Матушка Готель
Шрифт:
К полудню небо затянуло облаками, но скалы всё еще сопровождали её по дороге. Дождь, сперва мелкий, а затем внезапно сменившийся ураганом начал сгибать деревья и срывать с них листья. Идти дальше при такой погоде было невозможно. Девушка прикрывала лицо рукой, но ветер, как нарочно, сдувал её с пути. Единственным спасением оставалось, лишь найти место, укрыться и переждать ненастье. Готель прижалась к скале и двигалась вдоль неё, пока не ушла с подветренной стороны.
С облегчением переведя дух, она увидела, как вымокла её обувь; ноги болели, но присесть здесь было нельзя, так как почва и трава превратились в болото. Готель огляделась и в двадцати шагах заметила небольшое ущелье. Подойдя ближе, она увидела, что оно давно было завалено, но туда, тем не менее, еще можно было войти. Внутри было совсем тускло, а потому, попав внутрь, она едва не упала, спотыкаясь о камни, разбросанные повсюду. Но хотя бы земля здесь была сухая, да и ветер, похоже, сюда вовсе не задувал. Обессиленная и озябшая, Готель села у стены.
Раздвинув несколько камней и очистив на полу немного места, она легла, время от времени вздрагивая и ёжась от холода. Она вспоминала о своем письме с просьбой о встречи "дочери" к настоятельнице церкви Санта Марии - некой сестре Франческе, которая ожидала её в Турине и, возможно, уже волновалась. "Это невероятно, я опаздываю на свою новую жизнь", - потеплее закутавшись в накидку, подумала Готель и заснула.
Большая синица, покрутив головой и сделав несколько прыжков по камням, вспорхнула крыльями и разбудила Готель. Та облегченно вздохнула, надеясь в глубине души, что с прошедшим ненастьем её оставят и напасти, преследующие её последние дни, но, открыв глаза, вскрикнула от неожиданности, поскольку прямо напротив неё, всего лишь в нескольких шагах, у противоположной стены лежал человеческий скелет, приваленный камнями. Судя по сохранившейся одежде, это был мужчина, которого убило здесь обвалом много лет назад.
Затаив дыхание, Готель медленно подползла ближе. На плече несчастного висела небольшая походная сумка из кожи, пожухшая и покрытая вековой пылью, впрочем, как и вся его одежда. Из-под одежды же выглядывал ключ, висевший на его груди и походивший больше на украшение, настолько искусно он был изготовлен. И дабы лучше разглядеть этот шедевр, Готель бережно взяла его на ладонь. Вопреки времени, ключ выглядел, как новый. Солнце роняло на него свои лучи и его сияние слепило глаза; девушка невольно повернула голову туда, откуда наземь ложились лучи и воздух, наполненный озоном после ночного дождя, пленил её разум своей свежестью; ключ выскользнул из её ладони, и Готель, завороженная видом, или точнее сказать, тонкой полоской этого вида меж строгих стен ущелья, вышла и, как ей показалось, очутилась в мире волшебном, прекрасном и невиданном.
Это было настоящей сказкой: зеленый луг с цветами и чудесными ароматами, порхающими бабочками, звенящий ручей, прозрачный и искристый на солнце, как снег, и снег! О, Боже! Снег, лежащий высоко на вершинах, наполнял воздух своей непостижимой чистотой. "Господь Всевышний, - подумала Готель, - не иначе как это сон". Она боялась пошевелиться и разрушить неосторожным шагом морфееву красоту. Да и двигаться здесь особо было негде; замкнутый высокими скалами, скрытый от случайных глаз; чтобы обойти весь этот мир, ей потребовалось бы меньше минуты. Но не это держало Готель в неподвижности. Венцом великолепия всего здесь была башня; высокая, как скалы окружающие её, и крепкая, словно была призвана служить центром военного укрепления замка или форта. Но что здесь было охранять? Мирное порхание бабочек иль чистоту ручья? Её величие захватывало дух при каждом шаге к ней. Могучая, из крупного серого камня, с огромным этажом, построенным в германском стиле, как кассельские домики; она грозно нависала над девушкой и одним лишь своим видом требовала внимания и уважения к себе.
Готель нежно коснулась её стены пальцами, словно успокаивая сию владычицу за своё невольное вторжение. Она с почтением обошла башню вокруг, пока не оказалась перед дверью, вся поверхность которой была украшена резными цветами и листьями, вьющимися вокруг кованых петель и столь же изящной замочной скважины. И Готель снова не смогла себе отказать в том, чтобы коснуться этой красоты руками; она провела ладонью по нескольким цветам и удивилась, насколько гладким был узор. И еще она подумала, что единственным ключом, способным открыть такое величие, мог быть лишь тот, что принадлежал несчастному под завалом. А потому медленно отойдя от башни, но всё еще не сводя с неё глаз, девушка снова вернулась в ущелье.
