Мартовские колокола
Шрифт:
— Кстати, как ты, готов к балу в гимназии? — сменил тему Николка. — Маринка, вон, третий день какая–то невменяемая ходит — глаза горят, учёбу забросила, почти ничего не есть — и только о бале и говорит!
— Да куда денусь? — пробурчал я. — Спасибо пану Кшетульскому — мазурку с вальсом мы теперь танцевать умеем.
— Да я и раньше умел, — возразил Николка. — Это ты у нас… неуч.
— Ну я, я… — а что? Мне оставалось только согласиться, в танцах я не блистал. — Всё равно — надоело уже со стульями и друг с другом вальсировать.
Поляк изгалялся как мог: то заставлял нас разучивать танцевальные па со стульями вместо дам, то приказывал рассчитаться на «первый–второй», и одна из групп по очереди танцевали девичьи партии. Впрочем, не могу сказать,
— Так, выходим, строимся! — раздался из–за двери зычный голос Ромки. — Не спим, волчата, тренировка начинается!
— Ну что, пошли? — Николка встал со скамейки и одернул кимоно. — а то замешкаемся — получим по сорок отжиманий…
Мальчишки высыпали в зал, — на время занятий, Корф закрывал доступ в клуб для всех, кроме «волчат», — и, после короткой заминки образовали круг.
Этот ритуал я целиком без изменений слямзил у наших скаутов, а те, в свою очередь, сохранили порядки еще дореволюционных времён. Каждый из «волчат» положил правую руку на руку на плечо соседу и начался странный танец, движения которого повторяли повадки охотящегося хищника.
— На крыльях Чиля пала ночь, Летят нетопыри….Трижды повторив вступление, «волчата повернулись налево и снова описали большой круг.
На середину круга вышел Кувшинов. Он двигался скользя, будто выслеживает в лесу зверя. Вот уж не подумал бы, что малый так изменится! НикОл говорит, что теперь в гимназии от Кувшинова никто не шарахался, да и безобразия его во главе троицы таких же как он, возмутителей, спокойствия, кажется, ушли в прошлое. Зато — все трое теперь прочно прописались у нас в кружке и не пропустили ещё ни одной тренировке. Учителя и гимназический инспектор небось, не нарадуются глядя на преображение бывшего первого хулигана пятой казённой гимназии.
Кувшинов делал вид, что подкрадывается к добыче, «волчата присели и песня зазвучала тише:
—…стада в хлевах, свободны мы До утренней зари!Когда охотник изобразил прыжок на «зверя» и «заколол» его короткой палкой (с такими упражнялись на разминках по фехтованию и штыковому бою) мальчишки вскочили и завыли, подражая символу клуба — волку.
Ну всё, строимся!
Ромка вышел вперед и на восточный манер поклонился нам на восточный манер. Тоже новинка — первые дни ребята упивались тем, что приветствовали друг друга на такой манер, что в гимназии, что на улице. В гимназической–то форме — цирка не надо, укатайка….
— Ну что, разминка? В стойку… — начали?
По рядам прошло движение:
— И–и–и….
Удары — когтя, — стук — зубов — слились — в кровавый — стон… — начал размеренно декламировать Ромка, отмахивая руками удары и стойки обязательной разминки. «Волчата» вторили вожаку:
— Внимай! — Охоты — доброй — всем,
Кто Джунглей — чтит — закон!
Глава третья
— … в общем, нас пока спасает одно, — говорил Виктор, вытирая со лба быстротвердеющую смесь цементного раствора и пота. — Этот отнорок, в который ведёт портал, не связан с метро. Если бы эта связь была — хрен бы мы тут так свободно бродили. И хрен бы мы вообще смогли пользоваться этим выходом наружу. Всё бы давным–давно перекрыли решётками, а то и вовсе заварили бы нахрен…
— Это да. — согласился Дрон. — Я, честно говоря, когда увидел те две решётки, сразу подумал — наверняка они тоже в тупики ведут. Ну не может быть в пяти минутах от Кремля эдакий подземный лаз в основное метро — и чтоб без контроля!
