Мечты о прошлом
Шрифт:
– А меня все тут дядей Мишей зовут, а фамилия моя Голиков, – радостно сообщил мужичок. – Я обходчиком работаю. Меня тут все знают. Я охотник заядлый… о, какой охотник… и рыбак! А вы… вы охоту с рыбалкой уважаете?
– Уважаем, уважаем, – недовольным голосом пробурчал Эдуард.
У него было отвратительное настроение, оттого что дядя Миша был навеселе, а его напарник всё никак не может догадаться предложить допить водку, которая осталась после его лечения. И тут на сцену выкатилась маленькая, полная рыжеволосая женщина. Судя по тому, как лихо она начала отчитывать дядю Мишу за то, что он шляется пьяный без куртки при таком холодном ветре, это была его жена. А дядя Миша, выслушав жену, очень кратко всё объяснил:
– В депо угостили. Не холодно мне. С ребятами вот разговорился. Из Ленинграда! В Красноярск! Вот поедут, помашу им рукой и тогда домой пойду.
И тут только женщина обратила внимание на стоящих на платформе мужчин.
– Ой, батюшки мои, ой, родненькие! Да как же вы… холодно же… из Ленинграда! В Красноярск!
Андрей начал было объяснять, что едут
– Баба есть баба. Хорошая она у меня, добрая. Ругается, когда выпью, но я на неё никогда не сержусь.
Через некоторое время женщина вернулась и прервала монолог мужа о видах и количестве местной дичи и рыбы. В руках у неё были трёхлитровый бидон и бумажный свёрток.
– Вот, ребятки, возьмите квасок, пирожки и яички. Всё домашнее, свежее.
Эти слова были сказаны так просто, так по-доброму, что у Эдика с Андреем и мысли об отказе из вежливости, скромности или ещё по какой причине не возникло. Правда, Андрей не стал лишать хозяйство дяди Миши бидона и перелил квасок, который оказался брагой, в чайник. Передавая женщине бидон, он попросил её опустить в почтовый ящик очередное письмо Нине.
– Опустите? Это девушке моей.
– Не беспокойся, обязательно опущу. У нас почта от дома недалеко. А что ж друг-то твой, – и она взглянула на Эдуарда, словно обращаясь к нему, а не к Андрею, – письма не пишет?
А тому полный чайник браги настолько улучшил настроение, что он задорно и даже как-то озорно ответил:
– Что с дороги-то писать? Ответа ведь не дождёшься! Вот приеду, узнаю свой адрес и напишу.
А потом поезд тронулся, отъезжающие и провожающие помахали друг другу руками и расстались навсегда.
Когда состав набрал ход, Андрей с Эдиком уселись в кабину своего УАЗа и до позднего вечера трапезничали. Сначала неспеша пили микроскопическими дозами водку, запивая сырыми яйцами. Потом, когда кончилась водка, кружками пили брагу, закусывая тёплыми ещё домашними пирожками. Рассказывали друг другу были и небылицы из своей жизни и нахваливали дядю Мишу и его жену.
И только перед тем как заснуть, то есть совершенно наедине с собой, Андрей и Эдуард, каждый по-своему, подумал, смог бы он вот так просто, без спасительных мыслей, что воздастся добром за добро, помочь незнакомому человеку? И Андрей, как всегда с опозданием, вспомнил, что они не узнали имени этой доброй женщины. А потом он вспомнил её слова, когда он попросил опустить свои письма в почтовый ящик. «Надо же, она спросила, почему Эдуард писем не пишет, а я даже и не подумал об этом. Может, только потому не пишет, что у него нет ни конвертов, ни листка бумаги, а попросить у меня стесняется? А я сам не догадался предложить». И Андрею опять показалось, что тот, который смотрел на него в первую ночь путешествия, вновь укоризненно покачал головой.
4 мая 1976 года, вторник.
Спали отлично. Вечером, когда укладывались, снял ватник, залез в спальник и ватником укрылся. Это гораздо лучше, чем спать в ватнике.
Проснулись в 9 часов. Светит солнце. Облачно. Довольно тепло. Остановились на каком-то полустанке.
Ночью проехали Котельничи, и теперь дорога идёт на юго-восток. А просторы здесь не те, что у нас. Поезд то едет среди леса, а то вдруг вырывается из узкого лесного коридора, и глазам больно от ширины полей. На холмах, далеко-далеко, раскинулись, словно игрушечные, домики деревень, вокруг которых видны тёмные зубчики леса.
В 10:30 встали в посёлке Балезино. Стояли 2,5 часа. Успели по одному сходить в столовую пообедать вперёд на целый день. Я пошёл вглубь города и купил свежего хлеба.
Здесь же узнал, что ночью проехали Киров.
Население городка довольно странное. Половина разговаривает на непонятном языке. Эдик сказал, что это татары.
Купил на станции журналы «Огонёк», «Наука и жизнь», газеты «Смена» и «Правда». Сидим, читаем. Написал письмо Нине. Начал письмо родителям, но не успел закончить.
Тронулись в 13 часов. В 16 часов приехали на станцию Лосенино. 1291 километр от Москвы. Я не напрасно подчеркнул название станции.
На этой станции поезд остановился, а мимо нашей платформы шёл пьяненький мужичок. Наверное, мы со стороны мы выглядим странно, если он не прошёл мимо, остановился, поздоровался, расспросил: кто, куда и откуда, а узнав, едва не прослезился на нашу горькую участь: «Из Ленинграда! В Красноярск!» Потом подошла рыжеволосая, вся в веснушках женщина, его жена. Женщина ушла, но вскоре вернулась. Это удивительно, но она принесла нам домашние пирожки, свежие куриные, размером с гусиные, яйца и бидончик, как она сказала, кваса.
