Медсестра
Шрифт:
— Все от любви у него, все от любви, касатка моя! Он и убить может, и сам себя задушить, каждый по-своему чувства выражает, а он вот так, по-дурному, ну что сделаешь! — с пеной у рта защищала его свекровь. — Ты только сама-то не заносись, тоже не сахар! Весь поселок судачил о том, как вы с хирургом через ночь дежурите, запираетесь ото всех в ординаторской
да свет выключаете! С такой-то молвой как было тебя замуж брать? У Петра ведь и собственная гордость есть, он орденоносцем с войны пришел да при деньгах, и парень из себя крепкий да ладный, и родители не последние люди, вот и пригрозил твоему хирургу, что ж тут такого, можно и по-человечески эту угрозу понять!
Она говорила почти без пауз, и трудно было вставить даже словцо в напористую речь свекрови, но зря она о слухах поселковых упомянула. Аграфена Петровна сразу заметила, как занялась огнем дочь, и, едва свекровь стала скисать, Алена выложила и ей свои козыри:она в невестки ни к кому не напрашивалась и Петру отказала сразу же. Если б не его угрозы уничтожить хирурга, она бы и близко к нему больше не подошла, а коли у их сына страсть к убийствам, так война в Чечне еще продолжается, можно снова записаться контрактником. Только ей такого мужа не надо, и она просит лишь об одном — чтоб ее оставили в покое. Девок в Заонежье пруд пруди, пусть любую берет, а ее забудет.
Свекровь застонала, схватилась за голову.
— Ой, что будет, что будет?! — утирая слезы, заголосила Катерина. — Он что решил, то топором не вырубить. И все мои слова ему как мертвому припарка! Разве бы я стала слезы лить да на коленях ползать, если б мы с отцом переубедить его могли. А у него как заклинило. Увидел твою Алену — и весь мир померк! Ой, что будет, что будет!
Она еще долго говорила без умолку, вздыхая и постанывая, говорила не столько для старой подруги, сколько для Алены, сидевшей в спальне и вынужденной выслушивать эти ненавистные мольбы, но чем больше свекровь причитала, тем сильнее росло сопротивление Алены.
Едва она ушла, как Нежнова схватила чемодан и стала собирать вещи.
— Ты куда собираешься? — прошептала Аграфена Петровна.
— Рвать так рвать до конца, Станислав Сергеевич был прав! Они меня тут в покое не оставят! Будут всем семейством теперь захаживать, мотать тебе и мне нервы, а нам это надо?! — гневно выкрикнула Алена. — Нет, ты скажи: нам это надо?! А так одним разом все и отрубим!
— Подумай, дочка, охолонись! Кабы хуже не было!
— А куда хуже-то?!
Она защелкнула замки на чемодане, присела к столу, схватила последний сырник с тарелки, стала нервно жевать, напряженно думая о своем. Мать не знала, как к ней подступиться.
— Ох, подумай, доченька, — застонала она. — Разбередишь ты Петра, растравишь, а он возьми да в зверя оборотись, что тогда станешь делать?
— Так ведь если не уйду, он станет думать, что я только дразню его, и каждый день начнет ходить,а за ним свекровь бегать, а там и свекра жди, и Конюхова, а потом я в нашей сарайке повешусь! Ты этого хочешь?
Аграфена Петровна ничего не ответила, поджав губы. Алена подошла к ней, обняла, прижалась.
— Я буду тебя навещать, Катюньку подбрасывать! — прошептала она. — А хочешь, вместе переедем? У Кузовлева двухкомнатная квартира, мы тебе одну комнату выделим. Чего здесь одной торчать?
— Еще чего?! — возмутилась мать. — У меня свой дом есть! В нем жила, в нем и умру!
— Ну как знаешь!
