Мастера русского стихотворного перевода. Том 1

Пушкин Александр Сергеевич

И. А. Крылов

Жан Лафонтен

37. Старик и трое молодых

Старик садить сбирался деревцо. «Уж пусть бы строиться; да как садить в те лета, Когда уж смотришь вон из света! — Так, Старику смеясь в лицо, Три взрослых юноши соседних рассуждали. — Чтоб плод тебе твои труды желанный дали, То надобно, чтоб ты два века жил. Неужли будешь ты второй Мафусаил? Оставь, старинушка, свои работы: Тебе ли затевать толь дальние расчеты? Едва ли для тебя текущий верен час. Такие замыслы простительны для нас: Мы молоды, цветем и крепостью и силой, А старику пора знакомиться с могилой». — «Друзья! — смиренно им ответствует Старик. — Издетства я к трудам привык; А если от того, что делать начинаю, Не мне лишь одному я пользы ожидаю, То, признаюсь, За труд такой еще охотнее берусь. Кто добр, не всё лишь для себя трудится. Сажая деревцо, и тем я веселюсь, Что если от него сам тени не дождусь, То внук мой некогда сей тенью насладится,

И это для меня уж плод. Да можно ль и за то ручаться наперед, Кто здесь из нас кого переживет? Смерть смотрит ли на молодость, на силу, Или на прелесть лиц? Ах, в старости моей прекраснейших девиц И крепких юношей я провожал в могилу! Кто знает: может быть, что ваш и ближе час И что сыра земля покроет прежде вас». Как им сказал Старик, так после то и было. Один из них в торги пошел на кораблях; Надеждой счастие сперва ему польстило, Но бурею корабль разбило; Надежду и пловца — всё море поглотило. Другой в чужих землях, Предавшися порока власти, За роскошь, негу и за страсти Здоровьем, а потом и жизнью заплатил. А третий — в жаркий день холодного испил И слег: его врачам искусным поручили, А те его до смерти залечили. Узнавши о кончине их, Наш добрый Старичок оплакал всех троих. <1806>

38. Лягушка и Вол

Лягушка, на лугу увидевши Вола, Затеяла сама в дородстве с ним сравняться: Она завистлива была. И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться. «Смотри-ка, квакушка, чтo, буду ль я с него?» — Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!» — «Гляди же, как теперь раздуюсь я широко. Ну, каково? Пополнилась ли я?» — «Почти что ничего». — «Ну, как теперь?» — «Всё то ж». Пыхтела да пыхтела, И кончила моя затейница на том, Что, не сравнявшися с Волом, С натуги лопнула и — околела. * * * Пример такой на свете не один: И диво ли, когда жить хочет мещанин Как именитый гражданин, А сошка мелкая — как знатный дворянин. <1808>

39. Крестьянин и Смерть

Набрав валежнику порой холодной, зимной, Старик, иссохший весь от нyжды и трудов, Тащился медленно к своей лачужке дымной, Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров. Нес, нес он их и утомился, Остановился, На землю с плеч спустил дрова долой, Присел на них, вздохнул и думал сам с собой: «Куда я беден, боже мой! Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети, А там подушное, боярщина, оброк… И выдался ль когда на свете Хотя один мне радостный денек?» В таком унынии, на свой пеняя рок, Зовет он Смерть; она у нас не за горами, А за плечами: Явилась вмиг И говорит: «Зачем ты звал меня, старик?» Увидевши ее свирепую осанку, Едва промолвить мог бедняк, оторопев: «Я звал тебя, коль не во гнев, Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку». * * * Из басни сей Нам видеть можно, Что как бывает жить ни тошно, А умирать еще тошней. <1808>

А. Ф. Воейков

Александр Поп

40. Умирающий христианин

Небесного огня божественна искрa, Душа, сбрось смертные одежды Болезней, страха и надежды, О, жалкая игра! Оковы разорви природы, Пари к источнику и жизни и свободы! Теперь твоя пора! Внемли, как ангелы вокруг тебя вещают: «К нам, милая сестра, скорее!» Мой взор становится тусклее; Я не могу дышать; Потеря сил и чувств смятенье… Душа, ответствуй мне, реши мое сомненье: Не то ли — умирать? Земля бежит, бежит… исчезла уж из вида! Отверсто небо видят взоры; Слух серафимов внемлет хоры.. Горю достичь… Друзья, Свои скорей мне дайте крила! Где торжество твое победное, могила? Смерть, где коса твоя? <1817>

А. Ф. Мерзляков

Бион

41. Ученье

Зрел Венеру я во сне: Белоснежною рукою Матерь привела с собою Юное дитя ко мне; Бог упрямился, дичился, Был неловок, груб, несмел, Будто бы людей страшился, И смотреть он не умел. «Пастушок! — Богиня-Сладость Молвит с ласковым лицом, — Вот мой сын! вот наша радость, Сделай ты его певцом!» — Так сказала — и не стало… Как мне в голову не вспало, Что Амура нам учить — Пламень пламенем гасить!.. Что же делать? — за ученье! Ничего я не таю! Пастухов увеселенье, Панову свирель пою; Флейту мудрыя Паллады, Аполлоновы отрады; Светлый хор его жрецов, Лиру вестника богов… Всё пустое!.. Он не слышит, И ничто на ум нейдет; Страстно, сладостно он дышит, Про любовь одну поет. Что же сделалось с тобою, Что с холодною душою?.. Ах! несчастный, всё забыл, Чем с Амуром занимался, Только с тем одним остался, Что Амур мне натвердил. <1807>

