Маяк

Я взглянул на мир, и мир оказался огромен. Я восхитился им. Я хотел обнять все на свете. Я смотрел на него и думал о том, что вселенная бесконечна, а я – лишь песчинка, никчемная и бессмысленная. Я смотрел на мир. А мир на меня – нет.

– Не может такого быть! – подумал я. Тогда я закричал. – Эй, чертов мир, я здесь. Я вообще-то тобой восхищаюсь. Какого черта, ты повернулся ко мне своей здоровенной задницей, увенчанной непроходимой всепорождающей и всепожирающей черной дырой? Я здесь.

Я

Я опустил руки. Обессиленный, я сел на землю.

– Хорошо, мир, ты меня не хочешь, ты меня не видишь и не слышишь. Я для тебя слишком незначителен. Тогда, я тоже не буду обращать на тебя внимания. Видишь? Я уже отворачиваюсь. Если я досчитаю до трех, а ты не поглядишь на меня, я отвернусь насовсем. Одиииин, двааа, два с половиииной, два с ниточкой.

И…я повернулся вокруг своей оси. Беда в том, что куда бы я не повернулся, мир был вокруг меня. Тогда я стал крутиться и крутиться вокруг самого себя, пока мир не превратился в одно сплошное белое месиво.

– Теперь тебя нет. Ха-ха-ха.

Я крутился, пока не упал от головокружения. И что же? Мир все еще был вокруг меня. А я в нем. В самой середине. Или с краю. Не знаю точно. Наверное, каждый думает о себе: О, ну уж я-то точно в середине. В центре, в самой мякотке мироздания. А у мироздания может и нет этой мякотки. Или наоборот, одна сплошная мякотка.

Я сидел там с головокружением и тошнотой. Меня тошнило от мироздания. Я блевал первичным бульоном.

– Видишь мир? Я сыт тобой по горло! – я засмеялся.

Конечно, это был тот самый нездоровый смех. Истерический, или как его назвать?

– Я так не хочу! – я спрятал лицо в ладонях и сжался весь комком. – Я так не хочу. И не смогу. Не смогу. Не смогу. Не смогу. – мои слова превратились в неразборчивый шепот психически больного. Слова настолько потеряли смысл от бесконечного повторения, что я начал слышать какое-то нелепое «гунесмо-гунесмо».

– Что это вообще означает? Какое нелепое слово, как глупо оно звучит. Гу-не-смо. – Я хихикнул. Но теперь уже не так, как болезненно смеялся до этого, а как в детстве, когда тебя смешат глупые вещи, вроде звука вырывающихся газов. Тебе просто смешно и щекотно в животе от этого смеха.

– Вот мирозданье живет себе, такое большое и важное. – подумал я. – А я тут лежу и смеюсь над глупым словечком. Такой маленький, но такой вонючий клопик. Брожу, щекочу мирозданью бока, а оно и не чешется, не замечает меня. Но я-то упрямый, все щекочу и щекочу. Я уже не надеюсь, что оно от меня захихикает. Мне это просто нравится. В конце концов надо же себя чем-то занять в отведенный срок.

– Здравствуйте, господин! – незнакомец аккуратно заглянул из-под приподнятой полы бархатных штор, обозначивших собой вход в шатер.

Он впустил звуки и запахи праздника, которых совсем не чувствовалось внутри из-за слоев плотной ткани. Парень слегка пошатнулся, встревожившись оттого, что здесь оказалось столько народу. Правда, никто особо не обратил на него внимания. Люди постоянно заглядывали сюда, в белый шатер, украшенный синими узорами с богатой бисерной вышивкой ручной работы. Кто-то хотел перекинуться словечком с главами семьи, кто-то – схватить ароматный пирожок со сладкой пастой из орехов и меда.

– А, ты, видимо, спутник Ирвина! – радостно воскликнула женщина, высокая и прекрасная, как и все жители острова Черепахи. Она как раз разбирала травы вместе с дочерью у женского стола. – Я его мать, Миа. Заходи, дорогой. Я налью тебе чая.

– Извините, я думал, здесь только господин. – потупился незнакомец. Шторы прошуршали за его спиной, закрывая квадрат света с улицы. – До церемонии еще пара часов.

– Что ж, не хочу тебя расстраивать, но здесь есть кто угодно, кроме…пф…– девочка с синими глазами, точно такими же, как у Миа, захихикала в ладошку. – Кроме господина. – прохихикавшись наконец, закончила она свою мысль. – Мама, представляешь, он назвал Ирвина господином.

– Инге, не могу поверить, что именно я тот человек, который воспитывает тебя! Смотри, улетит твоя голова, как бумажный фонарик, оттого что ты запустила туда слишком много воздуха. – Миа тепло улыбнулась дочери, но глаза ее остались полны печали. – По традициям спутнику положено так говорить, вот и все. Мы чтим традиции Маави, даже если они кажутся нам немного устаревшими. Ты же знаешь. – она подала парню пиалу горячего травяного чая. – Как тебя зовут?

– Ю Зуф. – просипел он, затем откашлявшись, улыбнулся и еще раз громко представился. – Меня зовут Ю Зуф.

Статные дамы с льняными волосами за женским столом заулыбались. Ромбы, круги и витиеватые спирали татуировок на их лицах принялись танцевать в морщинках. Женщины одобрительно закивали, бренча блестящими бусинами на платках. Они кивали, будто говоря: «Здравствуй, Ю зуф! Здравствуй всегда. Мы принимаем тебя, Ю Зуф».

– Ирвин еще не пришел. Точнее уже ушел, но скоро вернется. Присаживайся вот там. – Миа указала ему на свободное плетеное кресло у круглого стола, где воодушевленно о чем-то спорили мужчины.

– Здравствуйте! – Ю Зуф, еще смущенный подошел к столу мужчин и поздоровался на языке жителей острова Черепахи маави.

Мужчины, в отличие от женщин, оказались очень похожи один на другого. Все крепкие, не смотря на возраст, с синими, слегка полинявшими глазами. Они мгновенно прекратили спор, чтобы поглядеть, кто это их перебивает.

– Как тебя зовут, парень? – встал самый молодой из мужчин. Его голова еще не совсем поседела, а борода так и вовсе была молодечески чернявой.

– Меня зовут Ю из семьи Зуфусов. Я прибыл из юго-западных земель, где выращивают хлопок, зерно и крупы. – отчеканил Ю Зуф.