Несмотря на видимую тяжесть, после легкого щелчка, дверь отворилась с чуть слышным скрипом, больше похожим на вздох забытого узника, и Готель увидела две лестницы; одна спускалась вниз, а другая вела на этаж выше. Под тусклым светом, крошечных бойниц, редко расположенных в стенах, она пошла наверх. На каждом новом этаже стояли какие-то вещи. На одном мешки, на другом ящики, полки с горшками и кувшинами. Поднимаясь на каждый следующий этаж и ступая по половым доскам, Готель снова и снова удивлялась качеству этого строения, поскольку полы не издавали не единого скрипа, и как бы высоко она не поднималась, каждый раз, делая следующий шаг, ей казалось, что она ступает по твердой земле. На четвертом этаже было заметно светлее, ибо лестница, ведущая с него, заканчивалась открытой дверью, из которой шел уверенный дневной свет.
Преодолев последние ступени, Готель ступила в круглый зал, как видно
Собирая разбросанную по полу бумагу, она невольно обращала внимание на рисунки и записи на них. На одном были выписки из библейских писаний, на других карты городов: Шамбери, Лиона, Женевы, небольших поселков и деревень. Но больше остальных здесь было карт звездного неба, с датами и неразборчивыми пометками на полях. Присмотревшись, Готель обнаружила, что почти все они были сделаны в начале прошлого века, и чаще остальных на них значился год одна тысяча сто тридцатый.
Готель пожала плечами, поскольку, кроме своего рождения в те годы, она не могла припомнить ничего более знаменательного. Сложив, по возможности, всё на свои места и основательно перепачкавшись в пыли, она огляделась по сторонам и подняла голову наверх. Свод башни также имел окно, плотно закрытое, как и другие, предназначение которого ей было неведомо. Еще две двери вели в комнаты, в одной из которых находилась опочивальня, а в другой некое подобие библиотеки, с полками и столом, безжалостно заваленным бумагами. И, конечно, здесь были книги. Много книг. Писания, научные трактаты, библейские летописи и снова заметки по астрономии, словно тот, кто всё это читал, хотел найти связующие меж ними нити. Здесь же на столе лежали дневники и несколько измерительных приборов, такие как: простые весы, увеличительные линзы и астролябий в довольно неплохом состоянии. "Странное имя для рыцаря", - вспомнилось Готель, после чего её внимание привлекли несколько серебряных монет, лежащих на самом видном месте и свечи, качественные, плотные и относительно большие. Этот парадокс несколько смутил девушку, поскольку весь пыльный антураж, даты на документах и, конечно же, нетронутые деньги, говорили о том, что уже более ста лет в башню никто не заходил, но свечи! Свечи в подобном виде появились в обиходе совсем недавно, и уж конечно не в том качестве, как здесь. Несколько минут она пыталась уложить в голове эту фантастическую идею, но, в конечно итоге, причислила её ко всем прочим чудесам этого загадочного места.
Готель решила остаться здесь, пока не отыщет кольцо, а затем отправиться в Турин, как и планировала. "Да простит меня сестра Франческа за опоздание", - думала она, убирая постель в стирку. И было еще одно неотложное дело. Нужно было, во что бы то ни стало, дать покой убитому германцу в ущелье, похоронив его.
Сложив останки в мешок, она положила его в небольшую яму и плотно заложила её камнями. Она могла бы устроить его могилу в лесу, как говориться, подальше от глаз, но посчитала несправедливым и непозволительным себе выдворять из волшебного мира человека, с таким трудом его создавшего; а потому выбрала место здесь, поодаль от башни, у противоположной скальной стены, куда не выходили окна, и как раз там, откуда проистекал ручей. Она прочитала несколько молитв об упокоении души несчастного и даже провела некоторое время рядом с ним, глядя на воду и разбирая собственные мысли. Затем, сама о том не думая, сняла с себя истерзанное платье, отстирала его и разложила здесь же, рядом, на траве, надеясь, что полуденного солнца хватит высушить его до вечера. И вошла в ручей, который благодаря своей малой глубине был теплее, и была рада, что в её бесконечной жизни нашлось, наконец, хоть несколько минут отмыться от своего затянувшегося путешествия. Она вытирала свое новое тело уже подсохшей на траве простыней и, покачивая головой, осматривала молодую, как кровь с молоком кожу. "Пятнадцать лет, - подумала она, - какой кошмар".
А кошмар был в том, что Готель была взрослым человеком, умудренной жизнью в миру и храме. Естественно, что как и любая женщина, она была рада видеть себя молодой, но оказаться невзначай девочкой, стало для неё, в буквальном смысле, ударом ниже пояса. "О Боже Всевышний, дай мне сил", - глубоко вздохнула она и, подобрав с травы оставшуюся от покойного походную сумку, в которой не оказалось ничего, кроме очередной старой карты, вернулась в башню.
Вторую половину дня Готель потратила на уборку зала. Мыла полы, протирала и складывала книги, оттирала мебель, так что, когда она освободилась, чтобы спуститься за платьем, на небе начали загораться первые звезды. И хотя глаза её уже хотели спать, она всё же села у открытого окна и долго смотрела в небо, возможно, чая увидеть в нём то, ради чего мастер, обретший сегодня покой, посвятил всю свою жизнь этому ремеслу.