Мастера русского стихотворного перевода. Том 1

Пушкин Александр Сергеевич

4.

Мастер в живопистве первый, Первый в Родской стороне, Мастер, научен Минервой, Напиши любезну мне. Напиши ей кудри черны, Без искусных рук уборны, С благовонием духов, Буде способ есть таков. Дай из роз в лице ей крови И, как снег, представь белу, Проведи дугами брови По высокому челу; Не сведи одну с другою, Не расставь их меж собою, Сделай хитростью своей, Как у девушки моей. Цвет в очах ее небесный, Как Минервин, покажи И Венерин взор прелестный С тихим пламенем вложи; Чтоб уста без слов вещали И приятством привлекали, И чтоб их безгласна речь Показалась медом течь. Всех приятностей затеи В подбородок умести И кругом прекрасной шеи Дай лилеям расцвести, В коих нежности дыхают, В коих прелести играют И по множеству отрад Водят усумненный взгляд. Надевай же платье ало И не тщись всю грудь закрыть, Чтоб, ее увидев мало, И о прочем рассудить. Коль изображенье мочно, Вижу здесь тебя заочно, Вижу здесь тебя, мой свет: Молви ж, дорогой портрет. 1761

Сенека

5.

Умножь

теперь свой гнев и будь бодра, как прежде, И стары злы дела почти за добродетель. Медея ныне я, и дерзость в зле растет, Весьма полезно мне, что мной убит мой брат, Что мной растерзан был и на пути разметан; Полезно, что отец лишен руна златого. Не знаю, что теперь злый дух мой умышляет И сам себе едва представить ясно смеет. К неслыханному злу рука моя готова. Примите, дети, казнь за отческу неверность. Трепещет грудь моя, и члены цепенеют! Отходит лютость прочь: я стала снова мать. Ах! Как мне кровь пролить драгих своих детей? Однако не мои, пускай уже погибнут. Ах, нет, они мои! ни в чем они не винны! Но равно, как они, и брат невинен был. Что зыблешься, мой дух? И слезы что текут? Любовь влечет в страну, а гнев влечет в другую. Ко мне, дражайший плод, в объятия бегите: Единых видит вас сей скорбный дом отраду. Но ненависть кипит, болезнь воспламенилась, И прежний гнев бодрит мои к убийству руки, Я следую тебе, куда ни поведешь. 1747

Марциал

6.

Дивишься, что не дам тебе стихов моих? Боюсь, чтобы ты мне не подарил своих.

7.

В тополевой тени гуляя, муравей В прилипчивой смоле увяз ногой своей. Хотя он у людей был в жизнь свою презренный, По смерти в янтаре у них стал драгоценный.

8.

Зачем я на жене богатой не женюсь? Я выйти за жену богатую боюсь. Всегда муж должен быть жене своей главою, То будут завсегда равны между собою. 1747

Гораций

9.

Я знак бессмертия себе воздвигнул Превыше пирамид и крепче меди, Что бурный Аквилон сотреть не может, Ни множество веков, ни едка древность. Не вовсе я умру, но смерть оставит Велику часть мою, как жизнь скончаю. Я буду возрастать повсюду славой, Пока великий Рим владеет светом. Где быстрыми шумит струями Авфид, Где Давнус царствовал в простом народе, Отечество мое молчать не будет, Что мне беззнатный род препятством не был, Чтоб внесть в Италию стихи эольски И первому звенеть алцейской лирой. Взгордися праведной заслугой, муза, И увенчай главу дельфийским лавром. 1747

Жан Лафонтен

10.

Жениться хорошо, да много и досады. Я слова не скажу про женские наряды: Кто мил, на том всегда приятен и убор; Хоть правда, что при том и кошелек неспор. Всего несноснее противные советы, Упрямые слова и спорные ответы. Пример нам показал недавно мужичок, Которого жену в воде постигнул рок. Он, к берегу пришед, увидел там соседа: Не усмотрел ли он, спросил, утопшей следа. Сосед советовал вниз берегом идти: Что быстрина туда должна ее снести. Но он ответствовал: «Я, братец, признаваюсь, Что век она жила со мною вопреки: То истинно теперь о том не сумневаюсь, Что, потонув, она плыла протuв реки». <1747>

А. П. Сумароков

Пауль Флеминг

11. Сонет. Великому граду Москве

О ты, союзница Голштинския страны, В российских городах под именем царицы: Ты отверзаешь нам далекие границы К пути, в который мы теперь устремлены. Мы рек твоих струей к пристанищу течем, И дружество твое мы возвестим Востоку; Твою к твоим друзьям щедроту превысоку По возвращении на Западе речем. Дай небо, чтобы ты была благополучна, Безбранна, с тишиной своею неразлучна; Чтоб твой в спокойствии блаженный жил народ! Прими сии стихи. Когда я возвращуся, Достойно славу я твою воспеть потщуся, И Волгу похвалой промчу до Рейнских вод. <1755>