Какой народ живёт на Руси!
Поезд тронулся, и мы навсегда расстались с дядей Мишей и его женой, имени которой не догадались спросить.
В 18 часов остановились в деревне или городе Верещагино. Неспеша допивали остатки водки, запивая сырыми яичками, закусывая чудными домашними пирожками, и разговаривали о том о сём. Кончилась водка, принялись за брагу. Добрым словом вспоминали дядю Мишу и его жену.
Ночью брага дяди Миши урчала в животах обоих
Мысли Андрея свернули с рельсов, на которых он встретился с дядей Мишей, и побежали по дороге, где были его дом и родители. Он вспомнил отца, который время от времени при помощи ремня и оплеух пытался убедить его в пользе образования. Это действовало слабо. Андрей теперь не осуждал отца. В том, что учился на тройки, он винил только себя, а отец, как водится, хотел, чтобы сын не повторял его ошибок, но не знал, как это сделать. Отсюда и подзатыльники. А повышать образование ещё не поздно. Но учебные заведения сейчас далеко, да и спортзалы… А зачем спортзалы? Тело-то тут! И Андрей решительно забрался в кузов, лёг на пол, упёр ноги в выступ борта и начал качать брюшной пресс. Занимался до жжения в мышцах, а потом, запыхавшийся и красный, вышел наружу и протянул Эдику свои сигареты.
– Держи.
– ?
– Держи, держи. Я больше не курю.
– Чего это с тобой? Так сразу…
– Не знаю. Не получится, снова начну. А пока… держи.
Эдик взял начатую пачку, хмыкнул и спрятал в карман.
5 мая 1976 года, среда.
Благими намерениями вымощена дорога в ад. Это точно! Всю ночь меня мучили кошмары, изжога и брага, бродившая в животе.
Спал урывками, а когда просыпался, думал о том, что надо завязывать с алкоголем и табаком. Надо как-то изменить свою жизнь. Заснул по-настоящему только под утро. А Эдуард всколесился около 7-ми. Бражка не дала ему спать и утром. Позавтракать отважились только к полудню, когда перестала болеть голова и утихло урчанье в животе. Мы пили здоровенные, с кулак, яйца, поминая добрыми словами Мишину жену. А после завтрака я отдал Эдуарду свои сигареты. Жест чисто символический, но после него отступить будет стыдно. Нужно завязывать и выпивать. Но это только для начала. Просто нужна совершенно трезвая голова, чтобы понять, для чего вообще я и как мне жить дальше.
В 11 часов проехали станцию Сабик.
В 12:30 проползли по Первоуральску, а в 12:45 пересекли границу между Европой и Азией. Отныне мы в Азии! Мы покинули Европу на шесть месяцев.
1790 километров от Москвы и около ста километров до Свердловска. Чувствуется близость Уральских гор. Из поросших лесом склонов холмов торчат скалы. Дорога плавно извивается между этими холмами, но общее направление на восток.
В 15 часов прибыли на сортировочную станцию. До Свердловска десяток километров. Спустили нас с горки, и мы оказались в самом хвосте поезда. А состав получился огромный – 50 с лишним вагонов. Стоим. Похоже, нас не собираются, как обычно, готовить в путь: сцеплять, стучать где-то снизу молотками и т. д. Ни одного сцепщика рядом нет.
В 16 часов дал Эдику рубль и послал в столовую. Мы здесь можем до позднего вечера проторчать. После него думал пойти и сам, но не успел. Поезд потащили на сортировку. Эдик прибежал перепуганный и раскрасневшийся. Принёс сдачу 43 копейки. 43 копейки – тоже хлеб. Спохватился деньги пересчитать. Денежки тают, а добрые дяди и тёти не на каждом полустанке будут нас поджидать. Хоть добрых людей очень много, но нельзя рассчитывать только на их доброту. Надо и самому о себе заботиться. Самому, самому, самому. А я? Четверть века прожил, а экономить, когда надо, не научился. Как только попадаю в магазин, напрочь забываю об этой самой экономии. Ну ладно газеты копеечные, но зачем я, транжира, «Огонёк» и «Науку и жизнь» покупал! 90 копеек можно было бы и не тратить.
В 17 часов отправились. В 21:30 прибыли в Каменск-Уральский.
По мере приближения к Красноярску Андрей всё чаще думал о том, что ждёт его там, в лесу. Ведь железная дорога в конце концов кончится, и начнётся то, ради чего он туда едет, – работа. Лесоустройство. Вадим, конечно, объяснил, как говорится, «цели и задачи» этого самого лесоустройства и описал конкретно обязанности рабочего лесоустроительной партии. Он должен прорубать квартальные и визирные просеки, изготавливать и вкапывать квартальные и визирные столбы, промерять прорубленные просеки и ставить пикеты. А ещё точить топор, варить кашу, заваривать чай, ловить рыбу, варить уху, мыть посуду и вообще быть отличным парнем. Всё это понятно, но… какие столбы, какие пикеты? Где их ставить? Вадим перед отъездом успокоил: не волнуйся, мол, на месте всё увидишь и, если сразу чего и не сумеешь, научишься. Однако как-то неспокойно всё-таки было на душе.