Матрос с Гибралтара
Шрифт:
– Если уж дело только в том, чтобы поохотиться на куду, – заметил Эпаминондас, – то можно заняться, этим и где-нибудь в другом месте, необязательно тащиться в такую даль.
– Он вполне мог измениться, – настаивала на своем Анна. – Даже до неузнаваемости. Интересно, он что, не имеет права стареть, как все другие? Если получше вспомнить его историю, то ничто не говорит, будто это обязательно не он. Очень может быть, что это он и есть, просто сильно изменился, вот и все.
– И правда, – согласился я, – что ж, гибралтарские матросы не имеют права постареть, как простые смертные, так, что ли?
– Мне это никогда не приходило в голову, – призналась Анна.
– Все мы стареем, – изрек Эпаминондас. – Но если уж он постарел до такой степени, думаешь, стоит тащиться искать его где-то на берегах Конго?
– Что-то я еще никогда не видела тебя таким нерешительным, –
– По-моему, я уже достаточно для тебя сделал, – возразил Эпаминондас, – чтобы не спешить подставлять свою шкуру под пули. И потом, если он так переменился, что ты даже узнать его не можешь, зачем, спрашивается, тащиться в такую даль?
– Постарел он там или нет, – заметил я, – главное – это узнать, он ли убил американского короля автомобильных шариков, разве нет?
– И что, интересно, тебе это даст, – занервничал Эпаминодас, – если теперь он убивает всех без разбора?
– Разве можно, – как-то смущенно возразила Анна, – так легко отречься от цели своей жизни?
– Легко, – фыркнул Эпаминондас, – ничего себе легко.
– Кроме того, – рассудил я, – она ведь все равно никому не поверит, пока не увидит его своими собственными глазами. Кто тебе сказал, будто он так уж переменился?
– Хотел бы я знать, какой ей от этого прок, – не унимался Эпаминондас, – если она и рассмотреть-то его как следует не успеет, как он ее уже пристрелит, и все дела.
– Ну и что? – не соглашалась Анна. – Если есть хоть крохотный шанс, что это он, неужели ты думаешь, что я вот так просто от него откажусь, а потом стану спокойно продолжать поиски где-нибудь в другом месте?
– Что-то чудно мне на вас смотреть, на обоих.
– Если мы упустим этот шанс, – ответил я, – тогда уж надо вообще завязывать с этим делом.
– Что-то тебе на этот раз, – обратился ко мне Эпаминондас, – уж очень невтерпеж. – Потом, чуть помолчав, добавил: – Чудно, но у меня такое подозрение, будто вас, ребята, на берега этой самой Конго манит не только он, по-моему, есть что-то другое…
– Еще куду, – ответил я. – Правда, самую малость.
– Ты что, издеваешься? – возмутился Эпаминондас. – Думаешь, я не знаю, что куду здесь ни при чем?
– Тогда что же? – спросила Анна.
– Откуда мне знать, – поочередно оглядывая то ее, то меня, признался Эпаминондас. – Одно могу сказать, что-то еще вас туда манит, кроме него и куду. Вы ведь и сами не хуже меня знаете, что есть только один шанс из тысячи…
– Один шанс из тысячи, – повторила она, – ведь это не так уж плохо.
– Да будь даже один на десять тысяч, – поддержал я, – все равно игра стоит свеч. А воды Конго навеки запечатлеют наши лики.
– Не знаю, удастся ли им запечатлеть и мой тоже, – заявил Эпаминондас.
– Ты просто прелесть, – улыбнулась Анна.
– Может, оно и так, – согласился Эпаминондас, – да только, если уж он дошел до такого, тебе будет нелегко убедить его расстаться со своими маузерами.
– А я не имею ничего против этого оружия, – возразила она.
– Может, тебе и людоеды по душе?
– А что, очень милые ребята, – заметил я, – мы подарим им парочку куду, ну, а если этого им окажется мало, обещаю добровольно лечь на решетку и зажариться вместо тебя.
– Охотно верю, – криво усмехнулся он, – как подумаю, чем ты рискуешь…
– Да нет, – вмешалась она, – не думаю, чтобы дело зашло так далеко. В крайнем случае, за нас заступится Жеже – судя по всему, он наделен незаурядным даром убеждения.
