Мастера русского стихотворного перевода. Том 2

Данте Алигьери

Тристан Корбьер

619. Скверный пейзаж

Песок и прах. Волна хрипит и тает, Как дальний звон. Волна. Еще волна. Зловонное болото, где глотает Больших червей голодная луна. Здесь медленно варится лихорадка, Изнемогает бледный огонек, Колдует заяц и трепещет сладко В гнилой траве, готовый наутек. На волчьем солнце расстилает прачка Белье умерших — грязное тряпье, И, все грибы за вечер перепачкав Холодной слизью, вечное свое Несчастие оплакивают жабы Размеренно-лирическим «когда бы». 1910

Виктор Гюго

620. Надпись на экземпляре

«Божественной

комедии»

Однажды вечером, переходя дорогу, Я встретил путника: он в консульскую тогу, Казалось, был одет; в лучах последних дня Он замер призраком и, бросив на меня Блестящий взор, чья глубь, я чувствовал, бездонна, Сказал мне: «Знаешь ли, я был во время оно Высокой, горизонт заполнившей горой; Затем, преодолев сей пленной жизни строй, По лестнице существ пройдя еще ступень, я Священным дубом стал; в час жертвоприношенья Я шумы странные струил в немую синь; Потом родился львом, мечтал среди пустынь, И ночи сумрачной я слал свой рев из прерий; Теперь — я человек; я — Данте Алигьери». <1934>

Шарль Бодлер

621. Идеал

Нет, ни красотками с зализанных картинок — Столетья пошлого разлитый всюду яд! — Ни ножкой, втиснутой в шнурованный ботинок, Ни ручкой с веером меня не соблазнят. Пускай восторженно поет свои хлорозы, Больничной красотой прельщаясь, Гаварни. Противны мне его чахоточные розы: Мой красный идеал никак им не сродни! Нет, сердцу моему, повисшему над бездной, Лишь, леди Макбет, вы близки душой железной, Вы, воплощенная Эсхилова мечта, Да ты, о Ночь, пленить еще способна взор мой, Дочь Микеланджело, обязанная формой Титанам, лишь тобой насытившим уста! <1934>

Поль Верлен

622.

В трактирах пьяный гул, на тротуарах грязь, В промозглом воздухе платанов голых вязь, Скрипучий омнибус, чьи грузные колеса Враждуют с кузовом, сидящим как-то косо И в ночь вперяющим два тусклых фонаря, Рабочие, гурьбой бредущие, куря У полицейского под носом носогрейки, Дырявых крыш капель, осклизлые скамейки, Канавы, полные навозом через край, — Вот какова она, моя дорога в рай! <1934>

Поль Валери

623. Погибшее вино

Когда я пролил в океан — Не жертва ли небытию? — Под небом позабытых стран Вина душистую струю, Кто мной тогда руководил? Быть может, голос вещуна, Иль, думая о крови, лил Я драгоценный ток вина? Но, розоватым вспыхнув дымом, Законам непоколебимым Своей прозрачности верна, Уже трезвея в пьяной пене, На воздух подняла волна Непостижимый рой видений. <1934>

Шарль Вильдрак

624. Песнь пехотинца

Я хотел бы на дороге Старым быть каменотесом; Он сидит на солнцепеке И булыжники дробит, Широко расставив ноги. Кроме этого труда, Нет с него иного спроса. В полдень, удаляясь в тень, Он съедает корку хлеба. __________ Знаю я глубокий лог, Где укрылась в дикой чаще Старая каменоломня, Позабытая людьми. Там и солнца луч не светит, Не накрапывает дождик, Там залетная лишь птица Вопрошает тишину. Это — древняя морщина На лице земли суровом, Небом проклятая щель. Съежившись под ежевикой, Я хотел бы там лежать! __________ Я хотел бы быть слепцом Что стоит у входа в церковь: Звучной ночью окружен, Он поет, в себе лелея Время, плещущее в нем, Как под сводом чистый воздух, Потому что он на берег Выброшен рекой угрюмой, И его уж не увлечь Мутной ненависти волнам. ___________ Я хотел бы быть солдатом, Наповал убитым первой Пулей в первый день войны. <1934>

Жан Жироду

625.

Я вижу Бельфора. Пруды, силуэт Печальный собора, Которого нет; И осень, как рок, Чья поступь всё губит, Трубящую в рог, Который не трубит; И тетку Селест, Что, рдея от злости, Убила бы гостя, Который не ест, — Всю юность мою В тупом захолустье; И желчи и грусти Я слез не таю. <1934>

Георгий Леонидзе

626. Иорская ночь

Нескончаемые вздохи, Липой шелестит луна, Удальцом в обновке-чохе Всплыл рассвет с ночного дна. Кто, луны средь небосклона Став портным, скроил ее? Кто, как мяч неугомонный, Сердце выхватил мое? Ты меня качала, Иора, Брызгами кропя елея, Выменем стиха вскормив, — И чудесней нет узора, Чем процеженный твоею Сетью берегов извив. В буйном тонут винограде Бубны и столы со мцвади. Ты своих форелей в ситцы Не напрасно облекла, Не напрасно тащат птицы Клювом утро из дупла: Мельницу ли на канаве, Мощь ли глыб иль древний храм — Всё, что ты дала мне въяве, Я в стихах тебе отдам. Не во мне ли беспрестанно Сок кипит твоих запруд? Покупателем я стану, Если Иору продадут. Нескончаемые вздохи, Липой шелестит луна. Удальцом в обновке-чохе Всплыл рассвет с ночного дна. Спотыкнулся о Гомбори Месяц, молоко разлив… С ивами пою на Иope, Сам одна из этих ив. 1936

Карло Каладзе

627. В горах, покинутых морем

Схлынули воды давно. На пустынных Скалах ущелий их путь узнаю. Черное море, в глубоких притинах Памяти поступь я слышу твою. Реки несутся по долам, сквозь горы, Словно желают былое настичь. Им, как соратникам, полный задора Победоносный кидаю я клич. Знаю: клокочет уже в многоустом Говоре воля мятежная их, И по проложенным заново руслам Реки и люди прорвутся, как стих. 1936

Ю. Н. Тынянов

Генрих Гейне

628. Песнь маркитантки

(Из Тридцатилетней войны)

А ведь гусаров я люблю, Я очень к гусарам склонна. И синих, и желтых люблю я, всех, Любого эскадрона. И кирасиров я люблю, Я так люблю кирасиров; Пусть он рекрут, пусть ветеран, Простой, из командиров. Кавалерист, артиллерист, Я всех люблю до отвала, И тоже в инфантерии я Довольно ночей продремала. Люблю я немца, француза люблю, Люблю я чеха и грека, Я шведа, испанца люблю, поляка, — Я в них люблю человека. Мне всё равно, из какой страны, И веры он старой иль новой, Мне люб и мил любой человек, Когда человек он здоровый. Отечество их и религия их, Ведь всё это только платья — Тряпье долой! Чтоб его к груди Нагого могла прижать я! Я — человек, человечеству я Отдаюсь душой и телом; А кто не может уплатить, Записываю мелом. Смеются над шатром моим Зеленые веночки. Сейчас мадеру я даю Из самой свежей бочки! <1925>