Мед его поцелуев
Шрифт:
С немногочисленными подсказками Малкольма они быстро погнали отару к проему в стене. Это оказалось сложнее, чем он говорил, отчасти потому, что Эмили сидела в седле по-дамски, боком и ярды юбок для верховой езды были довольно тяжелыми. Но было что-то пьянящее в том, чтобы на свободе, под ночным небом заниматься делами, которых не предполагало ее идеальное воспитание.
Когда последняя овца пробралась за ограду, Малкольм начал возвращать камни забора на место. Эмили не требовались часы, чтобы понять, что на перегон отары ушло не более тридцати минут. В замок они вернутся еще до полуночи. И что, он просто пожелает ей спокойной ночи? Или продолжит свою кампанию по взлому ее защиты?
Закончив со второй секцией ограды, он посмотрел на нее с земли.
— Ну что, я оскорбил твои тонкие чувства? Или тебе понравилось?
— Ты прекрасно знаешь, что мне понравилось, — отозвалась она. — Спасибо, Малкольм. Наша единственная ночь оказалась чудесной.
Если она и была разочарована, что они крали овец, вместо того чтобы целоваться, то спрятала это разочарование так хорошо, что сама почти поверила своим словам.
Но Малкольм не закончил.
— У нас еще несколько часов темноты, дорогая. И я собираюсь использовать каждый миг, который ты согласилась со мной провести.
Глава шестнадцатая
Поведение Малкольма сбивало ее с толку. Когда он вежливо повел себя в столовой, она решила, что это еще одна уловка, что истинная его личность ближе к тому диктатору, которым он проявил себя вчера.
Она сознательно не позволяла себе видеть доказательств обратного. Но здесь, в лунном свете, доказательства тянулись вокруг нее на многие лиги. Каждый ухоженный домик арендатора, каждая ограда, за которой явно следили, демонстрировали то, как он заботится о людях, которыми правил и которым служил. Даже Грейвз, при всей его ужасности, был верен, и именно Малкольм сделал его таковым.
В ту ночь Малкольм вел себя с ней как с партнером. Она никогда раньше не была в этой роли. Были дружба и товарищество, а с Музами Мейфэра ее объединяли одни и те же творческие идеалы. Но она никогда не работала с кем-то, кто разделял ее целеустремленность.
Эмили впервые задумалась о том, не упускает ли она в жизни чего-то важного. И о том, было ли одиночество честной ценой за независимость.
Когда они достигли замка, Малкольм спешился первый и подошел, чтобы помочь ей слезть с седла. Он легко снял ее с лошади и опустил на ноги, продолжая крепко обнимать за талию.
— Скажи, чего ты хочешь, Эмили.
Вопрос удивил ее настолько, что она всерьез задумалась над ответом. Она хотела теплоты, и приключений, и смеха, а не безликой безопасности гостиной.
— Я думала, у тебя уже готов план на сегодня?
Это было лучшее, что она могла ответить, намекая на приглашение. Но он оказался либо глуп, либо упрям, потому что не принял ее слов.
— Мои планы — это то, чего хочу я. А чего хочешь ты?
Его руки на ее талии жгли Эмили даже сквозь бархат. Она никогда не думала, что ладони могут быть тяжелыми, но его прикосновение буквально приковало ее к земле. Глаза Малкольма снова приобрели цвет расплавленного серебра, теплого и требовательного в неверном лунном свете. Он выглядел так, словно хотел поцеловать ее.
— Зачем тебе знать, чего я хочу?
Он встряхнул ее, лишь слегка, но достаточно, чтобы Эмили задумалась, почему ее тело так жаждет его прикосновений, ведь он с легкостью может ее сломать.
— Прекрати обращать мои слова против меня. Я хочу тебя. Ты это знаешь. Но еще я хочу узнать, чего хочешь ты сама. Я не согласен на страсть по ночам, которая утром обернется твоей ненавистью.
— Я тебя не ненавижу, — сказала она.
Малкольм слегка улыбнулся.
— Я тоже тебя не ненавижу. Браки переживали и меньшее.
И он поцеловал ее, легчайшим прикосновением губ, так быстро, что Эмили не успела понять, что происходит, а он уже отстранился.
— Итак, если ты меня не ненавидишь, значит ли это, что ты испытываешь ко мне страсть? — спросил он.
Он явно собирался заставить ее признаться в этом вслух. Но Эмили скорее позволила бы ему быть агрессором в соблазнении, лишь бы не чувствовать себя проигравшей. Это было нечестно по отношению к Малкольму, но что в этой жизни честно?
— Твои прикосновения мне не неприятны, — сказала она.
Неуверенный в себе мужчина был бы задет. Но Малкольм лишь нахально ущипнул ее за нос.
— Тебе придется быть более откровенной, дорогая.
Ее лошадь зашагала прочь от дорожки, и Малкольм отпустил Эмили, чтобы поймать поводья. И обернулся, зажав в руке поводья обеих лошадей. Приподняв бровь в молчаливом вопросе, он напомнил ей короля, который прикидывается грумом, — сильного, уверенного, привыкшего повелевать.
Но он не собирался приказывать ей прийти в его объятия — по крайней мере, сегодня. Она должна была сама сделать первый шаг, если хотела этого, если решила довериться ему.
— Ты собрался всю ночь продержать меня здесь, ожидая ответа? — огрызнулась она, не готовая к признанию.
Он дернул головой в сторону замка и конюшен за ним.
— Я должен отвести коней, поскольку грумов я отправил спать. Если ты хочешь меня, подожди в моей комнате. Если нет, спрячься у себя. Мне нужно не более получаса.
— И что, если я не стану тебя ждать? Ты отменишь свадьбу?
Он помрачнел, и под мягкостью слов, которыми он предлагал ей выбор, проступило его истинное лицо, лицо воина.
— Нет.
Это было резко, хрипло и окончательно.
— Я думала, ты ждешь от меня доброй воли.
— В постели — да. Но ты скомпрометирована, и в этом моя вина. К тому времени, как леди Харкасл достигнет Лондона, вся Британия будет знать о твоей испорченной репутации. Общество не примет меня, если я тебя брошу, а если и примет, я сам не смогу с этим жить. Так что пришло время признать, дорогая: ты выйдешь за меня.
Она глубоко вдохнула, ощутив запах вереска и остывающей кожи седел. Ей хотелось сбежать, отказать ему, сохранить все то, за что она так отчаянно боролась.