Мартин Иден. Рассказы
Шрифт:
— Вы получите его, — пообещал он, но спустя короткое время опять спросил: — Ну а какое у вас еще самое большое желание? Представьте себе, что я бог и говорю вам, что вы получите все, что захотите. Теперь пожелайте чего-нибудь, я слушаю.
Мария торжественно рассматривала его с минуту.
— А вы не бояцца? — предостерегающе спросила она.
— Нет-нет, — засмеялся он. — Не боюсь. Говорите же.
— Это очень большой вещь, — снова предупредила она.
— Ладно, выкладывайте.
— Хорошо… — Она с трудом, по-детски, перевела дыхание, собираясь словами выразить величайшее желание, какое когда-либо зарождалось в ней. — Я хочется молочная ферма, — хорошая молочная ферма. Много корова, много земля, много трава. И чтобы близко Сан-Лиана, там живет мой сестра. Я продавала молоко в Окленд и наживала кучу
Она остановилась и посмотрела на Мартина заблестевшими глазами…
— Вы получите ее, — быстро ответил он.
Она кивнула и, деликатно дотронувшись губами до стакана с вином, выпила за здоровье своего великодушного благодетеля, хотя прекрасно понимала, что никогда не получит обещанного подарка. У него было доброе сердце, и она в душе оценила его порыв и была так же благодарна за него, как если бы получила самый подарок.
— Да, Мария, — продолжал он. — Нику и Джо не придется пасти коров. Все ваши ребята будут ходить в школу и будут носить круглый год башмаки. Это будет первоклассная молочная ферма — все как полагается. При ней будет дом для жилья, конюшня для лошадей и, конечно, хлев для коров. Будут и цыплята, и свиньи, и овощи, и фруктовые деревья, словом все, а коров будет достаточно, чтобы держать одного или даже двух работников. Тогда вам ничего не нужно будет делать самой, только присматривать за детьми. Потом, если вам встретится подходящий человек, вы сможете выйти за него замуж и отдыхать, пока он будет управлять фермой.
После таких щедрых подарков из своих будущих богатств Мартин снес в заклад свой единственный приличный костюм. Это был уже совсем отчаянный шаг, потому что он лишал его возможности встречаться с Рут. У него не было другого приличного костюма и, хотя он мог теперь снова пойти к булочнику и мяснику, а при случае даже к сестре, нечего было и думать о том, чтобы войти в таком жалком виде в дом Морзов.
Он продолжал работать, чувствуя себя несчастным и близким к отчаянию. Ему начинало казаться, что и второе сражение проиграно, что ему придется искать работу. Поступив так, он доставил бы удовольствие всем — лавочнику, сестре, Рут и даже Марии, которой он задолжал за месяц. Он уже два месяца не платил за пишущую машинку, и агентство требовало, чтобы он внес плату или вернул ее. В отчаянии, уже готовый сдаться и заключить перемирие с судьбой, пока не явится возможность начать борьбу заново, он решил сдать экзамен на право поступления в почтовое ведомство. К своему удивлению, он сдал экзамен лучше всех. Место было обеспечено, хотя никто не знал, когда откроется вакансия.
И вот как раз в это время полнейшего упадка издательская машина, так гладко работавшая до сих пор, вдруг сдала. Соскользнуло ли какое-нибудь колесико или винтик плохо смазали, но только почтальон принес ему однажды утром маленький тонкий конверт. Мартин взглянул на левый верхний угол и прочел название и адрес «Трансконтинентального Ежемесячника». Сердце его сильно забилось, и он почувствовал внезапную слабость и странную дрожь в коленях. Шатаясь, он доплелся до кровати и опустился на нее, все еще держа в руках нераспечатанный конверт. В этот момент он вдруг понял, как люди внезапно умирают, получив неожиданное радостное известие.
Известие, несомненно, было радостное. Рукопись не могла поместиться в таком маленьком конверте — значит, она была принята. Он вспомнил, какой рассказ послал в этот журнал. Это был «Колокольный звон», один из его страшных рассказов в пять тысяч слов. И так как лучшие журналы всегда платят тотчас по принятии рукописи, то в конверте должен быть чек. По два цента за слово — двадцать долларов за тысячу слов. Чек, следовательно, должен быть на сто долларов. Сто долларов!
Разрывая конверт, он уже подводил мысленно итог своим долгам: три доллара восемьдесят пять центов в бакалейную лавку, мяснику — четыре доллара, булочнику — два, в овощную лавку — пять; всего четырнадцать долларов восемьдесят пять центов. Затем он был должен за комнату два с половиной доллара и еще за месяц вперед — два с половиной доллара; за два месяца агентству пишущих машинок — восемь долларов и за месяц вперед четыре доллара. Всего тридцать один доллар восемьдесят пять центов, и, наконец, чтобы разделаться
Он вынул из конверта письмо, написанное на машинке, и развернул его. Чека там не было. Он заглянул в конверт, поднял его на свет и, не веря своим глазам, дрожащими руками разорвал его. Чека не было. Он прочел письмо, глотая строчку за строчкой и стараясь проникнуть через редакторские похвалы в суть, то есть понять, почему не прислан чек. Такого объяснения он не нашел, но зато прочел нечто такое, что внезапно сразило его. Письмо выскользнуло из его рук, блеск в глазах погас. Он упал на подушку и натянул на себя одеяло до самого подбородка.
Пять долларов за «Колокольный звон», пять долларов за пять тысяч слов! Вместо двух центов за слово — десять слов за цент! А редактор еще хвалит его! И он получит чек, когда рассказ будет напечатан. Значит, все эти россказни о двух центах за слово — пустая выдумка, так же как и то, что издательство платит тотчас же по принятии рукописи. Это была ложь, которая сбила его с толку. Он никогда не стал бы писать, если бы знал это. Он стал бы работать, работать для Рут. Он вспомнил тот день, когда в первый раз попробовал писать, вспомнил, как его поразила громадная затрата времени, которой требовал литературный труд. И все это, чтобы получить цент за десять слов! Должно быть, все эти крупные писательские гонорары, о которых он читал, тоже ложь. Его представления о положении писателей были, очевидно, неправильны; доказательство налицо. Ежемесячник продается за двадцать пять центов, и его бросающаяся в глаза художественная обложка указывает, что он принадлежит к первоклассным журналам. Это солидный, почтенный журнал, который начал выходить задолго до того, как Мартин появился на свет. На обложке каждый месяц печатаются слова одного из великих мировых писателей, слова, прославляющие высокую миссию Ежемесячника, слова, произнесенные тем, кто добился всемирной известности и чьи первые произведения появились под этой обложкой. И этот возвышенный и почтенный журнал платит пять долларов за пять тысяч слов. Мартин вспомнил, что этот великий писатель умер недавно на чужбине в жестокой нужде. В этом не было ничего удивительного, если принять во внимание, как щедро оплачивается труд писателей.
Ну, теперь он, по крайней мере, знает, что попался на удочку. Все, что пишут газеты о писателях и их гонорарах, сплошная ложь, из-за которой он потерял два года. Теперь его больше не проведут! С этой минуты он не напишет ни строчки. Он сделает то, чего желает Рут и все другие, — поступит на службу. Эта мысль напомнила ему о Джо, который странствует по земле, ничего не делая. Мартин глубоко вздохнул от зависти. Реакция после многих дней девятнадцатичасового труда, наконец, наступила. Но Джо ведь не был влюблен и не нес на себе той ответственности, которую налагает любовь. Он мог позволить себе роскошь бродить по стране и бездельничать.
А Мартину необходимо работать. Завтра же с раннего утра он отправится на поиски работы и уведомит Рут, что он изменил свои взгляды и готов поступить в контору ее отца.
Пять долларов за пять тысяч слов, десять слов за один цент, вот рыночная цена искусства! Это разочарование, эта ложь и низость подавляли его, и под опущенными веками огненными знаками горели три доллара восемьдесят пять центов, которые он должен был лавочнику. Он дрожал и чувствовал ломоту в костях. Особенно болела поясница. В голове у него стучало. Ему казалось, что у него болит темя, затылок, самые мозги и голова как будто распухает. Боль над бровями становилась невыносимой. А под веками все так же безжалостно горели «три доллара восемьдесят пять центов». Он открыл глаза, чтобы избавиться от этих цифр, но солнечный свет в комнате только усилил боль и заставил его снова закрыть их.