Мед его поцелуев
Шрифт:
— О, всего лишь моим знакомым из Лондона.
Эмили позволила Малкольму расшнуровать ей корсет, но этой минутной покорности не хватило для того, чтобы усмирить его подозрения. Эмили была не из тех, кто довольствуется отговорками, а значит, ее письма были главным способом узнать, что же она скрывает.
— Ты еще ни разу не попросила меня отправить письма, — сказал он.
Корсет поддался. Эмили обернулась и взглянула ему в лицо.
— Мои письма отправил Алекс. Со старыми привычками не так просто расстаться.
Что-то в ее тоне казалось неправильным, хотя ответ был оправдан — когда в замке гостила ее родня, ей не нужно было обращаться к Малкольму, чтобы тот отправлял письма. Но он забыл о вопросе, когда Эмили наклонилась и взялась за подол сорочки. Когда она потянула ткань через голову, Малкольм резко втянул в себя воздух. Даже после двух недель, проведенных большей частью в постели, ему достаточно было увидеть ее тело, чтобы снова ее захотеть.
Малкольм укутал ее одеялом, подоткнул края, закрывая ее так, как закрыли бы платья и плащ. Эмили приподняла бровь.
— Ты правда решил сыграть в сиделку, Малкольм? Я не больна. И я ни разу не видела, чтобы ты спешил закрыть мое тело.
Ее голос окутывал его и согревал лучше любого покрывала. Жар в крови пульсировал, побуждая поддаться на ее намек.
Но вместо этого Малкольм повернулся к ней спиной и начал набирать дрова для камина.
— Ты не больна, но я и не позволю тебе заболеть, пока я за тебя в ответе, — сказал он, сгружая свою ношу у очага.
Он нашел еще одну трутницу и немного щепок для растопки, сложенных в бочку для защиты от сырости. И начал разжигать огонь, когда Эмили подошла и опустилась на колени рядом с ним.
— Ты же знаешь, что не сможешь защитить меня от болезни.
Он яростно чиркнул трутницей, искры дождем полетели в камин.
— Я поклялся защищать тебя, Эмили.
— Я знаю, — сказала она, погладив его по бедру. — Но не каждую клятву можно сдержать.
Свои клятвы я намерен сдержать вне зависимости от того, сдержишь ли ты свои.
Щепки занялись пламенем. Рука Эмили замерла.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего, дорогая. — Он отодвинулся от нее, взял полено и положил поверх стопки щепок.
Эмили села на пятки.
— Ты хочешь сказать, что я не намерена сдержать свои клятвы?
— Ты едва сумела выговорить слово «подчиняться», не говоря уж о намерении так сделать.
Он не знал, откуда взялись эти слова, — он не хотел поднимать эту тему, особенно сейчас. Но, хотя он и смотрел на пламя, не встречаясь с ней глазами, чувствовал, что вся его жизнь зависит теперь от ее ответа.
К тому времени, как она вновь заговорила, поленья уже вовсю полыхали.
— Я никогда не думала, что мне придется давать эту клятву. Особенно незнакомцу, который меня к этому принудил.
Малкольм вскинулся от этих слов.
— Я до сих пор для тебя незнакомец?
— Нет, конечно же, нет. И я хочу, чтобы ты знал, Малкольм, я собираюсь любить и оберегать тебя. И я рада, что раз уж мне пришлось выйти замуж и принести эти клятвы, что поклялась я в верности именно тебе.
Чудовище в нем слегка утихло, ровно настолько, чтобы он смог стянуть рубашку и бриджи и обернуться вторым покрывалом. А когда он вновь повернулся к ней, Эмили смотрела не на него — она смотрела в огонь камина, словно читая в нем будущее.
— Я тоже собираюсь оберегать тебя, если тебе это важно, — сказал он.
Эмили подняла взгляд. Завернутая в плед, с печальной улыбкой на губах, она выглядела как шотландская невеста из прошлых веков — размышляющая о дне, когда потеряет мужа.
— Когда мы прибудем в Лондон, ты можешь изменить свое мнение. Влиятельным мужчинам положено иметь любовниц.
Он сел рядом с ней и прижал ее к своей груди. От каменного пола тянуло холодом, но она была теплой и живой — куда более живой, чем он смел надеяться, когда искал себе идеальную хозяйку-распорядительницу.
Малкольм поцеловал ее в макушку.
— Этому мужчине не придется, дорогая.
— А нам обязательно возвращаться в Лондон? — спросила она слегка сдавленно, словно хотела обсуждать эту тему не больше, чем он собирался ей изменять.
— Я думал, ты хочешь вернуться к своим друзьям, — Малкольм попытался сохранить нейтральный тон.
— Я скучаю по ним, но мало тех, с кем мне действительно больно разлучаться. К тому же, Пруденс…
Она осеклась. Малкольм сжал ее плечо.
— Ты не помиришься с ней, если вам не удастся встретиться лично.
— Этого я и боюсь, — призналась она. Однако оставила тему, пытаясь разрядить атмосферу и придать веселости голосу, что вышло не вполне искренне и не вполне успешно. — Но горы — отличная компенсация. Здесь все удивительно мило.
Я могла бы десятки лет писать об этих местах и ни капли от этого не устала.
— Твои корреспонденты устанут гораздо раньше, — отметил Малкольм.
Она вздохнула.
— Но как ты можешь отсюда уезжать? Теперь я понимаю, почему ты никогда не ездил в Лондон. Да ты ведь и теперь не хочешь?
— Не хочу, — согласился он. — Но должен. Я принял решение.
Она играла с краем своего покрывала, совмещая полосы с узором на покрывале Малкольма.
— Политика не самая приятная игра. И в парламенте слишком мало тех, кто беспокоится о проблемах Шотландии хоть на фартинг. Они не обращают внимания и на рабочий класс, который прямо у них под носом, не говоря уж о проблемах далеких арендаторов.
— Я знаю об этом. Но если я не попытаюсь…
Он замолчал. Дрова потрескивали, рассыпая искры огня до самого дымохода. Дождь колотил по ставням, защищавшим старое хрупкое стекло.