Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963
Шрифт:
В Вашем письме сквозит что-то, чего с момента нашего расставания я почти не слышал, и это что-то в своей неуловимости затрагивает меня, как бывало раньше, — только звучание чуть иное и обозначена перспектива на дальнейшее.
То, что Вы называете выкручиванием из платонизма, я могу понять, только если под платонизмом Вы понимаете учение об идеях и более позднее его преобразование в понятийный реализм и антитезы последнего. Сам Платон, для чьих увлекательных игр "учение об идеях" было временным средством, которое еж затем отбросил и превратил в непонятное нам мышление числами, в новую игру, мне кажется, что до этого Платона мы еще не дошли по существу, т. е. в серьезности, которой служила вся его философия. Если бы вторая часть его "Парменида" была разыграна заново сегодняшними средствами (но не в духе неоплатонизма), то всякая косная метафизика была бы преодолена и освободилось бы пространство, чтобы услышать язык бытия в его чистоте. Мне так до сих пор и не ясно, что Вы называете явленностью
Мартин Хайдегтер/Карл Ясперс
бытия. А "тог край", откуда Вы шлете мне привет, — может быть, я ни разу там не бывал, но охотно принимаю, удивленный и заинтригованный, этот привет.
То, что Вы пишете о себе — "рост в корнях", — наверняка хорошо и важно. Решение 1911 года, известное мне пр Вашим рассказам, живо стоит у меня перед
Обо мне у Вас, пожалуй, сложилось слишком радужное представление. Жизнь в скитаниях и жизнь в гостях — такова моя немецкая судьба; особенно ясно я понимаю это с 1934 года, когда мой восьмидесятичетырехлетний отец сказал мне: Мальчик мой, мы потеряли наше отечество! Горе накрыло все своим покровом. И при всей наружной беспечности я не в силах из-под него вырваться. В теперешних обстоятельствах мне кажется, что жить и преподавать в Базеле — самое благоприятное для меня и моей жены; за отбытый под угрозой смерти срок заключения на острове, существование которого есть странный анахронизм, — я получил ту же Германию, только лучше, причем по жизненному настрою и чувству свободы весьма сродни крестьянским общинам, из которых я вышел [365] . Для стариков Швейцария — прибежище. Будь я молод, я бы, без сомнения, устремился в Америку, чтобы добраться до духовных рычагов и подлинного опыта эпохи. Когда пришло приглашение в Базель — я не желал его и не прилагал никаких усилий, чтобы его получить, — решение все равно оказалось нелегким. Я никому не хотел причинять болlb. Однако связи со страной и ее населением, несмотря на наличие немногих прекрасных и надежных друзей, более не существовало. Мне стало ясно, что вопреки моим надеждам 1945 года новой
[365]
Предки Ясперса с материнской стороны (линия Танценов) были в основном крестьянами в Бутьядингене и Еверланде, с отцовской стороны — крестьяне, торговцы и пасторы.
связи не возникло. Общественное мое бытие было бытием куклы, которая почти не имела ко мне отношения [366] .
Меня не оставляет основополагающее сознание, будто я по-прежнему "стою перед вратами" и пока не вошел в них, а равно и чувство, будто нечто решающее еще может мне уясниться или прийти от других, и, кроме того, печаль Канта, Вам известная: необходимость уйти как раз тогда, когда мог бы начать философствовать по-настоящему.
Посылаю Вам некоторые из моих выступлений. Если у Вас есть желание заглянуть в мои труды, я с удовольствием пришлю Вам те, что вышли после 1945-го, если они у меня еще остались. Без Вашего желания я бы не хотел загружать Вас большим количеством бумаг. Насколько я помню, из Ваших публикаций у меня есть все, кроме Вашей статьи "Что такое метафизика".
[366]
Фрагмент наброска к письму содержит дополнительные разъяснения:
"Общего нравственного возрождения я так и не нашел, даже в зародыше. То, что со мной делали, не имело ничего общего с философией. Когда в начале 1946 г. я защищался от неумеренных славословий по моему адресу (радиообращение к немецкой молодежи): я, мол, дуб… и прочая бессмыслица, — то написал в
газетной заметке: я не герой и не хочу таковым считаться *. И вот солидная газета, напечатавшая то обращение, не опубликовала мое опровержение (оно не подходило к стилю, который был как раз недостаточно честным), и только малотиражные издания напечатали мою заметку, так что, кто ее видел, удивлялся и не понимал меня. Это лишь один из многих симптомов того, что меня не привлекало. Я уже видел знаки того, что во время визита в Гейдельберг меня начинают встречать как национального героя. Ложность моего положения едва не стала гротескной — впрочем, для немца оно в любом случае остается ложным. Здесь, в Базеле, мне хорошо среди чужих людей, умных, образованных, человечных и здравомыслящих, — где каждый знает Я. Буркхардта и некоторые его, пожалуй, понимают, а один пишет о нем ценную биографию** с новым материалом. Молодежь со всего мира, визиты друзей и родственников, которым нельзя появиться в Гейдельберге, свобода от жизни при оккупационных властях, в случае ухода которых человек вроде меня был бы вдобавок опять-таки предоставлен неизвестности, — все это вместе с рядом других обстоятельств я воспринимаю как скромное, дарованное судьбою счастье. С тех пор как мы виделись, состояние моего здоровья лучше не стало. Однако условия здешней жизни привели меня за последний год в небывало хорошее физическое состояние (несмотря на многие периоды нездоровья). Я работаю с удовольствием и не делаю больше ничего".
