Матушка Готель
Шрифт:
– Я слышала, что Карл привозит вам оттуда материал.
– А, ну да, - улыбнулась продавщица, - я родилась в Турине, но когда мне исполнилось семь, мы переехали в Лион.
Пообщавшись с Николь, Готель купила кусок зеленого материала на платье и кусок серого на новую накидку.
– Скажите, какой он, Турин?
– спросила она уходя.
Николь пожала плечами:
– Большой, красивый - обычный, если вы там не родились.
Весь остаток дня Готель провела за пошивом новой одежды. Она увлеклась и подумала, что, может быть, Господь таким образом решил оставить её на своей службе, хотя
С того дня, выходя из дома, она прикрывала голову "седым" капюшоном, и лишь изредка обнажала черные волосы, давая постепенно привыкнуть окружающим к своему "истинному" облику. Или когда это был он. Высокий и статный. Она встречала его не часто, но когда это случалось, он всматривался в её лицо, чем приводил Готель в давно забытое смущение. И может быть потому, она не хотела нарушать эту игру шагами со своей стороны, а решила позволить такое сближение ему. И через несколько дней, выходя из собора, она снова увидела этого внимательного к ней незнакомца. Он вышел следом, словно посещал утреннюю мессу, а возможно, как подумала Готель, просто нашел это поводом для знакомства.
– Доброе утро, мадам, - проговорил он ей вслед.
Готель остановилась и обернулась к мужчине лицом. Ветер уже теплый играл с её волосами, а яркое солнце сверкало на золотых серьгах.
– Доброе утро, месье, - улыбнулась она.
– Прекрасная месса, не правда ли?
– спросил он первое, что пришло в голову.
– Да, месье, - согласилась Готель, - особенно для человека, посещающего храм не более раза в год.
– Вы, несомненно, правы, - улыбнулся он, - придя сюда, я лишь хотел увидеть вас.
– Ну, что же, похоже, вы пришли не зря, - откланялась она и, развернувшись, пошла дальше.
– Постойте, подождите, прошу вас, - побежал он следом, - постойте. Не сочтите меня безумцем, поскольку, быть может, вы не помните меня, но я мечтал о вас уже давно.
– Почему же, - улыбнулась Готель, - я вас помню. В лавке у Себастьена, еще четыре года назад.
Незнакомец сдвинул брови и неуверенно покачал головой:
– К моему стыду, я не помню нашей встречи у Себастьена, - признался он.
Готель быстро одернула себя, вспомнив, что четыре года назад выглядела несколько старше, и к тому же, редкий мужчина заинтересовался бы дамой с клюкой.
– Но я помню, - так же неуверенно продолжил он, - когда был еще ребенком, у нас останавливалась девушка, с черными до плеч волосами, ровными бровями, красавица, каких на свете нет. И я был бы готов немедленно вернуться в собор и поклясться перед Всевышним, что это были вы, будь я сейчас не старше вас.
Готель почувствовала, что сердце её вот-вот остановиться, и никакой цветок ей больше не поможет. Она мысленно пронеслась сквозь толщу лет и, добравшись в памяти до имени этого "ребенка", чуть было не произнесла его вслух - Жак - сын мадам Пенар. Она вовремя остановилась, ведь произнеси она это имя сейчас, как и фамилию его матери, это сразу бы означало, что это именно она - девушка из его прошлого. Знал ли он, что она живет в доме его тетки? Может быть, нет. Пока нет. У Готель сошла с лица улыбка и всякое романтическое настроение. Ей казалось, что сейчас сам Бог смотрит ей в глаза, спрашивая с неё за содеянное.
Не
На этот раз это был Жак. Переведя дух, Готель открыла. В руках у неё была небольшая собранная котомка и "седая" накидка; она решила уходить, хотя сил у неё ни на что уж не осталось.
– Вы уходите?
– взглянул Жак на её ношу, - Почему? Почему вы сбежали?
Готель молчала, отведя глаза, и дрожала. Она никогда не жалела, что у неё не было матери, но сейчас она хотела бы спрятаться в чьих-то руках, чтобы никто не мог причинить ей вреда. И она бы бросилась на колени просить прощения у Бога и каяться за то, что никогда больше не пошла бы к цветку и, возможно, пренебрегла бы его даром. И это было бы так! Если бы здесь не было Жака. Но он смотрел на неё, и когда снова начал говорить она вздрогнула.
– Вы не можете уйти. Последние тридцать лет каждую свою избранницу я сравнивал с вами. Я запомнил все ваши движения, как вы ели, как смотрели на меня, а потом вдруг поправили волосы. Я чувствую, что-то необъяснимое гнетёт вас, но в то же время, то же необъяснимое делает мою веру в Бога сильнее, поскольку единственное объяснение того, что вы стоите передо мной, что он всё же услышал мои молитвы. Я лишь прошу дать мне шанс. Прошу вас. Разве вы никогда ни о чем не мечтали?
Готель села на скамью и взглянула в окно. Желтые листья влетали с улицы и беззвучно садились на пол.
– О ком, - произнесла она.
– Простите, - не понял Жак.
– Вы хотели спросить: разве вы никогда ни о ком не мечтали?
– повернулась к нему Готель.
Никто больше не говорил о возрасте. С тех пор это стало табу. Жак больше говорил о себе и редко спрашивал о прежней жизни Готель. Он был плотником, как и его отец. И уже вырастил сына, который также работал с ним в подмастерье. Их нечастые связи Готель боле принимала на себя, хотя Жак был гораздо настойчивее, чем её греховное желание.
– Я приходил сюда иногда, уже подростком. Чинил дверь или ступеньку, и мадам угощала меня сыром или молоком с хлебом, - рассказывал он.
– Она говорила что-то обо мне?
– спросила Готель.
– Нет, - ответил Жак.
И это была еще одна причина, почему он нравился Готель; он всегда знал, когда нужно промолчать. Её чувства к нему были бесстрастно теплыми. Возможно, будь ей сейчас двадцать, он мог бы заслужить место в её сердце, но её реальный возраст с иронией относился к подростковой влюбленности, оставляя на поверхности лишь плотское утешение для здравия ума. Не говоря о том, что у него была жена - некая Мадл'eн, по рассказам Жака, похожая на Готель необыкновенно, но старше. Это превосходство, безусловно, не могло не порадовать её женское естество. К Готель возвращалась жизнь, и она, наконец, была готова её принять.