Мы простояли в Дагомее три дня из-за незначительной поломки, полученной по пути сюда. За эти три дня мы очень сблизились с Луи и его другом-учителем. Эпаминондас с Бруно в сопровождении Луи даже сделали попытку поохотиться в окрестностях Чабе на куду. Эпаминондас, непривычный к подобного рода занятиям, так никого и не подстрелил, однако прозевал такое множество разного зверья, что возвратился исполненный самого горячего энтузиазма и, словно по волшебству расставшись со всеми своими дурными предчувствиями, горел теперь желанием как можно скорее отправиться на реку Уэле. Бруно же показал себя отличным стрелком и явился с молодым оленем. Он тоже вернулся совершенно преображенным, я бы даже сказал, с изменившимся лицом, похоже, наконец-то радуясь, что дал уговорить себя в Сете и отправился вместе с нами. Луи проявил деликатность и вернулся с пустыми руками. Лоран воспользовался случаем, который улыбался ему целых два дня, и провел две ночи подряд с малышкой-фульбе, очень скучавшей в Котону. Дабы облегчить ему задачу, мы с Анной приняли приглашение школьного учителя и согласились совершить автомобильную прогулку в Абомею. На другой день мы даже доехали до самого Лагоса, что в британской части Нигерии. И не пожалели об этом. На обратном пути у нас стало одним другом больше. Остальные члены команды проводили время в борделях Котону и Порто-Ново. В общем, каждый получил от этой стоянки свое удовольствие, и все потом долго делились впечатлениями.
Накануне отплытия, когда все возвращались – кто с охоты, кто из борделя, а кто из Лагоса, Анна решила дать ужин в честь наших новообретенных друзей. Этот вечер прошел очень весело и запомнился по причинам самого разного свойства. Мало того, что сам ужин оказался просто отменным, его еще запивали таким количеством итальянского вина, что все присутствующие были довольны дальше некуда. Вообще-то в глубине души каждый из нас с восторгом предвкушал путешествие к берегам Уэле. И все мы так радовались, будто уже нашли наконец долгожданного Гибралтарского матроса. Никто уже более не сомневался в успехе предприятия – в конце ужина все, за исключением разве что Лорана да нас с ней, были в нем абсолютно уверены. Бруно пел по-сицилийски. Эпаминондас разглагольствовал про куду. Учитель – про Дагомею и ее славное прошлое. Луи – про свой новый скутер и про баснословно быстрое обогащение, ожидавшее его, когда он сможет перевозить между Абиджаном и Котону в десять раз больше бананов, чем сейчас. Лоран имел с Анной очень длинный разговор, из которого я не расслышал ни единого слова. Остальные же матросы, по мере того как ужин приближался к концу, со все возрастающей откровенностью делились друг с другом впечатлениями о своих подвигах в борделях Порто-Ново. Малышка-фульбе, сидевшая рядом со мной, рассказывала мне о своих странствиях, о Котону и однообразной жизни, на какую она обречена здесь. Короче, все одновременно говорили о том, что их больше всего занимало, и легко обходились без собеседников. Что бывает явлением столь же редким, сколь и приятным. Время от времени, стараясь восстановить единодушие, которое в любой момент грозило затрещать по всем швам, Луи со своим другом-учителем – правда, тот был слишком скромен, чтобы всерьез поверить, будто этот ужин и вправду устроен в их честь, – поднимали тосты то за не оцененного по достоинству Беханзина, то за Жеже по прозвищу Гибралтарский матрос, вынужденного скрываться на берегах Уэле из-за жестоких гонений со стороны придурков, возомнивших себя блюстителями нравов. Таковы были исполненные самых благих намерений искатели гибралтарских матросов. В конце ужина рассудок у большинства из нас уже слишком помутился от выпитого итальянского вина, чтобы различать достоинства двух главных героев вечера, так что, дабы упростить дело, мы в конце концов перестали называть их по именам и поднимали обобщенные тосты за горькую участь гонимой невинности. Она сидела напротив меня, и если я немного и страдал оттого, что был не рядом с нею, то все же достаточно примирился с такого рода огорчениями, чтобы стойко сносить их, не позволяя мешать мне веселиться вместе с остальными.
К двум часам ночи Луи внезапно поднялся из-за стола и поведал нам, что является автором двух скетчей – один про Гибралтарского матроса, а другой про Беханзина. Добавив, что не простит себе, если упустит такой прекрасный случай воздать по заслугам двум этим замечательным героям перед аудиторией, одновременно столь многочисленной, столь понимающей и столь благодарной, он предложил нам самим выбрать, какой из двух скетчей мы желали бы послушать. Единодушно высказались за Беханзина – надо полагать, всем хотелось поразвлечься и немного сменить тему.
Луи велел нам отодвинуть столы, чтобы освободить ему место для изображения сцены, которую он назвал «Договор 1890 года». Мы исполнили все, что он просил, и расселись кто где, образовав широкий круг. Она снова оказалась довольно-таки далеко от меня. Должно быть, сочла, что так будет лучше. Луи извинился и на некоторое время в сопровождении учителя исчез на палубе. Вернулся он в таком странном наряде, что все матросы сразу прыснули со смеху: на голове у него красовался бумажный шлем, напоминающий шапочку для купания – традиционный головной убор, пояснил он, абомейских правителей, – и сам он весь, с ног до головы, был закутан в какую-то белую хлопчатобумажную ткань – неизменное одеяние, также поведал нам он, все тех же самых великих царей. В руке он держал листок белой бумаги, который должен был служить ему договором 1890 года. Потом попросил нас прекратить смех. Это заняло достаточно много времени, но в конце концов ему все-таки удалось добиться тишины – с помощью Лорана и нас с ней.