Мечты о прошлом
Шрифт:
Как бы то ни было, он продолжал заниматься физкультурой и гулять неподалёку, благо, Эдик от машин не отходил и невольно их охранял. В одну из таких прогулок Андрей забрался на высоченную гору, которая возвышалась над станцией. Казалось, что гора эта была совсем рядом, но он шёл до её подножья довольно долго, а потом долго поднимался на вершину. Очень устал, но зато увидел на склоне горы дивные фиолетовые, голубые и белые подснежники и полюбовался с высоты окрестностями Красноярска. Правда, минут через пять пребывания на этой райской высоте он услышал над головой какие-то загадочные звуки, похожие на короткие посвистывания певчих птиц. Тут же откуда-то появился солдатик и вежливо попросил экскурсанта
Андрей вдруг снова вспомнил о своём загадочном сне. И не о сне даже, а о чувстве ответственности за самого себя и о том, что, если хочешь изменить мир, нужно начинать с себя. Он не стал вступать в пререкания с солдатом, а послушно спустился с холма и пошёл на станцию, чтобы снова терпеливо ждать шофёров, изредка занимаясь своей смешной гимнастикой.
10 мая 1976 года, понедельник.
Ждём наших, и пока безрезультатно. Пошёл в контору станции и там объяснил ситуацию. Меня пожалела пожилая сотрудница и по телефону стала разыскивать получателя. Искала долго. И нашла! Нас, оказывается, на другой станции ждали. Ну и бардак!
А днём я от нечего делать ходил на гору, что недалеко от станции. Это «недалеко» оказалось у черта на рогах. Шагал полчаса только к подножью горы, а потом ещё полчаса лез на вершину. Зато наградой мне был изумительный вид!
На склонах среди сухой травы много цветов. Не знаю, как называются. Они на коротком стебле. По виду напоминают колокольчик, только сам бутон гораздо крупнее и расположен почти вертикально вверх. Стебли и бутоны цветов бархатистые, мохнатые. Бутоны синего цвета, а у самой вершины нашёл жёлтые.
Но недолго мне пришлось наслаждаться пейзажем и цветами. Сначала где-то высоко над головой что-то несколько раз свистнуло, а потом неведомо откуда появился солдат и сказал, что за горой стрельбище и лучше бы мне спуститься. Оказывается, это пули свистели. Я и спустился из этого рая с цветами на землю. Пуля-то – дура! Был бы только я молодцом.
Когда с нетерпением ожидаешь кого-то, то лучше всего не торчать возле окна, не смотреть на дорогу. Лучше всего забыться каким-нибудь делом. И Андрей, хоть и с трудом, но сумел-таки отвлечься от томительного ожидания. Пространные записи в дневнике, мелкий ремонт одежды, длинные письма родителям, друзьям и, конечно же, Ниночке превратили приезд водителей в чудесную неожиданность. Они появились неведомо откуда мгновенно и шумно. Сразу захлопали двери всех трёх автомобилей, весело полилась в радиаторы вода, утробно заурчали моторы. К Андрею с Эдиком подошёл Кобзев.
– Ну как вы тут? Заждались?
– Да уж заждались, но не скучали, – начал было Андрей, – платформу вот сами разгрузили…
Но инженер, не дослушав Андрея, стал деловито распоряжаться:
– Сейчас поедем в аэропорт. Там нас прилетевшие из Ленинграда таксаторы ждут. Ты, Егоров, поедешь на машине, в которой вы и жили. Водитель – Слава Ершов. У вас там аж шесть спальных мешков на двоих, так что три надо вон в ту машину перегрузить. На них Манчику мягче будет ехать.
– Кому?
– Манчику, Эдуарду Манчику, с которым ты десять дней бок о бок, так сказать… А ты что, даже и фамилии его не знал? Кстати, у водителя той машины вполне лесная, хвойная фамилия – Иголочкин.