Сафо

42. К счастливой любовнице

Равный бессмертным кажется оный Муж, пред твоими, дева, очами Млеющий, близкий, черплющий слухом

Сладкие речи,— Взором ловящий страсти улыбки!.. Видела это — оцепенела; Сжалося сердце; в устах недвижных Голос прервался! — Замер язык мой… Быстрый по телу Нежному пламень льется рекою; Света не вижу; взоры померкли; В слухе стон шумный! — В поте холодном трепет; ланиты Былий, иссохших зноем, бледнее; Кажется, смертью, таю, объята; Я бездыханна!.. <1826>

Гораций

43. Из «Послания к Пизонам о стихотворстве»

Когда маляр, в жару, потея над картиной, Напишет женский лик на шее лошадиной; Всё тело перьями и шерстью распестрит. И части всех родов в урода поместит; Начав красавицей чудесное творенье, Окончит рыбою, себе на прославленье,— Пизоны! — можете ль, скрепя свои сердца, Не осмеять сего безумного творца? Поверьте мне, друзья, с таким малярством сходны И проза, и стихи, где мысли разнородны, Как грезы сонного или больного бред, Без толку смешаны на собственный свой вред: С ногами голова в мучительном расколе; Вы скажете: «Поэт и живописец в воле: Что могут, выдумать, что в ум придет, писать!» Кто спорит? Кто дерзнет права сии отнять? С охотой их даем, и смело просим сами; Но только с тем, чтоб луг украшен был цветами Весной, а не зимой; чтоб в вымыслах певца С мышами не жил кот, а с тиграми овца. Начала пышные нередко обольщают: Ждем важного! — и что ж? — на рубище мелькают Кое-где пурпуры блестящей лоскутки: По бархатным лугам струятся ручейки; Там стонет мрачный лес; там башня смотрит в волны; Там радужный чертог; там Рейн, думы полный!.. К чему сей громкий вздор? Я дело знать спешил. Положим: кипарис ты кистью оживил; Прелестно! — да зачем он в страшной сей картине, Где буря, где корабль, — хозяин сам в пучине Тонул, и вышел вон… чтоб дать тебе за труд? Положим: на заказ работаешь сосуд! Мне страшной бочкою казался он сначала; Но ты вертел, вертел: из бочки кружка стала! Нам правило дано природою самой: Да царствует везде Единство с Простотой! <1822>

44. К Лицинию

Счaстливей будешь, не вверяясь дальним Моря пучинам, посреди же бури, Страж себе строгий, не тесняся робко К хитрому брегу. Кто золотую Средственность возлюбит, Бедности чуждый, не потерпит смрада В хижине скудной, не живет в завидных, Скромный, чертогах. Чаще ветр ярый низвергает долу Дубы огромны; жесточайшей карой Рухнут бойницы; пламень молний вьется К высям нагорным. В горе надежду, боязливость в счастье Носит, в пременах искушенно света, Сердце благое. Насылает зимы Юпитер; он же Гонит их в север. Огорченье — ныне; Завтра — отрада! Молчаливу музу Арфа разбудит; Феб всегда ль в погибель Лук напрягает?.. Нужда ли давит — ты, бесстрашный духом, Ратник, мужайся; изучись разумно Стягивать в ветер, слишком благосклонный, Дмящийся парус!.. <1826>

А. Х. Востоков

Гораций

45. К Мельпомене

Крепче меди себе создал я памятник; Взял над царскими верх он пирамидами, Дождь не смоет его, вихрем не сломится, Цельный выдержит он годы бесчисленны, Не почует следов быстрого времени. Так; я весь не умру — большая часть меня Избежит похорoн: между потомками Буду славой расти, ввек обновляяся, Зрят безмолвный пока ход в Капитолию Дев Весталей, вослед Первосвященнику. Там, где Авфид крутит волны шумящие, В весях, скудных водой, Давнус где царствовал, Будет слышно, что я — рода беззнатного Отрасль — первый дерзнул в Римском диaлекте Эолийской сложить меры поэзию. Сим гордиться позволь мне по достоинству, Муза! сим увенчай лавром главу мою. 1802

46. К Меценату, о спокойствии духа

Премудро скрыли боги грядущее От наших взоров темною нощию, Смеясь, что мы свои заботы Вдаль простираем. Что днесь пред нами, О том помыслим! прочее, столько же Как Тибр, измене всякой подвержено: Река, впадающая в море Тихо в иной день, брегам покорно; В иной день волны пенисты, мутные Стремяща; камни, корни срывающа; Под стоном гор, дубрав окрестных, Домы, стада уносяща в море. Тот прямо счастлив, царь над судьбой своей, Кто с днем протекшим может сказать себе: «Сегодня жил я! пусть заутра Юпитер черные тучи кажет, Или чистейшу ясность лазурную, — Но не изгладит то, что свершилося; Ниже отымет те минуты, Кои провел я теперь толь сладко». Фортуна любит мены жестокие, Играет нами злобно и, почести Неверны раздая, ласкает Ныне меня, а потом другого. А я бесскорбен: хочет ли инуда Лететь, охотно всё возвращаю ей; Своею доблестью оденусь, Правду свою обыму и бедность. Когда от бурных вихрей шатаются Со скрыпом мачты — мне не вымаливать Себе драгих стяжаний целость; Мне малодушно не класть обеты, Чтоб алчным морем не были пожраны Мои товары дальнопривозные. За то проеду безопасно В самые бури на утлом струге! 1805