Мать Сумерек
Шрифт:
— Ба… — Тахбир только открыла рот, как Бансабира повысила голос:
— Я сказала не сейчас! — обернулась на родственников и подданных.
Что же Бану вытворяет? — с ужасом сжался внутри себя Русса.
— Раманин ведь уже тут… — вновь попытался бастард, понимая, что Джайя совсем близко, все прекрасно видит и слышит.
— Раманин гостит в моем доме! — рассвирепела Бансабира. — Если ей надо, пусть сама придет и поздоровается. Нет — пусть заканчивает то, зачем приехала, и выметается!
— Бансабира! — Русса побелел,
— Если её высочеству так не терпится осмотреть север, отвезите её к Бугуту в Акдай или еще дальше, за Астахир. И пусть любопытство сведет её в сугроб. Никто и слова не скажет, — бросила Бансабира, бескомпромиссно шествуя к спальне Гистаспа. Потом вдруг замерла посреди развернутой площадки наверху лестницы, обернулась, оглядела всех.
— Пока Гистасп не придет в себя и пока его жизни не перестанет угрожать опасность, я буду с ним. Тахбир, гостьей занимаешься ты.
— Как прикажете, тану.
— Русса, расположи вновь прибывших и приставь прислугу.
Брат сориентировался не сразу.
— Хорошо.
— Шухран, Вал! — сквозь зубы рыкнула танша. — Найдите мне, наконец, мразь, посягающую на моего генерала! Из-под земли достаньте, если потребуется. Но! — воздела палец. — Взять. Живым, — глаза опасно сверкнули. — Своими руками отрублю голову.
Она развернулась размашисто, но снова замерла.
— Как давно Гистасп ранен? — спокойнее спросила тану.
— Полтора месяца, — ответил Тахбир.
— А как давно вы выехали из чертога на юг? — оглянулась на своих через плечо.
— Чуть меньше месяца назад, — тихо отозвался Вал. Бансабира скрипнула зубами: естественно, что шов постоянно открывался! Столько времени проторчать в седле! Снова повернулась к остальным и приблизилась к раманин.
— И как давно, — черными от ненависти глазами Бансабира в упор уставилась на Джайю, возвышаясь над ней на полголовы и глядя сверху вниз, — здесь гостит она?
Джайя вздрогнула:
— Вы… вы что… серьезно?
— Бансабира, — охнул Тахбир. — Ты слишком измотана, тебе надо отдохнуть.
Подоспели несколько человек из свиты раманин. Уловили тон ситуации, напряглись.
— Я спросила, как давно она здесь?
— Шесть недель, — неожиданно твердо ответила Иттая, вздернув голову и зашагав по ступеням ближе к сестре. Не будь Бану так зла, в душе улыбнулась бы. — Раманин прибыла шесть недель назад, — так же твердо повторила танин, сровнявшись с сестрой.
— Я запомню, — отозвалась Бансабира, а потом тихонько шепнула: можно зайти к Гистаспу через час-другой.
— Хорошо, — отозвалась Иттая.
— Как это понимать?! — взвилась Джайя, когда Бану исчезла за поворотом в спальное крыло чертога.
— Раманин, — попытался унять женщину Тахбир.
— Вы с ума сошли, если думаете, что это сойдет вам с рук! — гаркнул начальник столичных стражей и главный охранитель раманин Аин.
— Я хочу поговорить с таншей, как только она отдохнет! — заявила Джайя. — Передайте ей.
— Иттая, — попросил Тахбир, и дочь, положив руку на плечо гостье, повела её в отведенный покой. — Простите, госпожа, но сейчас в крепость вернулась защитница Пурпурного дома. У нас есть срочные распоряжения.
Джайя побелела, а Тахбир в душе вздохнул: что бы теперь ни вышло из этого конфликта, во всяком случае отвечать за него придется не ему.
Гистаспа, наконец, расположили в его комнате. Бансабира велела обустроить место рядом, отослала всех, погасила зажженные свечи, оставив гореть только поленья в камине, и села у изголовья, сцепив руки. Светлая, утомленная голова опустилась на замок из сплетенных пальцев.
Как он мог?
— Как ты мог, Гистасп? — повторила она вслух совсем тихонько. — Как посмел скрыть от меня нечто столь важное? Такие тайны сродни предательству, ведь, если тебя не станет, значит, я понадеялась на тебя, а ты отказался выполнять мой указ, разве нет?
Гистасп лежал в беспамятстве и не отвечал. Он и в сознании-то не всегда отвечает и задает вопросы, даже когда очень хочется, а сейчас — вовсе идеальный слушатель. Бансабира давно доверяет ему многие тайны, зная, что альбинос не раскроет рта.
— Все слишком запуталось, Гистасп, и меньше всего мне сейчас нужны проблемы за собственной спиной. Ты хотел знать, за каким за мной увязался Дайхатт? Я спасла ему жизнь, и в обмен он во что бы то ни стало решил мне в чем-нибудь помочь. При этом совершенно безразлично в чем именно, главное — через брак.
Бансабира усмехнулась, подняла голову и глянула на безмолвного генерала.
— Знаешь, брак такая дерьмовая штука, — доверительно поведала танша. — Я хочу замуж за Маатхаса. Я совершенно точно хочу замуж за него. Но, похоже, не совсем взаимно, ведь, как бы он ни засыпал меня подарками, ни разу не заикнулся о супружестве. Хотя, если подумать, пару раз говорил весьма трогательные вещи… Дайхатт совсем другой. Он привык брать с места в карьер и, похоже, ему никто никогда не отказывал.
Вскинула голову к потолку.
— Ему нелегко отказывать, чтоб ты знал. Он напорист и абсолютно точно знает, чего хочет. А Сагромах будто нет. Я знаю, все думают, что мой брак с Маатхасом давно решен, но, как ни посмотри, Дайхатт в тысячу, нет, в десять тысяч раз ценнее. И не только потому, что имеет тридцать тысяч под знаменем. Он много, что узнал обо мне — такого, что я постеснялась бы рассказать тебе и не рискнула в свое время поведать отцу — и принял все.
Бансабира снова повернулась к смирно лежащему Гистаспу. Хорошо, что он спит и борется. Сейчас его жизнь ему важнее, чем её. Это на руку человеку, который столько лет мечтал выговориться хоть кому-нибудь.