Мечты о прошлом
Шрифт:
– Ты меня запугал, чай остыл, и нам надо выйти на улицу. Погуляем немного. Надо кое-что из одежды купить. Потом пообедаем, и я… пока не уволилась, поеду на работу.
– С удовольствием провожу тебя до самой проходной. Хорошо? Кстати, вот тебе ещё маленький аргумент в пользу моей идеи – дорога из дома на завод. Двадцать минут до метро, тридцать минут в метро и минут пятнадцать до проходной твоего любимого завода.
– Мы обменяем нашу с бабулей комнату и твою на квартиру рядом с «моим любимым» заводом, – весело парировала Чайка, а потом стала серьёзной. – Андрюша, я подумаю.
На улице было влажно, прохладно и легко дышалось. Частые
Мы гуляли, заходили в разные магазины, и мне казалось, что Лариса и думать забыла об утреннем разговоре. Но она, разглядывая мужскую фланелевую рубашку, вдруг сказала:
– Ну, предположим, я уйду с завода. Предположим, что моё здоровье будет в безопасности. А как же мои подруги, которые останутся работать там? Как я буду себя чувствовать, встречаясь с ними? Как дезертир? Давай тебе эту рубашку купим. Как раз к зиме – тёпленькая и мягонькая.
Сказала это как бы между прочим. И не понять даже, что важнее: её работа или тёплая рубашка для меня. Но не для того я несколько недель обдумывал этот разговор, чтобы растеряться от подобного «между прочим».
– Ты должна думать не только о себе. Вдруг у тебя будут дети? Дети у замужних женщин рождаются гораздо чаще, чем у незамужних.
Лариса улыбнулась, сжала свои тонкие пальцы на моей руке и сказала:
– И рубашку купим.
Какое обнадёживающее это «и»!
Потом, нагулявшись, мы вернулись домой, пообедали, и я легкомысленно пообещал помыть посуду вечером. Лариса отдохнула немного, полежав на диване с книжкой, и мы вместе отправились к её заводу. Прощаясь возле проходной, привычным уже жестом она коротко пожала мою руку чуть выше локтя, шепнула: «До вечера» и ушла.
А вечер уже начинался. Сгущались сумерки. Было ещё довольно светло, и уличные фонари и фары автомобилей ничего не освещали, а горели только сами для себя. Я шёл вдоль Сосновки, и холодный ноябрьский ветер залезал в рукава и за воротник, трепал волосы на непокрытой голове, выдавливал слёзы из глаз и катил их мимо ушей к шее. Я не чувствовал холода. Мне очень хотелось плакать. Но я не плакал. Это ветер, просто холодный осенний ветер выдавливал слёзы из глаз.
Прости меня, Чайка! Я сегодня не помою посуду и не встречу тебя после работы. Через несколько минут я дойду до метро, опущу в щель турникета пятак и спущусь на эскалаторе под землю. Вынырнет из тоннеля грохочущий поезд, услужливо распахнёт двери своих вагонов и умчит меня в двадцать первый век.
Закончилась последняя мечта, я вышел из метро в Озерках седым пожилым человеком с бесконечным чувством вины и с беспрестанно кричащей Чайкой в Душе. Кричи, кричи, не умолкай, моя Чайка! Узнаешь ли ты хоть что-нибудь из того, что я намечтал о нас с тобой? Узнаешь, непременно узнаешь. А пока, когда закончится вечерняя смена, ты выйдешь из заводской проходной, доедешь на троллейбусе до метро и поедешь на площадь Восстания, где тебя встретит твоя бабушка, и вы пойдёте домой. Пройдёт около года, и ты выйдешь замуж, потом родишь двоих сыновей, а в 1987 году умрёшь от страшной неизлечимой болезни. А мне будет подарена долгая жизнь. Или я буду наказан этой долгой жизнью. Ведь придёт время, и я стану жить с мыслью, что это именно моя капля яда сделала чашу твою смертельной, что это именно моей капли любви не хватило для твоей жизни.
Когда Чайка
Нет сомнения в том, что Душа в течение жизни тела меняется. Как тут не вспомнить слова Сервантеса, что каждый из нас – сын своих дел? Душа воспитывается от рождения до кончины Добром и Злом. Не знаю, что будет с ней за чертой земной жизни. И никто не знает. Хотя многие говорят, что знают. А я знаю только то, что если болит Душа и не прошла её боль до самой этой черты, то будет болеть и после. А ещё я уверен, что когда-нибудь встретится моя Душа с Душой Чайки. И мне теперь не страшно, что время летит так быстро. Вот и выходит, что не зря случились мои мечты.
Три стихотворения, которые я в своих мечтах посвятил Чайке, на самом деле посвящены моей жене Любушке. Она простила мне эту вольность. Поэтому я теперь точно знаю, что простит меня и Чайка. Ведь Души этих женщин так похожи друг на друга!
А ещё я нашёл могилу Ларисы! По совету Любушки, обратился в районный ЗАГС. Всё оказалось очень просто! Мне выдали справку о дате смерти. В архиве захоронений получил справку с точным местом захоронения.
Могила её заросла высоченной травой. Судя по дёрну, к ней никто не приходил уже года три, если не больше. Но я всё-таки нашёл её. О чём думал, глядя на могильный камень? Сначала было нечто вроде радости. А потом сам собой появился вопрос: а что, собственно говоря, произошло? Я оживил её? Или сам благополучно перебрался туда, где теперь Чайка? Нет. Тогда чему радоваться? Но я зачем-то искал её и зачем-то нашёл. Чуть позже я понял зачем. Видимо, ушедшим нужно, чтобы их помнили, чтобы их могилы посещали. Вот Чайка и выбрала меня. Кто ещё искал бы чужую, по существу, могилу целых полгода? Видимо, между нами всё же есть какая-то связь. Она знала, что я сделаю всё, как надо. И я сделал.
Сначала очистил надгробие от травы. Потом нашёл местного работника и договорился о реставрации памятника. Заказал в местном храме панихиду. А через некоторое время, когда могила была приведена в порядок, привёз туда Чаевых. Положили цветы, постояли, помянули. И я решился задать Насте вопрос, который давно хотел задать, но боялся. Была ли Лариса счастлива в браке? Плохие новости ожидали меня. Настя с уверенностью сказала: «Нет». Рассказала даже, что Елена Павловна жаловалась ей на зятя. Плохие новости. Одна надежда на то, что тёщи часто не очень объективны к зятьям. Всё может быть.
Странно, но как только я привёл в порядок её могилу, Чайка перестала разговаривать со мной. Ко мне вернулся покой, я выздоровел. А сюда пришёл, чтобы насладиться осенней печалью. Есть моё любимое время – октябрь с ноябрём, есть домик на берегу озера. Почему было не воспользоваться двумя этими счастливыми обстоятельствами? Вот только возраст… С каждым пройденным километром бодрость убывает, а простая усталость медленно превращается в состояние с коротким названием «плохо». От этого «плохо» начинаю даже так плохо соображать, что не до воспоминаний.