Мечты о прошлом
Шрифт:
– Эдик, ну, допустим, ты прорубил просеки, поставил квартальные столбы, а дальше что?
– Потом… – нехотя начинал объяснения Эдик, делая задумчивую паузу в две-три затяжки, – потом промер.
– Промер чего?
– Как чего? Просек. Берут специальную мерную стальную ленту длиной ровно двадцать метров. Но лучше двадцатиметровую верёвку, которая не растягивается, потому что её в рюкзаке носить легче. Можно и пятидесятиметровой мерить, – лектор немного помолчал, лениво покуривая и глядя в сторону, словно собираясь с мыслями. – Потом нужно два человека. Первый с передним концом верёвки и девятью палочками с метр высотой идёт по просеке, а второй, когда задний кончик верёвки поравняется с ним, кричит: «Стоп!» Тогда первый втыкает палочку в землю и идёт дальше, а второй подходит к палочке и, когда кончик верёвки с ней поравняется, снова
– Как это?
– Ну, это такой колышек диаметром сантиметров восемь-десять, не больше. Верхний конец с одной стороны слегка топором подтёсывают сантиметров на двадцать и делают на этой площадке такую, – Эдик провёл ладонью в воздухе горизонтальную черту, – зарубку. Одна зарубка – двести метров, две – четыреста… Косая зарубка, слева направо вниз – шестьсот. А две зарубки крест-накрест – тысяча. Нижний конец затачивают, чтоб в землю забить. Полметра над землёй торчать должно. Да расскажут тебе всё! Что ты волнуешься?
Эдик явно не хотел продолжать этот разговор, и Андрей решил больше не надоедать товарищу. «В конце концов, – думал он, – не боги горшки обжигают. Научусь всему этому и я».
Он ходил по платформе, сидел в кабине, лежал поверх спальника в кузове УАЗа и мечтал о встрече с Ниной. А ещё он вспоминал своих друзей, которые завтра, а то и сегодня вечером поедут в лес. И не будет никаких тренировок по ориентированию, и полосы препятствий не будет. Они будут просто отдыхать: играть в волейбол, петь песни у костра и валять дурака. Поедет с ними и Нина.
Ах, Нина, Ниночка! Андрей закрывал глаза и видел перед собой её большие, слегка раскосые глаза, её озорную, с неописуемой лукавинкой улыбку и с наслаждением повторял про себя её имя: Нина, Ниночка, Нина, Ниночка. Да, она делала с ним, что хотела: опаздывала на свидания, капризничала, изводила его загадочным молчанием. Но её задорный смех, ладная фигурка, смуглая кожа и плотные стройные ножки сводили его с ума, и он всё прощал ей. Терпел и прощал, терпел и прощал. Желание добиться её благосклонности было так велико, что… хотя, кто знает, может быть, эти капризы, эта недоступность и загадочность больше всего и привлекали Андрея?
Однажды они договорились пойти в кино. Андрей купил билеты и ждал свою ненаглядную сначала на трамвайной остановке, потом, испугавшись, что перепутал место свидания, метнулся к кинотеатру. Время шло, вот-вот должен был начаться сеанс, а она всё не появлялась. Он несколько раз пытался позвонить ей из телефона-автомата, но слышал в трубке только короткие гудки. Потом сел в трамвай и поехал к ней домой, где узнал, что она только что куда-то уехала. Андрей вернулся к кинотеатру, когда обязательный перед фильмом киножурнал уже закончился и с экрана лилась на зрителей увлекательная жизнь героев киношедевра. И тут она пришла! Пришла и как ни в чем не бывало сказала, что ей позвонила школьная подруга, она немного поболтала с ней и потому задержалась. Что тут такого? Андрей выразил своё недовольство, и они тут же поссорились. Они поссорились, и он страдал. Как он страдал! Как боялся он потерять её навсегда! Он звонил ей по телефону, а она бросала трубку. Он встречал её возле проходной фабрики, где она работала, а она молча проходила мимо.
В конце концов они помирились, и их отношения продолжились: она делала с ним всё, что хотела, а он терпел и прощал, терпел и прощал. Друзья-приятели то пытались обучить его правильному мужскому поведению, то подтрунивали над ним, но добились только того, что Андрей стал меньше откровенничать с ними, а то и вовсе избегать их компаний.
