Мечты о прошлом
Шрифт:
– Прости меня! Ну прости! Я должен был посоветоваться с тобой.
– А ведь хотел мне рассказать об этом перед входом в ресторан! Хотел?
– Да.
– А почему не сказал, не посоветовался?
– Сначала думал сделать сюрприз, а потом, когда всё завертелось, боялся, что ты… ну, что тебе это не очень понравится. Меня даже Михаил Исаакович предупреждал… но я очень надеялся на разоблачение.
– Единственное, чего ты сумел добиться, так это того, что скучно не было. С тобой действительно не соскучишься. Знаешь, Андрюша, мне иногда кажется, что ты очень-очень взрослый, а нынче ты был просто мальчишкой младшего школьного возраста.
– Я могу тебе обещать, что это был последний случай, когда я не посоветовался с тобой.
– Верю. Почему-то верю. Наверное,
– Только… можно не советоваться с тобой о том, что дарить тебе в день твоего рожденья… на Новый год. Ты станешь моей женой?
– Можно. Стану. Давай посмотрим рекламу, которую нам дал твой замечательный сообщник.
Мы присели на скамейку, и Лариса достала из сумочки конверт, а из конверта яркие листочки. И тут из них к нашим ногам выпали две двадцатипятирублёвые купюры. Я поднял их и протянул Ларисе.
– Ай да Михаил Исаакович! Он вернул мне деньги за организацию спектакля! Считай, что это мой первый гонорар за стихи. Возьми, отложим на свадьбу.
Лариса, словно не заметив денег, убрала их и спросила:
– А это правда твои стихи?
– Правда.
– И ты написал их обо мне?
– Лариса! Ты мне не веришь?
– Да не знаю я, что теперь и думать. Наговоришь мне всякого, а потом закатишь… разоблачение.
И тут она улыбнулась так, как улыбалась раньше, до моего позора. Всё! Мир!
– А теперь отвечай сейчас же, жалкий самозванец, почему «красы обыкновенной»?
– Ну, я подумал, что слово «краса» – этакая поэтическая превосходная степень от «красивая». Вспомни: «Марья-краса, длинная коса». И ещё «А теперь, краса-девица, на тебе хочу жениться».
– Да, наверно. Прочитай ещё что-нибудь.
Я собрался с мыслями и вспомнил самое последнее из вполне законченного.
Я прочитал тебе своё стихотворение,И вдруг – слеза! И кулачок мне в грудь!Не буду впредь причиной для волнения.А ты мне тихо возражаешь: «Будь!»Я опоздал однажды на свиданье,Ты не подумала и взглядом упрекнутьИ без малейшей тени назиданьяПо-дружески сказала мне: «Забудь».«Случайно разбудил тебя, родная?Прости. И спи. Полночи впереди».Ты выдыхаешь, глаз не открывая,Короткое и томное: «Буди».«Избалуешь меня, всегда прощая!»И ты всё сразу объясняешь тут,Что случаи различные бывают,И их считаешь, пальцы загибая:«Я не прощаю, если есть другая,Когда меня из-за другой бросают,И если от меня к другой уйдут».– Это тоже про меня?
– Да.
– Что-то я не припомню, когда это ты меня «нечаянно будил»?
– Это так называемый литературный приём. Художественный свист.
И тут Лариса повернулась ко мне, сжала пальцы левой руки в кулак, по-женски размахнулась и, медленно опустив его внутренней стороной мне на грудь чуть повыше сердца, сказала:
– Понятно. Вроде «колготочных» магазинов. А ведь и слезу из меня сегодня чуть не выдавил.
– Я никогда не видел твоих слёз, но уже заранее знаю: мне не нравится, когда ты плачешь.
– Бывает, что женщины плачут от счастья.
– Всё равно мне больше нравится, когда ты смеёшься.
– А ты свои стихи где-нибудь пытался… как это называется… публиковать?
– Нет.
– Почему?
– Не знал, как это делается. И боялся.
– А теперь?
– Теперь ты со мной и я ничего не боюсь. И буду знать, что и как, потому что теперь мне есть с кем посоветоваться.
– Ах ты, подлиза!
И мы пошли по проспекту Шверника так же, как прошедшей весной шли знакомиться с родителями
– Прости меня.
