Мать Сумерек
Шрифт:
— Дайхатт готов мне помочь усадить Гайера в наследное кресло Каамалов. Несмотря на то, что они в родстве. Он… Гистасп, ты даже представить не можешь, насколько Аймар прав во всем! — несвойственно оживилась Бану. — Когда мы были на биваке, он говорил мне мои же мысли! Если я выйду за него, под нашими стягами соберется треть, а то и половина армии всей страны. Я выдам Ниильтах за одного из Раггаров, обеспечив землям защиту с юга. Он породнится с Шаутом, и тот будет смирно держаться между давним врагом Маатхасом и обозленными предательством Ююлами. Больше того, Дайхатт не знает, но этот брак прижал бы и Ниитасов. Дед стар, одна Праматерь знает, сколько он еще проживет. Энум меня ненавидит, Адар тоже, и когда я женю Адара на внучке Энума, ничто не помешает им сговориться
Бансабира закусила губу.
— Владыка неба! Я ведь всерьез стала звать его по имени! — прошлась по губам напряженно выпрямленными пальцами, как если бы могла движением стереть сомнение.
— Если допустить, что я намереваюсь вырвать трон из-под задницы раману Тахивран, Дайхатт становится совершенно точно бесценным союзником. Он мечтает занять трон сам. Или, может еще не мечтает, но вот-вот начнет. Он только осваивается с ролью тана, и сейчас, понимая, какой обладает силой, подыскивает грандиозные цели для свершений. Такой практичный! — с завистью проговорила танша. — Когда Дайхатт возжелает трон — вопрос времени. И я руку дам на отсечение, его шансы на успех велики. Проблема только в том, что мне трон в Гавани даром не нужен. Яс слишком огромен, чтобы управлять им благополучно. Во всяком случае, мне это не по руке. К тому же, если я заявлю свои требования на престол державного Яса, кто из северян меня поддержит? Кто пойдет со мной за три девять земель? Сыщется, конечно, горстка амбициозных умников, но в большей части здесь трон Гавани Теней не нужен никому, а значит, он не может быть нужен мне. Ведь вся моя сила — в людях…
Бану обеими руками почесала голову.
— Я хочу север, как хотел мой отец, и только. Казна Каамалов, армия Яввузов, торговые возможности Маатхасов — этого достаточно, чтобы северян перестали попирать, оставили в покое и признали самодостаточным государством. В конце концов, разве не будет благом для всех перестать платить налоги в земли, где большинство северян не бывали ни разу, людям, которых никто из них не видел? Разве не будет благом, если, когда Тахивран или Джайе снова взбредет в голову воевать в Ласбарне, они смогут не опасаться, что их силой погонят подыхать в пустыне? Или в Мирассе? Ведь сейчас, едва Адару стукнет четырнадцать, раман потребует его присутствия в столице, и через него мной будет слишком легко управлять.
Она снова тяжело вздохнула, опустив голову на руки.
— А если я отвернусь от кровного брата, меня вздернут, пока я буду спать, свои же северяне. Ибо это же у нас тут, в сугробах, люди твердят, что руки должны отпасть у того, кто не радеет о родственниках! — вознегодовала Бану, взмахнув этими самыми руками в темную пустоту комнаты.
— Но если я выйду за Дайхатта, рано или поздно его амбиции перерастут мои. И когда я помогу ему захватить трон, он получит и весь север, который испокон веку не принадлежал южанам и который не станет жить ни на каплю лучше, чем живет сейчас. Все мое окружение и большинство северян осудят мой выбор и станут ненавидеть. И, яды Шиады, это не тот случай, когда можно позволить себе пренебречь мнением большинства! К тому же, если я выйду за Аймара, Гистасп, я ведь не перестану от этого питать чувства к Сагромаху… — запечалилась танша. — При первом же расставании с мужем, я напишу Маатхасу с просьбой о встрече. И если он согласится, я больше не стану его слушать и потащу в кровать. Ведь право, не он один ждет так долго!
Бансабира вдруг засмеялась над дерзостью и примитивностью желаний.
— И тогда Маатхас либо согласится, и наутро возненавидит себя, что поступил бесчестно, переспав с замужней женщиной, либо не согласится, и скажет, что до глубины души разочарован во мне. Он ведь совсем не знает меня — такую, какая я есть, Гистап. Он не знает меня! — со слезами в голосе пожаловалась танша. — То, что он любит, придумал он сам! Да и… если честно, он, кажется никогда и не говорил о любви. Что это я тут придумала?! — разозлилась на себя танша.
