Маска
Шрифт:
Процессия медленно двигалась по переулкам. Хотя рыночная площадь была совсем недалеко, путь к ней казался бесконечным. На площади со стороны больницы Святой Катарины соорудили трибуну, на которой расселись судьи. Вокруг выстроились две дюжины стражников. Писарь держал перо наготове.
Председатель, Куниберт фон Энгерн, развернул пергамент.
— Людвиг Минтроп, сын почтенного Йорга Минтропа, вы обвиняетесь в изнасиловании и убийстве Клары, дочери Хенна, торговца тканями. Вы обвиняетесь в изнасиловании и убийстве Анны, супруги Фридлейна, начальника монетного двора. Вы обвиняетесь в изнасиловании и убийстве Кунигунды, акушерки Эсслингена. Вы обвиняетесь в изнасиловании и убийстве Евы, дочери Оберлина, столяра. Вы сознаетесь в своих преступлениях?
Минтроп молчал, удивленно уставившись на фон Энгерна. Мелисанда прикусила губу. Она трижды проверила, сколько налила зелья! Этого не может быть!
Фон Энгерн нетерпеливо махнул рукой, капли пота блеснули на его лбу. Один из стражников ударил обвиняемого в бок.
Минтроп вздрогнул.
— Я во всем сознаюсь, — пробормотал он. А потом искра сознания блеснула в его глазах. — Я воздал этим бабенкам по заслугам. Они сами виноваты. Похотливые развратные шлюхи, вот они кто!
— Придержите язык, Минтроп! — рявкнул фон Энгерн.
И снова стражник ударил его, на этот раз в живот. Минтроп согнулся от боли и замолчал.
Куниберт фон Энгерн поднялся.
— Людвиг Минтроп, вы признаны виновным в изнасиловании и убийстве этих женщин и приговариваетесь к казни через обезглавливание.
Толпа возликовала.
— Голову с плеч! — кричали люди, и их голоса эхом отражались от стен домов. — Отправь его в преисподнюю, палач!
***
Оттмар де Брюс поднял руку, приказывая своим стражникам остановиться. Все молчали, и только слышно было, как тихо пофыркивают лошади.
Де Брюс помедлил, затем повернулся к своим людям.
— Мы будем ждать здесь, — объявил он. — Отсюда открывается отличный вид на эшафот. Мы все увидим, а нас даже не заметят.
Спешившись, он подошел к кромке леса и окинул взглядом долину Неккара.
— Какая красота! — ухмыльнувшись, воскликнул граф. — Я буду наслаждаться каждым мгновением этой казни. А какой у нас палач! Если то, что говорят об этом парне, правда, то я надолго запомню этот день. — Он расхохотался. — Подайте мне вина! Где вино? В конце концов, сегодня нам предстоит отличное зрелище.
Фон Закинген протянул ему бокал. Отхлебнув немного вина, де Брюс вытер губы.
— Ну же, палач, — пробормотал он. — Выйди на свет божий. Когда ты выполнишь свой долг и толпа зевак разойдется, нас с тобой ждет разговор с глазу на глаз. Только ты и я.
***
Минтропа вновь завели в повозку, и Мелисанда пошла во главе процессии. Они направлялись к эшафоту, оборудованному за городскими воротами. За палачом следовали судьи. Присоединились к процессии и церковники: священники и монахи несли кресты и непрерывно молились. За ними ехала повозка, окруженная стражниками. Благодаря зелью приговоренный, казалось, не понимал, что его ждет.
В толпе царило оживление. Кто-то пел и танцевал, музыканты наигрывали веселые мелодии. Выйдя из Плинзау, процессия пересекла мост и остановилась на другом берегу Неккара, на холме неподалеку от тракта. Место для эшафота выбрали отменное: оно было видно издалека, так что каждый путник мог засвидетельствовать, что в Эсслингене царят закон и порядок.
Тут построили трибуны, а рядом возвели виселицу.
Дворяне и зажиточные купцы заняли самые лучшие места вокруг эшафота. Они не торопились.
А вот Минтроп уже начал нервничать. Похоже, действие зелья постепенно слабело.
Пришло время положить всему конец.
Мелисанда подала стражникам знак, и те, толкнув приговоренного, поставили его на колени.
Куниберт фон Энгерн махнул красным платком, и над толпой — тут собралось не меньше тысячи человек — воцарилось молчание.
Мелисанда обвела взглядом трибуны, и вдруг ее сердце замерло. На одной из трибун сидел Адальберт, его черные глаза блестели под копной русых волос, на губах играла улыбка. Девушка оцепенела. Ей вспомнился сегодняшний сон: Адальберт ведет свою невесту Мелисанду в маленькую хижину на полях Фильдерна. Адальберт покрывает ее тело нежными поцелуями. Сон и явь слились воедино, и Мелисанде почудилось, что Адальберт улыбается ей.
— Голову с плеч!
— Не спи, Мельхиор!
Мелисанда испуганно вздрогнула, сжав меч в руке. Как долго она простояла вот так? Как долго смотрела на Адальберта? Он и вправду улыбнулся ей?
У девушки задрожали руки. Палачу нельзя ни на кого таращиться. Многие верили, что взгляд палача приносит несчастье. Что, если ее обвинят в попытке наслать на Адальберта порчу?
— Голову с плеч!
Шум толпы стал громче. Мелисанда заметила, как Куниберт фон Энгерн что-то прошептал другому судье.
Она должна сделать то, что от нее ждут.
«Спокойствие. Сосредоточься на долге».
Мелисанда закрыла глаза. «Я Мельхиор, палач, а не Мелисанда, влюбленная в человека, который никогда не должен узнать о ее любви».
Лицо Мелисанды окаменело, Нерта приятно грела руку.
Она подошла к приговоренному, сунула ему под нос табличку — по традиции палач должен был попросить прощения за свой поступок.
Затем она завязала убийце глаза и отошла на шаг. В следующее мгновение Мелисанда замахнулась и с разворота нанесла удар.
Тонкая шея Минтропа даже не замедлила движения клинка. Меч вошел в плоть, как нож в масло. Удар был точным и выверенным. С хлюпающим звуком голова отделилась от туловища, покатилась по эшафоту и замерла, устремив глаза в небо. Кровь била фонтаном. Толпа загудела, затем люди начали хлопать в ладоши и кричать.
Мелисанда жестом приказала стражникам подвесить труп Минтропа на виселице, а голову насадила на железный шип. Труп источал чудовищную вонь: в момент смерти мочевой пузырь и кишечник опорожнились — как и всегда бывает, когда человек предстает перед Судьей Небесным.