Жак Барро

12. Сонет

Великий боже! твой исполнен правдой суд, Щедроты от тебя имети смертным сродно; Но в беззаконии все дни мои текут, И с правосудием простить меня не сходно. Долготерпение ты должен окончать За тьму моих грехов по правости устава, И милосердие днесь должно умолчать; Того теперь сама твоя желает слава. Во мщеньи праведном ты тварь свою забудь; Пренебрегай ток слез и тем доволен будь, Греми, рази, свою ты ярость умножая! Хотя и трепещу, я чту твой гнев, стеня, Но в кое место ты ударишь, поражая, Не крыла чтобы где Христова кровь меня. <1756>

Сафо

13. Ода

Разных, Афродита, царица тронов, Дщерь Зевеса, просьбу мою внемли ты: Не тягчи мне пагубной грустью сердца, Чтимая всеми! Если глас мой ты со приятством слышишь, Как ты прежде часто его внимала И, оставив дом свой, ко мне сходила, — Сниди и ныне! На златой ко мне колеснице ездя, Ты впряженных гнала к полету птичек, В быстром беге скоростью секла воздух, Шествуя с неба. Птички отлетали, а ты, богиня, Щедрым видом спрашивала с улыбкой: «Что тебе теперь за несчастье сталось? Сказывай, Сафа. Объяви мне, сердце чего желает, Чьей ты сердцу склонности ищешь ныне, И кого ты сетью поймать стремишься? Кто востревожил? Коль бежит тебя, за тобой побегнет; Коль даров твоих не берет, он сам даст; Коль не любит, станет любить как душу, Слушать приказа», Прииди, богиня, избавь напасти И желанье сердца исполни ныне! Возлагаю всю на тебя надежду; Дай ты мне помощь! <1787>

Жан-Батист Руссо

14. Ода

Ты, Фортуна, украшаешь Злодеяния людей И мечтание мешаешь Рассмотрети жизни сей. Долго ль нам повиноваться И доколе поклоняться Нам обману твоему? Все тобою побежденны: Все ли смертные рожденны Супротивиться уму? Милости, с твоим покровом, Кажутся не малы быть, Пышным именем и словом Должны превелики слыть: Весь народ тому свидетель, Что пороки добродетель, Коим помогаешь ты, И во смрадности природы Беззаконнику доводы Шлют бессмертия цветы. Имя сих героев пышно; Но рассмотрим их дела: Будет

нам иное слышно, Коль судьба нам ум дала; Как мы их ни почитаем, Жадность, гордость обретаем И свирепство только в них: Всё, что их ни прославляет, Добродетель составляет Из пороков лишь одних. Ты не можешь быть причиной Славы отмененных душ; Но премудростью единой Славится великий муж. От твоей одной державы Нет бессмертия, ни славы; Смертных то незапна часть: Не геройски то утехи, Но тиранские успехи, Ближним приключать напасть. Как почтить могу я Силлу, Пеплом зря покрытый Рим; Хулим одного Атиллу, Помня Александра с ним. Человеков убивают, А другие называют Добродетелью кровь лить. Праведно ль искать витийства К прославлению убийства И разбойника хвалить? Победители злосерды! Все зрю ваши я плоды: Вы в желаньях ваших тверды Миру извлекать беды; Тамо слышу бедных стоны, Там валятся вами троны, Грады превращенны в прах, Возлагаются железы, Вдов, сирот лиются слезы, Там смятение и страх. На сие, что тако хвалят, Рассуждая кто воззри: Иль без бед людских умалят Даровaнный сан цари? Венценосцы! для отлики То ли способы велики, Чем вы можете блистать? В вас богов изображенье; Только ль оным подраженье Гром и молнию метать? В приключениях противных Обретают важну честь; А в победах и предивных Лавр оружью должно плесть; Победитель часто славен, Что противнику не равен И его соперник мал: За победу малоспорну Должен вождю непроворну Всем успехом Аннибал. Коему хвала герою, В точном имени его? Щедрой кроющу рукою Чад народа своего, Образцом который Тита, Подданным от бед защита, Жалостно смотря на них, Лести кто и внять не мыслит И владения дни числит По числу щедрот своих. Вместо яростию взята, Зверски Клита кто убил, Вобразим себе Сократа, Если б он на троне был: В нем царя негорделива Зрели б мы и справедлива, И достойна алтарей; А Евфрата победитель В месте был его бы зритель Только подлости своей. Крови жаждущи герои, Возмущения творцы! Вас мечтою славят бои И лавровые венцы. Разъярения бессметны Все Октавиевы тщетны Вознестися до небес; Правосудия блаженством И спокойства благоденством Тако он себя вознес. Мужи храбрые, являйте В полном свете вы себя, Равномерно прославляйте Имя, счастье погубя: Души ваши в нем велики, Мира вы сего владыки, Слышен ваш огромный век; Счастье только упадает, Всё геройство увядает, Остается человек. Для победы изобильно Дух посредственный иметь, И потребно сердце сильно, Коль Фортуну одолеть. Муж великий презирает, Что Фортуна им играет, И в бедах неколебим: И в благой и в лютой части, Сердце держит он во власти, В твердом постоянстве зрим. Вся его успеха сладость Не в излишестве своем: Неумеренная радость Не обрящет места в нем; Все ему препятства втуне, Он ругается Фортуне И спокойно видит их. Счастье в жизни скоротечно; Но достоинство есть вечно, Сколько рок кому ни лих. Тщетно гордостью Юноны Осужден на смерть Эней, Добродетель в обороны, Ты противилася ей! Рим тобою Карфагены За него рассыпал стены, Славу их послав на низ, И в его лютейшей части Превратил, те зря напасти, В вечны лавры кипарис. <1760>

