Маска и душа
Шрифт:
Большой русский драматург А.Островский, отрешившись от своих бытовых тяготений, вышел на опушку леса сыграть на самодельной свирели человеческий привет заходящему солнцу: написал «Снегурочку». С какой светлой, действительно, прозрачной наивностью звучит эта свирель у Римскаго-Корсакова! А в симфониях?! Раздаются аккорды пасхальной увертюры, оркестр играет «да воскреснет Бог», и благовестно, как в пасхальную заутреню, радостным умилением наполняет вам душу этот в жизни странно-сумрачный, редко смеющийся, мало разговорчивый и застенчивый Римский-Корсаков…
Кто слышал
В отличие от Москвы, где жизни давали тон культурное купечество и интеллигенция, тон Петербургу давал, конечно, двор, а затем аристократия и крупная бюрократия. Как и в Москве, я с «обществом» сталкивался мало, но положение виднаго певца Императорской сцены время от времени ставило меня в необходимость принимать приглашения на вечера и рауты большого света.
Высокие «антрепренеры» Императорских театров, в общем, очень мало уделяли им личнаго внимания. Интересовалась сценой Екатерина Великая, но ея отношение к столичному театру было приблизительно такое же, какое было, вероятно, у помещика к своему деревенскому театру, построенному для забавы с участием в нем крепостных людей. Едва ли интересовался театром Император Александр и. Его внимание было слишком поглощено театром военных действий, на котором выступал величайший из актеров своего времени — Наполеон…
Из российских Императоров ближе всех к театру стоял Николай и. Он относился к нему уже не как помещик-крепостник, а как магнат и владыка, при чем снисходил к актеру величественно и в то же время фамильярно. Он часто проникал через маленькую дверцу на сцену и любил болтать с актерами (преимущественно драматическими), забавляясь остротами своих талантливейших верноподданных. От этих государевых посещений кулис остался очень курьезный анекдот.
Николай и, находясь во время антракта на сцене и разговаривая с актерами, обратился в шутку к знаменитейшему из них, Каратыгину:
— Вот ты, Каратыгин, очень ловко можешь притворяться кем угодно. Это мне нравится.
Каратыгин, поблагодарив Государя за комплимент, согласился с ним и сказал:
— Да, Ваше Величество, могу действительно играть и нищих, и царей.
— А вот меня ты, пожалуй, и не сыграл бы, — шутливо заметил Николай.
— А позвольте, Ваше Величество, даже сию минуту перед Вами я изображу Вас.
Добродушно в эту минуту настроенный царь заинтересовался — как это так? Пристально посмотрит на Каратыгина и сказал уже более серьезно:
— Ну,
Каратыгин немедленно стал в позу, наиболее характерную для Николая и, и, обратившись к тут же находившемуся Директору Императорских театров Гедеонову, голосом, похожим на голос Императора, произнес:
— Послушай, Гедеонов. Распорядись завтра в 12 часов выдать Каратыгину двойной оклад жалованья за этот месяц.
Государь разсмеялся:
— Гм… Гм… Недурно играешь.
Распрощался и ушел. На другой день в 12 часов Каратыгин получил, конечно, двойной оклад.
172 Александр ии посещал театры очень редко, по торжественным случаям. Был к ним равнодушен. Александр иии любил ходить в оперу и особенно любил «Мефистофеля» Бойто. Ему нравилось, как в прологе в небесах у Саваоа перекликаются трубы-тромбоны. Ему перекличка тромбонов нравилась потому, что сам, кажется, был пристрастен к тромбонам, играя на них.
Последний Император, Николай ии, любил театр преимущественно за замечательные балеты Чайковскаго, но ходил и в оперу, и в драму. Мне случалось видеть его в ложе добродушно смеющимся от игры Варламова или Давыдова.
Николай ии, разумеется, не снисходил до того, чтобы придти на подмостки сцены к актерам, как Николай и, но зато иногда в антрактах приглашал артистов к себе в ложу. Приходилось и мне быть званным в Императорскую ложу. Приходил директор театра и говорил:
— Шаляпин, пойдемте со мною. Вас желает видеть Государь.
Представлялся я Государю в гриме — Царя Бориса, Олоферна, Мефистофеля.
Царь говорил комплименты:
— Вы хорошо пели.
Но мне всегда казалось, что я был приглашаем больше из любопытства посмотреть вблизи, как я загримирован, как у меня наклеен нос, как приклеена борода. Я это думал потому, что в ложе всегда бывали дамы, великия княгини и фрейлины. И когда я входил к ложу, оне как то облепляли меня взглядами. Их глаза буквально ощупывали мой нос, бороду.
Очень мило, немного капризно, спрашивали:
— Как это вы устроили нос? Пластырь?
Иногда Царь приглашал меня петь к себе, вернее, во дворец какого нибудь великаго князя, куда вечером после обеда презжал запросто в тужурке. Обыкновенно это происходило так. Прискачет гонец от великаго князя и скажет:
— Меня прислал к вам великий князь такой то и поручил сказать, что сегодняшний вечер в его дворце будеть Государь, который изявил желание послушать ваше пение.
Одетый во фрак, я вечером ехал во дворец. В таких случаях во дворец приглашались и другие артисты. Пел иногда русский хор Т.И.Филиппова, синодальные певчие, митрополичий хор.
Помню такой случай. Закончили программу. Царская семья удалилась в другую комнату, вероятно, выпить шампанское. Через некоторое время великий князь Сергей Михайлович на маленьком серебряном подносе вынес мне шампанское в чудесном стакане венецианскаго изделия. Остановился передо мною во весь свой большой рост и сказал, держа в руках поднос:
— Шаляпин, мне Государь поручил предложить вам стакан шампанскаго в благодарность за ваше пение, чтобы вы выпили за здоровье Его Величества.