Алена схватила чемодан, дочь и пошла к Кузовлеву. На полпути остановилась. Одна дорога поворачивала к больнице, другая к новым домам. Хирурга, несмотря на вчерашнее ночное дежурство могли вызвать и на операцию. Постояв немного на холодном ветру, она все же направилась к дому. Не хотелось будоражить больничных. Завтра о ней заонежцы и без них узнают, но хоть этот вечер ее.
Она с трудом втащила тяжеленный чемодан на второй этаж, присела на него, чтобы отдышаться, приоткрыла Катюшкино лицо. Та смотрела на мать удивленно, радуясь прогулке на свежем воздухе.
— Ну вот мы и начинаем с тобой новую жизнь! — сказала ей Алена.
Она поднялась, вдавила кнопку звонка. За дверью никто не отозвался. Алена нажала еще несколько раз. Продолжительные трели звучали в пустой тишине.
«Значит, все-таки вызвали!» — с досадой чертыхнулась Нежнова. Ей и в голову не приходило, что хирург мог привести к себе ту же Римму или кого из заонежских «бабочек».
— Придется нам с тобой в больницу ползти, — вздохнув, бросила медсестра дочери.
Она уже взялась за свой чемодан, как вдруг послышались шлепающие шаги, а еще через секунду дверь открылась и в щель просунулась сонная голова Кузовлева. Он с хмурым видом оглядел Алену, дочь, которую она держала на руках, большой дорожный чемодан и не сразу связал все в одну логическую нить. Но когда в его голове все связалось, он неожиданно просиял, распахнул дверь и заключил Нежнову в объятия.
— Навсегда? — шепотом спросил он, затаив дыхание.
— Нет, зашла чаю попить, — язвительно ответила она, и хирург радостно рассмеялся в ответ на ее шутку.
Утром, как и прежде,ее разбудил заливистый смех Стефана-молочника, и несколько секунд она вслушивалась в его наполовину заглушаемые смехом, отрывистые реплики. Речь шла о его корове, с которой он повздорил, и она стала вдвое меньше приносить молока. Анри не верил этим россказням, но Стефан уверял , что все так и есть. Коровы как женщины, если их любишь, то они дают молоко, а стоит поссориться, все наоборот. Алена отметила и другое: она не стала вскакивать как сумасшедшая, не помчалась стремглав на крыльцо за молоком и сливками. Даже прежнего испуга, что она проспала, уже не было. Нет, Алена понимала, что пора вставать, готовить завтрак, его никто не отменял, но вот торопиться незачем. Можно еще несколько минут понежиться, и никто ее ругать за это не будет. Она невеста, будущая жена, хозяйка этого дома. К этой мысли надо постепенно привыкать. Поначалу будет трудно. Но Алена справится, она сильная. Не каждый час, не каждый день, но сильная.
Сбежала вниз, выскочила на крыльцо, чтобы забрать две бутылки — одну с молоком, другую со сливками. Сразу же ощутила кусачий морозец, хватанувший ее за икры, поежилась, увидев мсье Виктора у ворот, который с трудом придерживал рвущихся биглей, Помахала ему рукой. Сколько он так простоял, поджидая ее, сказать было трудно, но минут десять — пятнадцать сосед морозил уши и нос на утреннем холодке, поскольку именно на это время она сегодня запоздала.
— Поздравляю! — выкрикнул он.
— Спасибо!
— Завтра Новый год, празднуем у меня, я сегодня отправляюсь в Лион, набираю всяких сладостей и
деликатесов и сам все приготовлю! А Колетт пусть испечет гуся с яблоками, у меня он так не получится! Как моя идея? — снова выкрикнул он
— Очень хорошо!
Он снова помахал рукой и, будучи не в силах больше сдерживать своих охотничьих любимцев, резво побежал за ними.
Алена приняла горячий душ, радостная, заскочила на кухню, желая объявить поварихе о великом чуде, которое с ней приключилось, и установить крепкий мир. Но Колетт встретила ее с мрачной миной и даже никак не поприветствовала, видимо всерьез обидевшись на вчерашнюю не очень лестную оценку фаршированной щуки.