Меч истины

Atenae

Он скрестил на груди свои могучие руки в синих разводах племенных узоров и встал, точно страж, охраняющий храм. Томба занял место по другую сторону площадки. Его чёрное лицо было непроницаемо, словно не он совсем недавно пытался меня остановить. И я понял, что действительно – пора!

Валент был уверен в себе. Я столько времени скрывал свои умения, что он рассчитывал покончить со мной одним ударом. Я ответил на этот удар страшно – уведя лезвие вниз, распластал его кожаный нагрудник повдоль, не задев, впрочем, тела.

Он

заметно изумился и стал осторожнее. И всё же на мечах я был сильнее него настолько, настолько сам он сильнее Северина на кулаках. Он был лучшим в своём деле – копейном, мог нерушимо стоять в стене щитов. Но гибкости и быстроты не хватало, едва ли он когда-то учился искусству одиночного боя. И мне вдруг захотелось, чтобы он тоже почувствовал себя двенадцатилетним подростком в руках человека, который может сделать с ним ВСЁ.

Никогда после я не казнил преступника так долго. Сначала клочьями спустил с него одежду. Панцирь мне крепко мешал, но я удачно зацепил плечевое крепление, и когда он обвис, Мелиор сам от него избавился. Я отошёл в сторону, позволяя это сделать.

Он начал нервничать, суетиться, и всё чаще пропускал мои удары. Потом, когда нагрудника не стало, я резанул его поперёк живота. Не очень глубоко, но внезапная боль кинула его на колени.

– Сильный – прав! – крикнул я ему, отходя и давая подняться.

Он делал это неохотно, и в глазах появилось что-то от затравленного зверя. Но Мелиор не мог выказать страх при всех, и он встал под мой клинок.

Некоторое время я дразнил его, отступая и заставляя думать, что вот-вот он меня настигнет. А потом ушёл в сторону и скользящим ударом рассёк ему спину до костей. Он снова упал.

– Так ты говорил: сильный – прав? Вставай, мы это проверим!

Ноги Валента уже не держали, он дышал со всхлипом, но всё ещё вяло пытался отводить мой клинок. Ему было больно. На мой взгляд – недостаточно! Я отсёк ему кисть.

Он уронил меч и тупо уставился на поток крови, льющейся из обрубка. Я стоял над ним.

– Ну! Сделай что-нибудь. Ты же – Лучший!

Валент поднял враз посеревшее лицо. В нём уже не было ничего от Мелиора, которого я ненавидел.

– Убей, - прошептал он.

– Так сильный всегда прав? – спросил я. – Ты был прав, убивая мальчишку?

Его лицо исказилось мукой, но во мне не было жалости.

– Лонга, – раздалось за моей спиной. – Довольно! Убей!

Я успел поймать выражение облегчения и благодарности на измученном лице. И во мне в последний раз всколыхнулась ненависть. Но я не стал удерживать клинок, смахнувший его красивую голову с плеч.

Я умер и снова воскрес. Но этого почти не помню. Помню, как поднялся и побрёл к воротам, таща меч за собой, потому что не в силах был его поднять. Клинок с противным звуком скрёб каменные плиты. Помню, как меня пытались поддержать чьи-то руки. Я отдал в эти руки меч и закрыл глаза, засыпая. И проспал очень долго. Никогда после поединка я так долго не болел. Должно быть, это была расплата

за то, как я казнил Валента. С тех пор я всегда убиваю так быстро, как только могу.

Окончательно придя в себя, я увидел у своей постели осунувшегося Томбу и почему-то Грациана. Попросил пить, Нубиец поднёс мне чашу, а помощник командира приветливо поднял руку:

– С возвращением, Визарий!

– Аве, Грациан!

Он усмехнулся, поняв намёк, но не обиделся на шутку. Я попытался встать, но он сказал:

– Лежи. Поединок обошёлся тебе дорого.

– Мелиору дороже.

– Да, - его усмешка походила на судорогу. – Я всё думаю: не милосерднее было мне самому его судить, чем выдать на расправу Мечу Истины?

– Ты знаешь, кто я такой?

– Воины знают. Не всякий умирает после поединка во имя справедливости. Это Богом даётся только лучшим из лучших.

Странно ли, что я слышать это не мог?

– Я не ведаю своего бога. А что знаешь о нём ты, христианин?

До сих пор о Мечах Истины я разговаривал только со Стилихоном.

Грациан посмотрел на меня пристально, и впервые его круглые глаза показались мне невозможно печальными:

– Я думаю, что апостол Павел сказал: «Этого-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам». Какая разница, как ты будешь Его именовать, если ты уже служишь Ему? «Ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Человека, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых».

– О как! – сказал Томба и под моим взглядом чуть не прикусил язык.

*

Когда я смог выходить из комнаты, Сергий Массала тоже поднялся с постели. Узнав, что я на ногах, он призвал меня к себе.

Центурион был ещё слаб, он сидел в стариковском плетёном кресле. Я и не думал, что подобное может найтись в его покоях. Он и выглядел стариком, но это не смягчило его лицо.

– Подойди, Визарий, - приказал Массала сквозь кашель.

У него была сильно повреждена грудь – постарались «добрые бритты из Кернова». В этой груди хрипело и клокотало, так что я с трудом различал слова.

Я приблизился. Он долго и пристально изучал моё лицо. Никогда прежде так на меня не смотрел.

– Старый дурень, - наконец сказал Массала. – Должен был сразу разглядеть эти глаза. Значит, не можешь убивать без вины, сынок? А скольких прежде ты убил?

– Не знаю. Я не считал.

– Многих, - кивнул Массала. – Я вижу – многих. Книжник!

Он то ли рассмеялся, то ли застонал со всхлипом.

– «Зачем жить?» – вот, что говорят эти глаза. А ещё они говорят: «Полюбите меня!» Ты ведь сам этого никогда не скажешь? А я старый дурак. Как я позволил тебе поселиться здесь? На горе моей семье…

Непостижимо! Он же меня обвинял!

– Не я убил Северина.

– Нет, не ты. Ты сделал больше… А теперь чего ты хочешь, Визарий?

Я уже понял то, что он пока не хотел говорить вслух: