друг с другом.

Выходить в город по своей воле до окончания обучения рарогам запрещалось.

Пару раз меня пытались задирать. Каждая из попыток заканчивалась провалом. После трехрогого чудища люди не особо-то и пугали. Правда, старших моя «нелюдимость» беспокоила – словно проблема была именно в ней, а не в отношении остальных учеников.

Большинство рарогов-мужчин старательно избегали того, кто уничтожил целую деревню. А малое количество обучавшихся здесь женщин давно образовали отдельную общину, огородившись от всех прочной завесой равнодушия.

Как-то я пытался заговорить с Лисой, которую считал косвенной знакомой, а она напряженно замерла на месте. Не поворачиваясь, предупредила:

– Еще хоть раз приблизишься, я вырежу тебе кадык.

Вот тебе и единство смагов.

Возможно, от одиночества мое состояние слегка ухудшилось. Слушать про священный долг давно приелось. От синяков поставленных чурками на теле живого места не было – сплошные ссадины и порезы. Мышцы ныли, налитые свинцовой тяжестью, болела голова.

А ночью сны, которым нет конца. Где багровая тварь пожирает детей, а я стою окаменевший, сжимая серебряное зеркало и свиток Вахбагра Нозиза. Где мертвецы всегда рядом. И смеются, смеются, смеются…