* Имеется в виду заявление "Против ложной героизации" ("Gegen falsche Heroisierung"), которое Ясперс опубликовал в "Райн-Неккар-цайтунг" от 25.1.1946.
" Речь идет о семитомной биографии Буркхардта, принадлежащей перу базель-ского историка Вернера Кеги (Werner Kaegi), первый том которой вышел в Базеле в 1947 г.
Коммекгарии
Сердечно благодарю за Ваше письмо, шлю привет Вам и наилучшие пожелания Вашим сыновьям.
Ваш Карл Ясперс.
[131] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
на наст, врем.: Санкг-Мориц, 6 августа 49 г.
Дорогой Хайдеггер!
Один мой американский друг рассказал, что читал в "Нью-Йорк тайме", будто Вы получили и приняли приглашение в Буэ-
нос-Айрес. Как бы там ни было, я сердечно поздравляю Вас с этим приглашением — в таком слухе все-таки должно быть зерно истины. А нашему брату всегда приятно чувствовать себя востребованным.
За Ваши три работы [367] , которые Вы мне выслали — очевидно, в ответ на мое последнее письмо, — я очень Вам благодарен. Сейчас, на каникулах [368] , они оказались весьма кстати. "Письмо о гуманизме" я прочитал только сейчас, хотя еще в прошлом году купил его в швейцарском издании [369] .
Я был заворожен. Ваша резкая критика ложного понимания очень впечатляет. Ваши интерпретации древних философов всегда неожиданны. Верны они или нет, значения не имеет — ввиду того, о чем Вы говорите и куда желаете повести. Мне понравилось, хотя ясности нет. Вопросов возникает много. Ухватить главное пока не сумел. Помогают воспоминания об азиатском, к которому я с удовольствием шел все эти годы, прекрасно понимая, что по-настоящему в него не проникаю, но странным образом получаю стимул. Ваше "бытие", "просвет бытия", переворачивание отношения человека к бытию в отношение бытия к нему, "сохранение" самого бытия — мне кажется, в Азии я почувствовал нечто подобное. То, что Вы вообще идете в этом направлении и, согласно Вашей собственной интерпретации "Бытия и времени" [370] , всегда шли, — необычайно. Добраться туда я не в состоянии, хотя и не желал бы ничего так сильно и хотя неизменно надеюсь, что нахожусь, так сказать, вблизи, на подступах. Все, что Вы делали до сих пор, по моему разумению, остается еще по сути своей обещанием — Вы говорите о подготовке и даже о запинках, но и это много. Очевидно, "Бытие и время" я понял совершенно не в Вашем смысле.
[367]
Heidegger Л/., Was ist Metaphysik? 5., durch Einleitung und Nachwort vermehrte Auflage, Frankfurt a. M. 1949; Vom Wesen der Wahrheit, Frankfurt a. M., 2. Aufl. 1949; "Uber den Humanismus, Frankfurt a. M. 1949.
[368]
Несколько лет Ясперс проводил летний отпуск в Санкт-Морице, в доме своего друга, гейдельбергского врача Ханса Вальца (Hans Waltz).
[369]
Heidegger M., Platons Lehre von der Wahrheit. Mit einem Brief "uber den "Humanismus", Bern 1947.
[370]
"Uber den Humanismus, ed. Frankfurt a. M., a. a. 0., S. 15 ff.
Спорить имело бы смысл только при непосредственном устном общении. Зная о сомнительном характере дискуссии, Вы все же намерены сделать ее возможной в сообщении. Вы спорите сами, даже резко, даже аргументированно. Однако вопрос о том, как выйти из монолога и из повторения монологов другими, вероятно, есть вообще жизненный вопрос нашего теперешнего философствования.