Дрон оказался прав. Один из тоннелей через каких–то сорок шагов круто заворачивал и утыкался в монументальный тупик — пробку из сплошного бетона. Второй тянулся дальше, и тупик, к которому он приводил, оказался не столь капитальным — стенка из листового железа, из–за которой с регулярностью в несколько минут накатывала волна оглушительного грохота — за тонкой железной преградой пролегал тоннель метро. Лист, замыкающий тупик тщательно осмотрели — сварным швам было, самое малое, пара десятков лет, и ничего похожего на люки, петли, болты — вообще, что–то, позволяющее заподозрить, что тупик может превратиться в проход. Однако же, Геннадий решил подстраховаться и «подпереть» железный лист парой рядов кирпичной кладки. Мало ли кому придёт в голову простучать железную стенку? А так — вместо гулкой пустоты любопытный услышит глухой стук сплошной, толстой стены. Глядишь — и пойдёт искать другой объект для своего любопытства. Заодно — и звукоизоляция; Дрон рассчитывал укрыть кирпичную стену найденными в одном из тоннелей матами из стекловаты, так как собирался когда–нибудь устроить в длинном коридоре ещё и стрельбище.
На возведение «лже–стены» ушло около трех недель — работали неспешно, таская кирпичи по нескольку штук, здраво рассуждая, что если за столько лет тупик никому не понадобился, то уж пару недель как–нибудь простоит.
Больше в изолированных таким образом тоннелях не нашлось ничего ценного. Турбина воздухонагнетателя, железные гермо–двери — и очень много пыли. А еще — городской телефон в бытовке сразу за порталом, который, как выяснилось, был вполне рабочим.
Осмотрев подземный схрон, Геннадий сделанную работу одобрил. Слабое место осталось лишь одно — тот самый заброшенный подвал, из которого, собственно, и вёл под землю вентиляционный колодец. Но тут уж оставалось только надеяться — ни о каких попытках арендовать подвал речи быть не могло. Организация, занимавшая дом, проходила по ведомству министерства культуры и была эдаким рассадником консерватизма — нас не трогают, и слава богу. С одной стороны это было неплохо — можно было рассчитывать, что подвалом ещё лет двадцать никто не заинтересуется, — а с другой стороны, отсекало все остальные возможности по завладению ценным объектом.
В итоге, были выработаны простейшие меры безопасности, для чего у всех гермо–затворов, перегораживающих коридор, Дрон не только снял кремальеры со стороны вент–шахты, но и, матерясь, срезал болгаркой гранёные штыри, на которые эти кремальеры можно было установить. Теперь отпереть гермо–затворы можно было лишь со стороны портала; проход со стороны вент–шахты держался теперь закрытым, и открывался с обратной стороны строго по графику, и никак иначе. Сами гермо–затворы внушали уважение — ни ножовкой, ни монтировкой их было не вскрыть, так что и случайно забрёдших в подземелье диггеров можно было, пожалуй, не опасаться.
И тем не менее, Геннадий категорически запретил устраивать со стороны двадцать первого века что–нибудь, что могло быть связано с ними. Склад, база, просто комната отдыха — ничего. Даже порядок в бытовке наводить запретил. Соратники согласились — это было разумно. Любому, кто зашёл бы сюда, должна открыться картина запустения длящегося не один десяток лет — и никаких следов современной активности!
Так что всё, переправленное из будущего, пришлось складировать уже на той стороне. Благо, квартал в котором оказался вход в подземелье, был полон каких–то лабазов, первые этажи угрюмых домов (ничуть, надо сказать, не изменившихся внешне за последующие сто тридцать лет) были заполнены грязноватыми магазинчиками, торгующими всякой ерундой — от конской упряжи до лужёной посуды. Никаких правительственных кварталов и средоточия имперской власти, каким стал Кремль в позднейшие времена, здесь и не пахло — повсюду пузырилось и распространяло запахи гнили и дешёвой кухни море мелкой торговлишки, где решительно никому ни до кого не было дело.