Жан Расин

15. Повествование Терамена Тезеюо смерти Ипполита из «Федры» Расиновой

Лишь выступили мы за град из стен трезенских, Печальные стражu вокруг его текли, И горесть так, как он, в молчании влекли. Микенский путь его наполнен был тоскою. Вождями правил он коней своей рукою, Коней строптивых сих, что были иногда, Взыванию его послушны завсегда. Склоненная глава и очи возмущенны С плачевной мыслью быть являлись соглашенны. Тогда ужасный вопль изшел на нас из волн, Весь воздух возмутил, и воздух стал им полн: Земля из чресл своих подобно восклицала И гласу глубины, стоная, отвечала. Злой трепет застужал в нас кровь во злы часы; От страха конских грив вздымалися власы. Воздвиглась на хребте текущия долины Кипящая гора из водныя средины. Вал ближится, биет, разит, ломаясь, в брег, И в пене на брега чудовище изверг. Широкое чело рогами воруженно, И желтой коркою всё тело покровенно. Дичайший был то вол, прегрозный был то змей, Он хвост виющийся, вияся, влек землей. Дрожали берега его пречудным ревом, И небо на него, гнушаясь, зрело с гневом. Земля пугалась им, испорчен воздух стал, И вал, что нес его, со страхом утекал. Бесплодну храбрость все в час оный оставляли И в храме близком тут убежища искали. Лишь пребыл Ипполит, достойный сын твой, смел: Хватает лук, сдержав коней, и ищет стрел. Стрелил в него, рука не сделала обману, И учинил ему в боку глубоку рану. В свирепстве боль его беспамятна бросал, Бросаясь, он взревел и пред конями пал. Валяясь, пламенну гортань им разверзает, Их кровью и огнем и дымом покрывает. Их трепет поразил, летят во оный час, Как необузданны, невнятен стал им глас. Кровавы в их устах железо мочат пены, И тщетну подают сдержать их силу члены. Вещают, что еще был видим некий бог, И гнал коней, чтоб князь сдержати их не мог. На камни набежав, они низверглись с страхом, Ось преломилася великим сим размахом, И колесница вся летела по кускам. Смятенный Ипполит падет тут в вожди сам. Не гневайся! сей вид, вина мне мук сердечных. Мне будет, государь, источником слез вечных. Я зрел, увы, я зрел, что он от тех коней, Которых сам питал, влачим в беде был сей. Взывает их; но глас его их устрашает. Бегут. Влачение всё тело изъязвляет, Весь дол наш скорбный вопль в отзывах разглашал; Впоследок яростный скок конский утихал. Вблизи старинных сих гробов остановились, Где праотцев его тела царей сокрылись. Я бег, стеня, к нему, и стража вся туды. Его дражайша кровь казала нам следы. Стал камень ею мокр, игольными кустами Удержан, кровный знак в них зрим был со власами. Прибег, воззвал его, он руку подает, Отворит лишь глаза, опять скрывает свет: «Отъемлет, говорит, мой небо век безвредный; О друг мой, не оставь ты Арисuи бедной! Когда родитель мой узнает, что я прав, И будет сожалеть, ложь правдой почитав; Смягчить пролиту кровь, тень жалобы гласящу, Скажи, чтоб он имел к ней мысль уже немстящу И возвратил бы ей…» Сим словом век скончал. Я тело лишь его беззрачно удержал, Плачевный вид, чем гнев богов явлен жестоко, И что уж и твое узнать не может око.