– Скорее, швейная, – нахмурившись, пошутил Андрей, а сам подумал, что даже не удосужился заглянуть в сопроводительные документы, где фамилия
Он, конечно, не ждал извинений за то, что их долго не могли найти и заставили просидеть лишние сутки на этой станции, но похвалу за оперативную разгрузку платформы, как казалось, он заслужил. Однако то, что он не удосужился узнать фамилию своего попутчика, повергло в уныние и стыд. Но Кобзев был настолько увлечён своим руководящим положением, что командовал буквально взахлёб. Тут уж не до похвал и не до разборок с фамилиями.
– Эдуард поедет на юг, а Андрей на север. Так что прощайтесь, ребята.
– Ну, прощай, напарник, – Андрей впервые за время общения с Эдиком пожал ему руку.
– Ты это… не думай, – виновато промямлил Эдик. – Я понимаю… и деньги почтой вышлю. Ты адрес мне оставь или в Ленинграде…
– Да ладно…
– Нет, ты адресок всё же оставь. Как заработаю, вышлю. Десятки хватит? Нет! Пятнадцать вышлю и… спасибо тебе за всё.
Андрей написал на листке блокнота свой ленинградский адрес и передал листок Эдику.
– Прощай.
– Прощай.
С тех пор они больше не виделись. Ни писем, ни денежных переводов Андрей от Эдика не получал. Он как-то сразу и забыл об обещанных деньгах. Да и Эдика быстро забыл. Он навсегда запомнил не столько сами полустанки, города, реки, степи, горы и леса, сколько ощущения, оставленные ими: их запахи, звуки, голоса – словно не он проехал мимо них, а они прошли сквозь него. Он запомнил мимолётно встреченных на этой дороге замечательных людей, а вот Эдика, хоть и пробыл с ним в одном «купе» десять суток, как-то не запомнил. То есть его имя он помнил, а вот голос, взгляд, манеры почти исчезли из памяти. Странные повороты делает порой наша память, такие странные, что и задумаешься: а сколько людей будут помнить тебя? И как долго помнить будут? И как именно будут помнить?
Все как-то очень быстро расселись по машинам, и маленькая колонна двинулась к транспортной проходной товарной станции.
Машина, в которой был Андрей, ехала последней. Сначала дорога шла вдоль каких-то некрасивых, большей частью деревянных домов, а потом вообще устремилась в чисто поле на пологом и плоском склоне. Где-то очень далеко виднелся город, а тут не видно даже признаков жизни. И, как назло, именно в этом месте заглох мотор. Двух передних машин и след простыл, кругом никого и ничего, и только ветер гоняет волны по густой, но невысокой ещё траве с жёлтыми цветочками.
Слава Ершов, морщась, словно от зубной боли, несколько раз запустил стартёр. Тот старательно визжал, но мотор не заводился. И тогда он, посмотрев на Андрея волком, словно именно Андрей был в этом виноват, нараспев произнёс: «Начина-а-а-а-ется». У Андрея по спине пробежал нехороший холодок. Такой нехороший, что он даже не решился, дабы не пролился на него шофёрский гнев, спросить, что случилось. А шофёр, сердито сопя носом, поднял капот, немного покопался где-то внизу, а потом снова запустил стартёр. Мотор заурчал, но, когда Слава опустил капот, тут же заглох. Так повторилось трижды.
– Бензонасос не качает, – уныло произнёс шофёр. – Вручную качает, а от распредвала – нет. Лапка сшоркалась или… или под клапан что попало.
– И что теперь? – спросил Андрей, понимая глупость и бесполезность своего вопроса, который и остался без ответа.
Потом они вместе снимали этот несчастный насос, разбирали, промывали, собирали и устанавливали. Давно уже хотелось есть и пить, Андрей перемазался маслом, провонял бензином и мысленно пообещал себе, что никогда не будет шофёром. Что это за профессия такая? Грязь, вонь и никаких гарантий, что доедешь! Но мотор завёлся! Они вновь тронулись в путь, и стало веселее. Даже голод стал не таким требовательным и профессия шофёра не так плоха.