– Прости меня, – повторил я и, помолчав немного, спросил: – Как ты думаешь, стоит мне ещё раз извиниться перед твоей мамой?
– Можешь сделать это при случае. Ей, наверное, приятно будет. А так… она ведь поняла, что ты ещё не очень серьёзный человек. Правда, не вредный и безопасный. Короче говоря, мальчишка! И я это тоже поняла, но уверена, что сделаю из тебя мужчину. Ты не против?
– Я? Да зачем же я сейчас иду рядом с тобой?
– Да, Андрюша, с тобой не соскучишься.
Мы доехали на метро до площади Восстания и дошли пешком до дома Ларисы. Там мы расстались, и я пошёл назад. То есть вперёд.
Так закончилась четвёртая мечта.
Дом, работа, метро… метро, работа, дом. Думал, думал и не мог собрать воедино обрывки мыслей о своей последней мечте. Наконец не выдержал и, едва закончился очередной рабочий день, поехал не домой, а на улицу Черняховского. Там посреди улицы есть бульвар со скамейками. Я присел на одну из них. Возле ног топтались голуби. Машинально крошил голубям заранее купленный для этого случая хлеб и долго смотрел на дома нечётной стороны улицы. В маленьком двухэтажном домике, зажатом между двух пятиэтажек, жила Чайка со своей бабушкой. Я пришёл сюда для того, чтобы подумать, а кормление голубей – отличный способ отвлечься от суеты. Почему я не стал советоваться с Чайкой о программе ужина? Почему? Голуби, расталкивая друг друга, азартно клевали хлебные крошки. Крошки, кошки. А при чём тут кошки? Голуби клюют крошки, а на голубей охотятся кошки. Дикие в основном кошки. А если есть кошки, крысы боятся выходить из своих подземелий. Значит, так: я боялся, что Чайка запретит мне это… мероприятие. Вернее, не само мероприятие, а его стиль или, так сказать, жанр. А ведь Михаил Исаакович предупреждал меня! Почему же в моей голове не сложилось тогда: «Боюсь, что Чайка запретит» – то же самое, что «Чайке это не понравится»? А я боялся, что ей это не понравится, и всё равно встречался с подставными людьми, и мы репетировали мой спектакль. А что это значит? Это значит, что, возвратив на время свою пышную шевелюру, я оставил в будущем свой жизненный опыт. Заигрался! Словно вернулся в прошлое по-настоящему, где был двадцатипятилетним самоуверенным зазнайкой!
Тогда я вновь задумался, не схожу ли с ума? Да что там «задумался»? Я был уже в этом уверен. Но вылечиться не хотел.
Сколько я уже лежу тут? Час, наверное. Или меньше? Мне полегчало, и можно уже встать и идти, не опасаясь случайно прервать такие живые, словно наяву, воспоминания. Итак, подъём!
Да, вот о чём я думал тогда, сидя на скамеечке напротив зажатого между двух пятиэтажек маленького двухэтажного дома и кроша хлебные крошки голубям. Голуби клюют крошки, а голубей кушают кошки. Всё оказалось проще простого.
Меня тогда внезапно одолели сомнения: может быть, не зря сбежал я от Чайки на Невском? Неужели я мог испортить ей жизнь, оставшись с ней? Мог, наверное. Каким я был тогда? Глупым вихлявым мальчишкой. А сейчас? Сейчас в своей последней мечте навалял такого дурака, такого нагородил, что вспомнить стыдно. Да, в обычных, мимолётных мечтах можно быть кем угодно и каким угодно, но в мечтах о Чайке нельзя быть зазнавшимся эгоистом. Хорошо, что моего позора не узнает никто. Тысячи острых иголочек впились в тело, где-то внутри головы ритмично и гулко забился пульс. Как всё перемешано в жизни! Крысы, хлебные крошки, голуби, дикие кошки… Так что же происходит со мной? Если уверен, что мог испортить Чайке жизнь, останься я тогда с ней, то мне сейчас надо радоваться тому, что сбежал от неё и женился на той, другой. А сейчас… сейчас я стал лучше, чем в молодости? Что изменилось? Научился пользоваться компьютером, мобильным телефоном, научился нажимать всякие нужные кнопки и решил, что стал лучше? А если… Ах да! Ведь я возвращаюсь туда, чтобы спасти её. Вот откуда иголочки и пульс!