Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

Дальнейшее произошло мгновенно. Кучак перевернулся, под­скочил к дереву, схватил копье и с силой метнул его в грудь Аказа.

О, если бы под кафтаном не было панциря — копье прошло бы насквозь. Но раздался скрежет, мурза понял, что грудь Аказа защищена, и бросился бежать. В несколько прыжков он достиг леса и скрылся в нем.

Аказ упал. Панцирь был легкий, кованого серебра, и копье, пробив его, застряло в металле. Кончик копья чуть-чуть поцарапал грудь. Аказ почувствовал, как под панцирем растекается горячая кровь.

Боли почему-то не было.

— Спасибо тебе, Москва,— прошептал Аказ.— Не панцирь ты подарила мне, ты подарила мне жизнь.

ГУСЛИ АКАЗА

Кончилось бабье лето.

Повозка легко катилась по влажной лесной дороге. Эрви с наслаждением смотрела по сторонам. Мимо проплывали убранные поля, конопляники, рощи белоствольных берез, солнечные опуш­ки, глухие боры, овраги с холодными и стремительными ручьями, тропинки, засыпанные ворохом опавшей листвы. Ветерок приносил грибные запахи, дым от костров, запах смолы и тонкую, еле уло­вимую горечь моховой пыльцы.

Хайрулла с джигитами ехал впереди и Эрви не беспокоил. Дорога длинная, есть время полюбоваться багряными красками осени и помечтать о предстоящей встрече с Аказом, с родными местами, близкими людьми. Эрви хотя и понимала, что прошло много времени, но раз Аказ жив, думала она, значит, все будет хорошо.

Где-то искоркой мелькала мысль: вдруг ей Аказ не поверит, но мысль эта гасла сразу же. Аказ сам был в плену. А разве она не была пленницей? Судьба развела их, теперь снова сводит, но любовь как была, так и осталась.

Эрви долго думала, как ей одеться. Сююмбике подарила ей целый короб нарядов — одежду со своего плеча. Дорогие, кра­сивые платья, почти новые (их царица надевала лишь по несколь­ку раз), яркие шали и платки, сафьяновые оборные сапожки. Женское тщеславие подогревало одеться ярко, удивить и поразить подруг, понравиться любимому. Но разум и сердце подсказало: надо прийти такой, какой ушла. И Эрви надела свой свадебный наряд, взяла вюргенчык, сохраненный с тех памятных дней. Она ясно представляла, как подойдет к Аказу, повесит свадебный платок на его плечо, приникнет к груди...

Катится по лесной дороге повозка, плывут мимо мягкие краски осени, а Эрви вся в мечтах радостно-тревожных, и сладко замирает в груди сердце...

За Нуженалом, там, где заросли орешника спускаются по кру­тому склону к реке, раскинулась небольшая поляна. У старой развесистой березы, прямо под открытым небом устроена кузница. Янгин качает мехи, Аказ ворошит полоской железа в горне, рас­каленные угли выбрасывают искры. Разведочный поход на Ка­зань показал: оружия в горном полку не хватает. Аказ распустил сотни по домам, воевода выдал им железа, чтобы ковать дома мечи, наконечники копий и стрел.

Возвратившись в Нуженал, Аказ начал готовить оружие. Сам кует мечи, воины за кузницей делают луки, стрелы, точат на граните ножи, наконечники, выпиливают рукоятки. Аптулат не­далеко от горна устроил очаг, варит в котле мясо.

Янгин качает мехи, глядит в сторону костра и, переглатывая слюну, спрашивает:

— Дед, скоро у тебя? С утра у котла колдуешь, а толку что-то мало. У нас кишки к спине присохли.

— Корова была старая, мясо худое,— оправдывается Аптулат.

— Ты давай работай,— строго говорит Аказ,— горн не потуши. Еще семь мечей...— Аказ выхватывает из огня белую полоску же­леза, бросает на наковальню. Янгин хватает большой молот и с остервененьем бьет по металлу. Полоса вытягивается, но скоро остывает, и снова опускает ее Аказ в гудящую пасть горна.

— Скоро сотники придут, надо успеть.

– - Ты бы лучше не поминал про них,— Янгин вытер пот со

лба,— чем я хуже сотников?

— Никто не говорит, что ты хуже.

— Скажи: мы у царя были?

— Ну, были.

– - Я обещал ему подмогу? Обещал. А ты меня в поход взял? Не взял. Ковяжу дал сотню, Топейка тоже сотник. А Янгин куй мечи, Янгин готовь мясо, мотайся по илемам — собирай народ. Ты тоже дома не живешь. Утром приедешь—вечером в Свияжск убежишь. Все дела взвалили на меня.

– - Давай отдохнем.— Аказ сунул окованный меч в воду, из кадки вырвался клуб пара.— Чего ты хочешь, брат?

— Я воевать хочу. В Москве мне дали шлем, кольчугу. На на­рах зря валяются. Подумать только, Топейка с сотней был в усадьбе Кучака. Весь дохм вверх дном перевернул, а я варю для победителей лапшу. Вот придет скоро твой Топейка, будет красо­ваться, хвастаться...

— А ты наденешь кольчугу и думаешь, что будешь сразу во­ином? Мало знаешь ты. Мы на Казань ходили — это верно. Но нам хвалиться нечем. Побили нас, Янгин.

— Как побили?!

— Очень просто. Мы кулаками драться мастера, а воевать... Бежали мы от Казани так, что только пятки сверкали. Если бы не крепость на Свияге, нас переловили бы давно.

— Ну а Топейка?

— Топейке повезло. Мурза в Бахчисарай ушел за войском, а в это время...

— Прости меня, Аказ.— Аптулат подошел, подал Янгину ку­сок мяса на кончике ножа — попробовать.— Ты был в Казани, все говоришь о войне, а об Эрви ни слова. Как будто и не было ее совсем. Ты, может, забыл ее, а мне она — как дочь.

— О ней и говорить не стоит!— крикнул Янгин, вытирая нож о штаны.— Подумать только: вернуться к мужу отказалась.

— Кому вы верите? Шемкува врет...

— Она сказала правду,— грустно заметил Аказ.— Искал ее Топейка в доме Кучака — ее там не было. Сказали, что царице служит...

— Говорят, по рукам пошла! — добавил Янгин.

— Я за Эрви перед богом в ответе, я ее к свадебному костру подводил. Надо бы вернее узнать.

— Сколько лет прошло!— Янгин хотел было вступить в спор с Аптулатом, но сзади вдруг раздался густой бас Ешки: