Маска падшего

Воробьев Илья Олегович

– М-мою маму оскорбил и ударил п-пьяница. Теперь она б-больна чем-то, что вызвал этот уд-дар. Н-никто не может объяснить, что с ней, и что-либо сделать. Она скоро умрёт…

– И все лишь равнодушно глядят на её увядание?

– Она не равнодушна, – кивнул Томас в сторону Хелены, обеспокоенно оглядев её с ног до головы.

Водить глазами долго не нужно было: та стояла на коленях прямо в будке, залитая слезами, но продолжала говорить в трубку и кого-то в чём-то убеждать. Шансы на успех падали со скоростью воды, утекающей

через пальцы.

– Однако толку маловато, я погляжу…

Эти слова, и эта покорная поза девушки! Томас вдруг вспылил по-настоящему! Встал и со всего размаху ударил фонарный столб, разбив костяшки до крови. И закричал от боли, – но не от боли в руке! Чувствовал он, как пелена отчаяния застилает глаза, слышал уже свист в голове и чей-то фантомный хохот!

– Почему?! Почему всё так? – закричал он, облокотившись на парапет. – Что сделала моя мать? Что сделал я, что сделала Хелена, чем заслужили мы всё это?!

– Не самый умный вопрос, – усмехнулся старик, забавляясь наивностью дитяти.

– Так ответьте на него!

– С превеликим удовольствием. Видите ли, вы и ваша дама страдаете лишь из-за своих чистых сердец и из-за ваших связей с сей несчастной женщиной. А она… стало быть, она этого заслужила.

Томас отшатнулся, с ужасом поглядев на циничного старика, чьё лицо сейчас выражало философическую задумчивость. Тот понял по затянувшемуся молчанию, что вымолвил нечто странное для собеседника.

– О! Вы меня, должно быть, неверно поняли. Понимаете ли, смерти не бывают случайными. Замечали ли вы – а уж наверно замечали, только, быть может, не давали себе отчёта, – что добрые и высокоморальные люди долго не живут, тогда как убийцы и истинные ничтожества здравствуют с завидным сроком. Напрашивается вполне закономерный и очевидный вывод о том, что каждому за что-то воздаётся соответствующе. Я скажу больше: жизнь награждает людей смертью по их мировоззрению и по их деяниям.

– Бред! – Томас рухнул на скамью, согнулся в три погибели и стал зачем-то рассматривать свои длинные пальцы. Голос его задрожал. – Что вы понимаете… если даже не в-видели, как умирает человек…

– Гм, позвольте, я сего не молвил, – покачал головой незнакомец, странно улыбаясь. – Смертей я видел множество, но только не родных людей. И тем лучше для мыслителя, я вам скажу – меньше субъективизма в мыслях.

– Е-если вы мыслитель, тогда с-скажите: где это всё н-началось?..

– Это? Войны, смерти и жестокость? Сего и я не могу знать. Но полагаю, что причина там же, где причина всех войн – в правителях. Они организуют войны, а войны причиняют людям боль, делая их жестокими и заставляя их причинять боль другим.

– Жестокими людей делают не только войны, – окрепшим голосом отрезал Томас, чётко видя перед глазами Венделя.

Тут он заметил приближающуюся Хелену.

– Как знать, – покачал головой старик и тоже обратил внимание на девушку. Глубокие проницательные глаза его приняли удовлетворённое выражение. – Думаю, мне пора. Разрешите узнать ваши имя-фамилию, молодой человек. Уж больно вы мне понравились!

– Т-томас Айл, – мрачно сообщил студент, вперив безнадёжный взгляд под ноги.

– Приятного вам вечера. Искренне желаю вашей матери поправиться, – попрощался незнакомец и медленно побрёл туда, откуда пришёл.

Как раз в то время, как он скрылся за углом, Хелена, совершенно подавленная, с заплаканными глазами подошла к своему другу и скромно остановилась перед ним, повесив голову. Томас молча встал; пустые очи замерли на её лике.

– Прости… – только и смогла своим сорванным голоском выдавить она.

Слезинки потекли рекой по её нездорово красным щекам. И друг её, ничего не говоря, медленно зашагал в ту сторону, где скрылся незнакомец – туда, куда они с Хеленой шли изначально. Затем, как бы нехотя, поманил её рукой.

Она отправилась за ним, и так и прошли они, безмолвные, безжизненные, ещё несколько сот метров, пока не дошли до небольшой, совершенно безлюдной площади. Здесь какие-то хулиганы снесли часть парапета, и теперь случайный пьяница мог оступиться и свалиться на крутой бетонный склон, который резким клином входил в воду, в одну из самых глубоких и тёмных частей реки. Побагровевшее от гнева солнце наполовину скрылось от глаз людских, вино стекало постепенно со зданий и людей, сменяясь тёмной вуалью прохладной летней ночи.

– Прости меня, Томас, – вновь, собравшись с силами, вымолвила Хелена.

Тот лишь покачал головой:

– Мне не за что с-сердиться на тебя. Т-ты ни в чём не… А-а?..

Взгляд Томаса, полный животного страха, упал на группу совсем не мирного вида людей, что словно прятались от кого-то в тенях зданий и стоящего тут же памятника. Их было человек пятнадцать, и все наряжены то в порванную военную форму, то в чёрные лохмотья; все крепко сложены и у каждого в руке по кастету. У кого-то за поясами виднелись ножи. И конечно, Томас с Хеленой их вначале не сумели приметить, посчитав, что улица совершенно пуста.

– Ребята! – крикнул грубым голосом здоровый плотный мужик, что стоял прямо за скульптурой посередь площади, ближе всех остальных.

Надо сказать, внешностью обладал он примечательной: контрастные голубые глаза, зализанные русые волосы до плеч, высокое лицо, широкий костлявый подбородок, растрёпанные усы, борода и уродливый шрам, что пересекал правый глаз, каким-то образом ещё видящий, ото лба до рта.

Несколько человек кобрами вылетели из теней. Один моментально вмазал Томасу кастетом, чудом не выбив зуб, ещё двое окружили его и стали избивать. Остальные прицепились к Хелене, точно пчёлы к меду: толкали её под резкий хохот, били, рвали волосы, силком ставили на колени, срывали понемногу одежду.