Чтобы прогнать тоску-печаль, которая теперь гораздо хуже, чем прежде, изгонялась плавно проплывающей мимо незнакомой природой, поскольку природа эта постепенно переставала его удивлять, он занялся своим телом. Качал брюшной пресс и поднимал разными способами свою самодельную штангу. Через 10–15 минут интенсивных занятий к нему приходила уверенность в своей правоте, и хотя он ничего не заявлял и ни с кем не спорил, правота эта была с ним и была приятна. Даже то, что на еду у них осталась какая-то мелочь, казалось мелочью.
Но прочь, прочь, тоска по прошлому! Прочь, страхи и сомнения относительно будущего! Поздним тёплым вечером случилось то, что непременно должно было случиться.
8 мая 1976 года, суббота.
Окрестности немного изменились. Теперь среди равнин, поросших берёзами, нет-нет, да и промелькнут холмы, густо покрытые сосной. Кое-где под деревьями лежат клочья снега. Берёзы тут ещё голые. Нет даже намёка на листья. На небе неподвижно застыли белые облака. Светит солнце.
В 13 часов (по местному времени) остановились на станции Боготол. 3850 километров от Москвы.
Пошёл в магазин за молоком. На улицах посёлка грязища непролазная. Именно непролазная, потому что земля жирная и к ногам прилипает.
Расспрашивал Эдика о работе, которую мне нужно будет делать. Сразу всего и не запомнить. Одна надежда на то, что я учился в школе хоть и бесплатно, но недаром.
В 16 часов (по мест. вр.) проехали город Ачинск. Вокруг огромные холмы и густые хвойные леса. Недалеко уже и Красноярск.
После 18 часов мы в полном смысле этого слова потащились. Через каждые 10 километров состав останавливался у красного семафора и стоял, когда 5, а когда и все 20 минут. Мы с Эдуардом сидели как горемыки и считали километры до Красноярска: 150, 120, 60, 50… И наконец, в 22 часа, когда было уже темно, увидели за холмами будто зарево. Это огни города. Поезд сделал очередной вираж вокруг холма, и мы увидели сами огни. Город (или его район) расположен на огромном покатом холме. Вокруг тоже холмы, но на них огни пореже. А центр города – словно усеянная светлячками кочка. Очень красиво.
На станции нас тут же спустили с горки. Мы уже набрались достаточно опыта и хорошо разбирались в железнодорожных порядках. Поэтому не торопясь пошли в столовую. Раз с горки, то это надолго.
И вот уже 2 часа ночи, а нас и не думают дёргать. Словно забыли. У железнодорожников мы узнали, что нас оттащат за Енисей и там будем разгружаться. Но это будет ближе к утру, а пока я пошёл отдыхать, а Эдик болтается по станции. Не хочется ему, видите ли, спать. Жизнь на товарной станции не замирает круглые сутки.
В Ленинграде сейчас 10 часов вечера. Как там Нина? На природу они собирались 9 мая. Как это всё далеко! Нет, не в смысле 5000 километров, а в смысле 6-ти месяцев. 8 дней из них уже прошли.
Утром Андрей с Эдиком быстренько освободили машины от креплений и стали ждать шофёров, которые должны на этих машинах с платформы как можно скорее съехать. Делать было нечего, и тут Андрей вспомнил, что так и не предложил напарнику конверт и бумагу для письма домой.
– Эдуард, может, хочешь письмо домой написать? Я конверт и бумагу дам.
Тот как-то сразу посерел и насупился.
– Сказал же, приеду на место, узнаю адрес обратный и напишу.
Потом молча сидели и ждали чего-то около часа. Первым не выдержал Андрей. Он оставил Эдика дежурить при машинах, а сам пошёл прогуляться.
Через полчаса он совершенно случайно обнаружил транспортную проходную, через которую въезжали и уезжали грузовики, и покинул территорию станции. Пройдя немного по улочке с обшарпанными трёхэтажными кирпичными домами, он набрёл на продуктовый магазинчик, где на последние деньги купил почти все образцы его ассортимента: четыре плавленых сырка, буханку ржаного хлеба и бутылку лимонада. Сей скудный паёк был предназначен не только для утоления голода, но также для празднования Дня Победы и прибытия к месту назначения.
Вернувшись, Андрей узнал, что Эдику лимонад ни к чему. Попутчик был возбуждён, весел и приветлив. А ещё Андрею показалось, что от напарника попахивает водкой.
– Андрюха, какой лимонад? Ты знаешь, с кем я тут снюхался?
– Интересно, и с кем же ты… снюхался? – без особого интереса спросил Андрей, залезая в кузов.
Эдик тотчас последовал за Андреем, уселся рядом с ним на спальные мешки и, поглаживая ладонями колени, едва сдерживая восторг, начал рассказывать о своих новых знакомых.