Мечты о прошлом
Шрифт:
Андрей и Эдуард уже неделю ехали на восток, но жили до сих пор по московскому времени. Однажды у них возник спор по поводу часовых поясов. Фантазёр Андрей почему-то считал, что если передвигаться на восток или запад медленно, то часы переводить не надо – они сами будут встраиваться в соседний часовой пояс. Но если лететь на самолёте, то тогда часы подводить придётся обязательно. Андрей верил даже в то, что, если мчаться на запад с какой-то, пока ещё не подвластной человеку скоростью, убегая от солнца, можно залететь во вчерашний день, а если на восток – то в завтрашний. Прагматичный Эдик не задумывался о подобной машине времени, но был убеждён, что с какой бы скоростью ни пересекать часовые пояса, часы переводить надо.
Андрей упрямо настаивал на своём, хотя давно уже сомневался в правоте своих теорий. Полная темнота, наступающая по его часам уже в семь часов вечера, прямо говорила ему: Андрюша, ты не прав.
7 мая 1976 года, пятница.
Всё те же степи, всё те же берёзы, но уже довольно тёплое солнце.
В 10 часов сделали остановку на каком-то полустанке. От Москвы 3200 километров, до Свердловска около 200. Проехали Новосибирск. Пересекли какую-то большую реку. Долго спорили какую. Перебрали все сибирские реки. Переругались в дым. Если бы у нас была карта, нам нечего было бы делать.
Мимо Новосибирска проезжали в 15 часов по московскому времени и… моим часам. На эту тему у нас возник ещё один спор. Эдик убеждал меня перевести часы, а я сопротивлялся и произносил заумные речи о теории относительности. Говорил, что, в конце концов, мы не летим на самолёте, а едем, и довольно медленно: за неделю всего 1000 километров проехали. Значит, если мои часы и отстали, то ненамного.
Но когда мы остановились на сортировочной станции в пригороде Новосибирска, я потерпел крах. По моим часам было несколько минут шестого. Прежде чем расспросить о местонахождении ближайших магазинов, Эдик спросил у проходившей мимо женщины, сколько времени. Женщина любезно ответила: «15 минут восьмого». Эдик счастлив, а я в дураках.
Вот почему здесь темнело так «рано», и в «9 часов» меня клонило ко сну. И вставал я не в 9 часов утра, а с каждым днём всё позже и позже. А сегодня, значит, я пробудился в 11 часов! Ну я и спать!
Досадно. Но не от того, что оказался неправ, а от того, что, прежде чем спорить, серьёзно не задумался над темой спора. Ведь сам же, купив жидкостный компас, без подсказок догадался, как с его помощью определять точное время по солнцу. Разделил 360° на 24 часа и получил 15°. Именно 15° окружности проходит солнце за час. В полдень оно на юге. Всё просто: определяй по компасу маршрутное число светила и считай: 195° – 13 часов, 210° – 14 часов и так далее. Правда, время это не т. н. комендантское, принятое на данной территории, а солнечное. Исходя от обратного, можно с помощью часовой стрелки определять стороны света. Но опять же нужно знать разницу между комендантским и солнечным временем. Мне тогда было всего 16 лет. Выходит, с годами я глупее становлюсь.
Но помогли бы мне эти знания сейчас? Я ведь не только карту страны не взял с собой, но и мой замечательный жидкостный компас отправил вместе с прочими вещами в контейнер, который едет сейчас неизвестно где. Хотя мог бы и без компаса насторожиться, видя, что в полдень по моим часам Солнце уже далеко не в верхней своей точке.
До нашей цели, Красноярска, осталось 300 километров. Уже недалеко. По этому случаю не грех и отпраздновать слегка. В магазине кроме хлеба я взял ещё и рыбных консервов в масле. Как только нас прокатят с горки и перестанут толкать и трясти, начнём, дай бог, последнюю трапезу на колёсах.
Ночью проехали станцию Тайга.
Час за часом, день за днём неспешно катил товарный поезд на восток, увозя Андрея и Эдуарда всё дальше от родного города и старых знакомых к другим городам и новым знакомствам. Где теперь будет их дом, где будет их крепость на ближайшие полгода? А пока их дом и их крепость были тут – в маленькой машинке УАЗ-452, которая храбро стояла на железнодорожной платформе и вместе с нашими героями стойко сносила все, не очень то и тяжёлые, если честно, тяжести этого путешествия.
Андрей мог часами наблюдать, как медленно изменяются пейзажи. Равнины сменялись холмами, холмы горами, горы холмами, холмы снова равнинами. Но особенно сильно эти перемены бросались в глаза по утрам. Вот и вчера они улеглись спать, проезжая по бескрайним степям, а проснулись на следующее утро среди скалистых холмов, заросших сосновыми лесами.
Заспанный Андрей выбрался из кузова и, увидев, как изменилась за ночь местность, не смог удержать в себе восторженного удивления.
