Медведь и соловей
Шрифт:
«Ему нравятся вещи, — сказала она, — но я не понимаю, почему. И он любит дарить».
В кувшине была медовуха: крепкая, пронзающая, как солнце зимой. Вася выпила и вдруг ощутила сонливость. С тяжелыми глазами она смогла опустить чашку. Она поклонилась в тишине белой кобылице и рухнула на большую кровать.
* * *
Весь тот день буря терзала замерзшие просторы северной Руси. Люди прятались в избах, заперев двери. Даже огонь в печах деревянного дворца Дмитрия в Москве плясал и дымил. Старые и больные ощущали, что их время пришло, и уходили с
Мужчина с темными волосами появился меж двух деревьев и поднял лицо к тучам на небе. Его глаза сияли неземной голубизной, пока он разглядывал тени. Его одежда была из меха и полночной ткани, хотя он прибыл к границам, где зима уже сдавалась весне. Земля была усеяна подснежниками.
Песня пронзала сгущающуюся ночь, тихая и сладкая. Повернувшись на звук, Морозко уловил темную магию, музыка напоминал ему о печали, о медленных часах, тяжелых от сожалений. Эту печаль он не ощущал — не мог ощущать — тысячу лет.
Он пошел, пока не прибыл к дереву, где соловей пел в темноте.
— Кроха, вернешься со мной? — сказал он.
Маленькое создание спрыгнуло на нижнюю ветку и склонило коричневую голову.
— Жить, как жили твои братья и сестры, — сказал Морозко. — У меня есть компаньон для тебя.
Птичка издала тихую трель.
— Иначе ты не раскроешь свою силу, а товарищ у тебя будет щедрый и добрый. Старушка не врала.
Пташка чирикнула и подняла коричневые крылышки.
— Да, в этом есть смерть, но после радости и величия. Ты останешься здесь и будешь петь вечно?
Пташка замешкалась, а потом с криком спрыгнула с ветки. Морозко проследил за ней.
— Тогда за мной, — тихо сказал он, ветер снова поднялся вокруг него.
* * *
Вася еще спала, когда демон холода вернулся. Кобылица дремала у печи.
— Что думаешь? — спросил он тихо у лошади.
Она собиралась ответить, но ржание и стук прервали ее. Жеребец со звездой между глаз ворвался в комнату. Он фыркнул и топнул, стряхивая снег с боков в черных яблоках.
Кобылица прижала уши.
«Думаю, — сказала она, — мой сын пришел туда, куда не должен был».
Жеребец был изящен, как олень, но еще выглядел как длинноногий подросток. Он с тревогой посмотрел на мать.
«Я слышал, тут всадник», — сказал он.
Кобылица тряхнула хвостом.
«Кто тебе это сказал?».
— Я, — сказал Морозно. — Я принес его с собой.
Кобылица смотрела на своего всадника, насторожив уши, ее ноздри дрожали.
«Для нее?».
— Мне нужна эта девушка, — сказал Морозко, хмуро глядя на кобылицу. — Ты знаешь. Если ей хватило глупости пойти в лес Медведя ночью, ей нужен спутник.
Он мог сказать больше, но его перебил грохот. Вася проснулась и рухнула с кровати, не привыкнув в кровати, что была еще и сугробом.
Большой конь с темной шерсткой, сияющей в свете огня, подошел, насторожив уши. Вася еще не проснулась до конца, потирала
— Привет, — сказала она.
Он был рад.
«Привет, — ответил он. — Ты будешь кататься на мне».
Вася поднялась на ноги, голова соображала уже лучше. Но щека болела, она сосредоточила уставшие глаза только на жеребце, не на тенях, что как перья трепетали вокруг него. Как только она сделала это, она увидела, что его спина в двух ладонях над ее головой, с недоверием.
— Для меня будет честью кататься на тебе, — вежливо ответила она, хотя Морозко услышал сухую ноту в голосе девушки и прикусил губу. — Но не сейчас. Мне нужно больше одежды, — она оглядела комнату, но плаща, сапог и варежек не было видно.
Она была только в мятом нижнем платье, кулон Дуни холодил грудь. Ее коса расплелась, пока она спала, и густые красно — черные волосы ниспадали свободно ей до талии. Она убрала их с лица и, изобразив смелость, прошла к огню.
Белая кобылица стояла у печи, и рядом с ее головой был демон холода. Васю поразило сходство их выражений: глаза мужчины прикрывали веки, а уши лошади были насторожены. Жеребец выдохнул теплом на ее волосы. Он шел так близко, что его нос задевал ее плечо. Не думая, Вася опустила ладонь на его шею. Он радостно тряхнул ушами, и она улыбнулась.
У огня было много места, хоть тут и стояли две большие и крепкие лошади. Вася нахмурилась. Комната была до этого не такой большой.
Стол был с двумя серебряными чашками и изящным кувшином. Запах теплого меда заполнил комнату. Буханка черного хлеба, от которой пахло рожью и анисом, лежала рядом с тарелкой со свежей зеленью. На краю стола стояла миска груш и миска яблок. За ними стояла корзинка белых цветов со скромно опущенными головками. Подснежники.
Вася замерла и смотрела.
— Ты же за этим пришла? — сказал Морозко.
— Я не думала, что найду их!
— Тебе повезло, что я это сделал.
Вася смотрела на цветы и молчала.
— Поешь, — сказал Морозко. — Мы поговорим позже, — Вася открыла рот, чтобы возразить, но пустой желудок ревел. Она подавила любопытство и села. Он опустился на стул напротив, прислонился к плечу лошади. Вася посмотрела на еду, ее губы дрогнули. — Это не яд.
— Надеюсь, — сказала ошеломленно Вася.
Он отломил кусок хлеба и дал Соловью. Жеребец радостно его съел.
— Поешь, — сказал Морозко, — или твой конь все съест.
Вася осторожно взяла яблоко и откусила. Ледяная сладость окутала ее язык. Она потянулась к хлебу. Она и не заметила, как опустела миска, пропала половина буханки, и она сидела сытая и кормила хлебом и фруктами двух лошадей. Морозко не притронулся к еде. Она поела, и он налил медовухи. Вася пила из серебряной чашки, наслаждаясь вкусом холодного солнца и зимних цветов.
Его чашка была такой же, как у нее, но камни были голубыми. Вася не говорила, пока пила, а потом опустила чашку на стол и посмотрела ему в глаза.