Медведь и соловей
Шрифт:
— Агафья, слушай, — сказала она. — Все хорошо. Ты в безопасности. Тише. Тишу, — она крепко обняла девушку, Агафья застонала и притихла. Ее большие глаза посмотрели на Васю. Она сглотнула и попыталась заговорить. Вася склонилась к ней:
— Он пришел за моими грехами, — выдавила она. — Он… — она вдохнула.
Мальчик пробирался через толпу.
— Мама, — закричал он. — Мама! — он бросился к ней, она не реагировала.
Ирина вдруг оказалась там с мрачным лицом.
— Она потеряла сознание, — сказала она серьезно. —
— Это лишь кошмар, — сказал отец Константин Петру. — Лучше оставить ее женщинам.
Петр мог ответить, но никто не слушал, Вася закричала в шоке и ярости. Вся комната содрогнулась от нового страха.
Вася смотрела в окно. А потом…
— Нет, — сказала она, взяв себя в руки. — Простите, я… ничего. Ничего, — Петр нахмурился, слуги смотрели на нее с подозрением и шептались.
Дуня подвинулась к Васе, ее дыхание хрипело в груди.
— Девушки всегда видят кошмары к перемене погоды, — прохрипела Дуня, чтобы в комнате слышали. — Дитя, принеси воду и медовуху, — она строго посмотрела на Васю.
Вася молчала. Она посмотрела на окно. Ей показалось на миг, что она увидела лицо. Но этого не могло быть, это лицо было из ее сна, с одним глазом и голубыми шрамами. Он улыбался и подмигивал ей за слоем инея.
* * *
Как только стало светлее, Вася пошла искать домового. Она искала, пока солнце не поднялось высоко, искала и днем, избегая работы. Солнце склонилось в закате, когда она смогла вытащить существо из печи. Его борода обгорела по краям. Он был худым, горбился, его одежда была грязной, а вел он себя сломлено.
— Прошлой ночью, — сказала Вася без отступлений, гладя обожженную руку. — Я увидела лицо во сне, а потом в окне. Один глаз и улыбка. Кто это?
— Безумие, — ворчал домовой. — Аппетит. Спит, ест. Я не мог отогнать.
— Ты должен стараться, — рявкнула Вася.
Но домовой блуждал взглядом, приоткрыв рот.
— Я слаб, — лепетал он. — И страж леса слаб. Наш враг ослабил цепи. Скоро он будет свободен. Я не могу отогнать его.
— Кто враг?
— Аппетит, — сказал домовой. — Безумие. Ужас. Он хочет съесть мир.
— Как я могу одолеть его? — спросила Вася. — Как можно защитить дом?
— Подношения, — пробормотал домовой. — Хлеб и молоко усилят меня. И, может, кровь. Но ты — одна девушка, я не могу взять твою жизнь. Я угасну. Пожиратель придет снова.
Вася встряхнула домового, и его челюсти щелкнули. Его тусклые глаза стали яснее, он выглядел потрясенно.
— Ты не угаснешь, — рявкнула Вася. — Ты можешь взять мою жизнь. И возьмешь. Чтобы одноглазый не вошел снова. Нельзя его впускать.
Молока не было, но Вася украла хлеб и сунула в руку домового. Она делала это каждую ночь после этого, лишая себя части еды. Она порезала руку, испачкала своей кровью подоконники и у печи. Она прижала окровавленную ладонь ко рту домового. Ее ребра стало видно из — под кожи, ее глаза стали впавшими, кошмары не давали спать. Но ночи — одна, две, дюжина — быстро проносились, больше никто не кричал, что что — то не так. Домовой держался, пока вливала в него силу.
Но маленькая Агафья больше не заговорила разумно. Порой она молила то, что никто не видел: святых и ангелов, одноглазого медведя. Потом она говорила о мужчине на белой лошади. Одной ночью она выбежала из дома, рухнула в снег с синими губами и умерла.
Женщины готовили тело спешно. Отец Константин стоял рядом с ней, губы были белыми, лицо нельзя было прочесть. Он часами сидел рядом с ней, не молился вслух. Слова будто застревали в его горле.
Они похоронили Агафью в свете зимнего дня, пока лес стонал вокруг них. В сумерках они поспешили к печам. Малыш Агафьи звал маму, его вой туманом висел над тихой деревней.
* * *
Ночью после похорон сон впился в Дуню как челюсти зверя, как болезнь. Она стояла в мертвом лесу с обрубками почерневших деревьев. Дым скрывал звезды, огонь трепетал у снега. Лицо демона холода было маской, его кожа была сильно натянута. Его тихий голос пугал Дуню сильнее крика.
— Почему ты медлишь?
Дуня собралась с силами.
— Я люблю ее, — сказала она. — Она мне как дочь. Ты — зима, Морозко. Ты смерть, ты — холод. Ты не можешь ее получить. Она отдаст жизнь Богу.
Демон холода с горечью рассмеялся.
— Она умрет в темноте. Каждый день сила моего брата прибывает. Она увидела его, когда не следовало. Теперь он знает, какая она. Он убьет ее, если сможет, заберет ее себе. И вы будете обречены, — голос Морозко немного смягчился. — Я могу спасти ее, — сказал он. — Я могу всех вас спасти. Но она должна получить кристалл. Иначе…
Дуня увидела, что огонь трепетал от ее горящей деревни. Лес наполнили жуткие создания, чьи лица она знала. Среди них выделялся улыбающийся одноглазый мужчина, а рядом с ним стояла высокая худая тень, бледная как труп, с тусклыми волосами.
— Ты дала мне умереть, — сказал призрак голосом Васи. Ее зубы сверкали между кровавых губ.
Дуня сжала кулон и вытянула руку. Он сверкал в мире без формы и из тьмы.
— Я не знала, — пролепетала Дуня. Она потянулась к мертвой девушке, кулон свисал с ее кулака. — Вася, возьми его. Вася! — но одноглазый смеялся, девушка не шевелилась.
А потом демон холода встал между ней и ужасом, схватил ее за плечи ледяными руками.
— Времени нет, Авдотья Михайловна, — сказал он. — Когда вы увидите меня в следующий раз, я поманю, и вы пойдете, — его голос был голосом леса, отдавался эхом в ее костях, дрожал в ее горле. Дуня сжалась от страха и уверенности. — Но ты можешь ее спасти до этого, — продолжил он. — Ты должна ее спасти. Отдай ей кулон. Спаси всех.
— Да, — прошептала Дуня. — Будет по — твоему. Клянусь. Клянусь…
И ее голос разбудил ее.