– Какая же огромная у нас страна! А Земля! В смысле, планета. Как она огромна!
Эдуард, как всегда, поднялся гораздо раньше Андрея и докуривал на свежем воздухе уже вторую сигарету.
–
Своего напарника Эдуард считал не знающим жизни восторженным юнцом, но был к нему чрезвычайно снисходителен. И не только потому, что жил с самого первого дня их знакомства за счёт этого недотёпы. Как раз это положение нисколько не тяготило его. Будучи профессиональным должником, он закалил свою совесть настолько, что считал кредиторов людьми второго сорта, которым на роду написано нести ради него убытки. Но к Андрею он почему-то относился значительно мягче. Эдик даже немного жалел этого пацана, который не знает, что такое настоящие деньги, какую свободу дают они человеку, сколько возможностей открывают их владельцу. И на волне этого чувства он решил, что осенью, когда получит расчёт, отдаст Андрею этот несчастный червонец. Пусть порадуется, если для него эта бумажка не мелочь. Но осень ещё не скоро, а сейчас ему захотелось если не разделить с напарником его щенячьи восторги, то хотя бы не смеяться над ними. И он, как мог, настроил себя на дружелюбный, немного даже отеческий лад.
– Удивляюсь я на тебя, Андрюха! Ты как с Луны свалился, как будто глобуса никогда не видел.
– Да знаю я, знаю. В школе учили, – с удовольствием потягиваясь, ответил Андрей. – Только в том-то и дело, что только то знаю, чему учили. Вернее, раньше знал, а теперь… не знаю даже, как сказать… сам увидел, почувствовал. Представляешь, где-то в американских прериях сейчас пасутся бизоны, в африканских джунглях резвятся обезьяны, бушуют в океанах ураганы, но до них гораздо дальше, чем до Красноярска, куда мы едем уже неделю и никак не можем доехать.
– Век живи, век учись, – озвучил Эдик народную мудрость.
– Это точно! – согласился Андрей. – Мне в школе лабораторные работы, конечно, нравились. Колбочки, спиртовки, лампочки, проволочки. Всё это такое… вроде бы и настоящее, но, с другой стороны, не взрослое какое-то, учебное, школьное, убогое. Зато по географии… Когда ты в школе учился, вас в Саблинские [6] пещеры водили?
– Водили, конечно. И водопад на местной речке показывали.
– На Саблинке.
6
Заброшенные подземные выработки кварцевого песка близ посёлка Саблино Ленинградской области. Образованы со второй половины XIX века по первую половину XX века. Наряду с водопадами пещеры являются уникальным памятником природы «Саблинский».
– Не помню, может быть, на Саблинке. – согласился Эдик. – А при чём тут пещеры?
– При том, что о пещерной жуткой тьме и холоде можно узнать, прочитав в учебнике, от учителя услышать, а по-настоящему прочувствовать эту тьму и холод можно только в пещере. Практическая география! И нам с тобой повезло, очень повезло, потому что за казённый счёт этой географией наслаждаемся.
Эдик удивлённо поджал губы и покачал головой.
– Ну ты даёшь! Тебе лекции в сельских клубах можно читать.
Помолчали немного. А когда люди так замолкают, они думают каждый о своём, переваривают каждый своё, бродят по цепочкам возникших ассоциаций.
Эдик удивлялся Андрею: надо же, взрослый мужик, а в голове мозги школьника. Географию он на практике изучает! Наслаждается. Турист! А нормальные-то люди географию изучают да наслаждаются во время поездок в Крым. Там и температуру моря можно на практике измерять, и крепость местных вин. Были бы только деньги. Деньги, которых сейчас нет вообще. А пора бы уже и завтракать, но говорить об этом первому не хочется, да и зачем, если напарник рано или поздно вспомнит о еде сам.
А Андрей молча переживал досаду на свою несдержанность. Часто случалось с ним такое, когда после сказанных слов становилось неловко. И не в словах даже дело, а в интонации, манере с которыми они сказаны. И тут только и оставалось, что молчать и подтрунивать над самим собой: ещё бы ножку вперёд выставил и руку в сторону для большего эффекта отвёл, гражданин Цицерон! Его вот так, Цицероном, и назвал однажды школьный товарищ, когда он очень сбивчиво и ужасно глупо выступил на классном собрании. Но тогда он не умел ещё спасаться иронией, поэтому стыд и досада мучили его долго.
И тут в голове Андрея возникла красивая фраза: «Я в школе учился бесплатно, но недаром». И он для памяти, как только представился случай, записал её в дневник.
Чем ближе они приближались к цели, тем чаще Андрей, беседуя с Эдуардом о всякой ерунде, как бы ненароком переводил разговор на тему своей будущей работы. Эдуарду, поскольку вопросы были сложнее, чем прорубка просек и изготовление квартальных столбов, эти разговоры не очень нравились. Но принимая во внимание своё иждивенчество, он деликатно пытался отвечать и на них.