— Словом, Дайхатт… Дайхатт другой и любит он только себя. Но, может, именно поэтому ему не грозит разочароваться во мне в один прекрасный день.
Бансабира растерла грудь, тихонько рыкнув от утомленности этим ужасным выбором.
— Если … если же Маатхас все-таки попросит нашего брака, и я выйду за него, все будет, как должно. Это шаг, к которому закономерно вела меня Праматерь начиная с воссоединения с отцом. Чтобы объединить север и обезопасить его от посягательств столицы, мне нужно четверо детей: по одному для каждого северного танского кресла и еще девочку — для следующего рамана, которую я бы объявила иноземной для столицы княжной. Такой вот простой план, — впервые сказав это вслух, Бансабира ужаснулась убогости их с отцом замысла. — Отец хотел объединить всех мечом, я — детьми. И Дайхатт в этот план никак не вписывается.
Бансабира скрипнула зубами:
— А, значит, когда он захочет трон Гавани Теней, он станет моим врагом. Мало объединить север — его надо отбить у остальных, и в их числе соберутся многие таны, наемники, которых к тому времени сумеет нанять раман или раману, и еще наверняка союзники Джайи в лице орд её отца, который к тому времени отобьет обратно Ласбарн и пополнит собственные войска дешевым мясом в авангарде. К тому же, орсовцами явно будет двигать месть: они же не идиоты и скоро поймут, что их прибрежные линии атакуют с целью вывоза рабов пираты с севера. Если уже не поняли. А ко всему этому добавится еще и Дайхатт с своими тридцатью тысячами… Ох!
Гистасп шевельнулся. Бансабира вздрогнула, резко обернувшись. Главное, чтобы не слышал ничего, что она тут говорила, обеспокоенно подумала танша. Чуть приблизилась, наклонившись к мужчине, прислушалась. Нет, похоже спит. Может, нога.
— Знаешь, когда мы были у деда, Иден дал мне отличный совет. Он сказал, что самое главное — не армия или деньги, а преданность. Доверие, сказал дед, это когда ты вкладываешь в руку человека нож и поворачиваешься спиной. Как думаешь, мог ли дед рассказать это же Дайхатту? Как-нибудь тайком от меня? Потому что тогда в шатре, перед отъездом черных, Аймар сделал именно так. Вложил кинжал и повернулся спиной. А Маатхас… Я могу вложить нож в руку Сагромаха, но не он! Всевидящая, почему он настолько закрыт?! И почему я настолько жадная?!
От голоса Гистасп шевельнулся снова, и Бансабира подождала немного, пока генерал не засопел, иногда чуть постанывая. Возможно, было лучше вовсе молчать, но в жизни каждого рано или поздно наступает момент, когда больше молчать нельзя, и все слова, что изводят сердце и голову, требуют быть сказанными.
— Я могла бы, конечно, выдать за Дайхатта одну из кузин. Но кого? С Иттаей все решено. Ниильтах — слишком мягкая, податливая и домашняя. Из неё можно свить любую веревку, если быстро распознать сущность девчонки, а Дайхатт умен. И, боюсь, в этом случае, Ниильтах станет сущей удачей для шпиона. Остается Иввани, ей ведь уже наверняка лет тринадцать, есть шанс, что пока я моталась по пескам и столицам, у неё наступил брачный возраст. Но отдать Дайхатту девочку, чьих братьев и отца он убил едва ли не своими руками… — Бану усмехнулась. — Меня возненавидит полчертога, и в первую очередь она сама и её мать. К тому же, подобный брак слишком ненадежен. Если Сив внушит Иввани, что обидчика надо убить и её брак — возможность свершить месть, дарованная самой Шиадой, рано или поздно в Черном доме не досчитаются тана. Когда это случится — никто не знает, но в тот день наверняка весь танаар Дайхаттов ополчится против меня, ибо это я уложу в койку Аймара его жену. Всеблагая!
Бансабира сжала кулаки, надсадно выдыхая. Здорово было бы вместе с воздухом выдыхать все проблемы.
— Почему, Гистасп?! — взмолилась она. — Почему я не могу доверять собственной семье? Ни дядьям, ни братьям, ни сестрам?! Почему все, кому я могла доверять, наоборот, так подводят меня? Отец пал, Юдейр исчез, Рамир отказался вернуться в разведку, и давить на него было уже предательством, дед и Ном то ли проживут еще десять лет, то ли помрут ни сегодня-завтра. А теперь еще и ты при смерти! — вскинула Бансабира руки, понимая, что еще слово, и она разрыдается.