Я не перестаю спотыкаться о Ваши фразы. Смысловой материал, в котором Вы философствуете, я зачастую не могу воспринять в непосредственности его выражения. Я не могу понять иных Ваших центральных понятий. Язык как "дом бытия" [371] — я противлюсь, ибо всякий язык кажется мне только мостом. Ведь в сообщении язык можно привести к снятию в самой действительности — за счет действия, присутствия, любви. Я мог бы сказать прямо противоположное: где есть язык, там либо еще нет, либо уже нет самого бытия. Но тем самым я не скажу ничего, что имело бы отношение к смыслу, в каком об этом пишете Вы. С нетерпением жду, что еще из этого получится и как Вы одержите Ваше обещание.
[371]
"Uber den Humanismus, a. a. 0., S. 5.
С сердечным приветом,
Ваш Карл Ясперс
Ручка, которой я здесь пишу, делает почерк еще неразборчивее, прошу прощения!
[132] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Тодгаауберг, 12 августа 49 г.
Дорогой Ясперс!
Уже более двух недель у меня на столе лежит наполовину готовое письмо для Вас — ответ на Ваше и благодарность за два Ваши доклада о Гете и инаугурационную лекцию [372] . Последнее время мне мешали корректуры, пустые визиты, начинающиеся с окончанием семестра и началом каникул, а также поездка жены во Фрайбург, чтобы посмотреть, все ли в порядке с домом, который сейчас полностью занят.
[372]
Unsere Zukunft und Goethe, Z"urich 1948; Goethes Menschlichkeit, Basel 1949; Philosophie und Wissenschaft (Antrittsvorlesung an der Universit"at Basel) // Die Wandlung 3/1948, S. 721–733.
Я особенно рад, что Вы прислали мне Ваш франкфуртский доклад о Гете, ведь я еще не был знаком с этим текстом.
Опыт недавних и прежних лет позволил мне сразу заметить — по тону и низкопробному хамству Э.-Р. Курциуса [373] , — что намерения его, в сущности, сомнительны. Но я все же никак не ожидал, что человек, ныне слывущий первым филологом в мире, так плохо читает. В Вашем докладе обнаруживается полная противоположность тому, что Вам приписывает К. Мне все это непонятно и противно. Однако общественность питается исключительно подобными пустыми сенсациями. В своей ничтожности такая писанина не опасна; другое дело — направленная против меня атака Лукача [374] в одном из берлинских журналов, преследующая вполне реальную цель: вовремя позаботиться о моей "ликвидации".
[373]
Курциус Эрнст Роберт (Curtius, Ernst Robert; 1886–1956) — романист в Марбурге, Гейдельберге и Бонне. Опубликовал в т. ч.: Europ"aische Literatur und lateinsches Mittelalter, Bern 1948; Kritische Essays zur europ"aischen Literatur, Bern 1950. Пользовался большим авторитетом в кругах романистов. Намек Хайдеггера относится к трем памфлетам Курциуса, направленным против критики Гете Яс-персом: "Goethe oder Jaspers?" // Die Tat, 2.4.1949; "Darf man Jaspers angreifen?" // Rhein-Neckar-Zeitung, 17. 5.1949; "Goethe, Jaspers, Curtius" // Die Zeit, 2.7.1949.
[374]
Лукач Дьёрдь (Luk"acs, Gyorgy; 1885–1971) — венгерский философ, марксист, профессор в Будапеште, активно участвовал в политике. Работы: Geschichte und Klassenbewusstsein, Berlin 1923; Яростно критиковал Хайдеггера после войны в статье: Heidegger redivivus // Sinn und Form, Jg. l, H. 3,1949, S. 37–62.
Конечно, атака могла быть направлена и против Ваше/го "Гете"; не знаю, правда, как бы это могли сделать, не скатившись в минувшую эпоху праотцев. К. совершенно не понима-
ет, где мы находимся', он просто не желает этого понять. Это заблуждение, возводимое ныне в университетах в принцип, — наихудшее, особенно когда вокруг еще и выстраивают псевдохристианский фасад. Центральное место, стержень Вашего доклада я вижу в страницах 19–21, где Вы говорите о технике нового времени.
Впрочем, все, что сегодня говорят о технике, насколько мне известно, нигде не входит в масштабы того, что происходит с нами теперь и будет происходить под этим именем впредь.
Мне кажется, нам пока не хватает еще оснований, чтобы это понять. Но уже само обращение к Гете не дает возможности задаться вопросом об этих основаниях. Правда, я и сам до сих пор не имею удовлетворительного отношения к Гете. Это действительно недостаток, однако лишь один из многих. Думаю, Вы давным-давно забыли о хамстве К-а. Хуже этого — всеобщий упадок прессы.
Ведь я не только не соглашался на приглашение из Аргентины, но и не получал оного. Эту "новость", пришедшую из Америки, еще в мае перепечатали немецкие газеты. Я тогда, в порядке исключения, послал краткое опровержение в гамбургскую газету "Вельт"; но там его вставили в номер так ловко, что оно, видимо, осталось незамеченным.