Медвежья волхва
Шрифт:
— Он заслужил, — улыбнулся. — Хочешь чего? Что принести?
Она поймала тёплыми пальчиками его ладонь, успокаивая.
— Ничего не надо. Просто побудь ещё здесь. Я… Я завтра совсем в себя приду. Обещаю.
Обещает — Медведь усмехнулся. Вон бледная какая. И глаза ещё поблескивают нездорово. Но уже более уверенными стали её движения, сильным голос — и верить хотелось, что всё наладится как раз к Коляде.
Потому как в Беглице уже начали помалу готовиться к празднику. Доставали и рубахи нарядные. И шкуры да личины, чтобы нечистыми и зверьми разными рядиться. Закипало помалу веселье в котле предвкушения, а Медведю пока не до того было.
Но
Волхва уже больше ходила и сама по дому хлопотала, хоть и присаживалась частенько — отдохнуть. И тогда заливала её лицо лёгкая бледность. Хотелось выспросить ещё, что видела она в Забвении, что чувствует теперь — но Медведь опасался. Не хотел напоминать.
А тут вдруг накануне Коляды Ведана и вовсе выпроводила его.
— Иди, готовься к празднику, — разулыбалась хитро, будто и сама что-то уже задумала.
— Чего мне готовиться? Пирогов не печь, а со старейшинами я уж всё, что нужно, обговорил.
— Иди, — она подтолкнула его в грудь.
А ему уходить не хотелось. Хотелось в охапку её сгрести и утащить к себе в дом, чтобы там уж и оставалась. Ведана словно почувствовала что-то. И, в очередной раз чуть подтолкнув Медведя в грудь, чтобы одевался шёл, вдруг схватила его пальчиками за рубаху и к себе дёрнула. Он бездумно обнял её за талию и притиснул к себе. Наткнулся губами на её — приоткрытые, мягкие. Только волю почуял, скользнул языком между ними, ладонями по спине — а волхва уж и вывернулась из его рук. Чисто пташка юркая. Оставила тепло своё на коже и лёгкое разочарование, засевшее во взбудораженном нутре.
Делать нечего. Пришлось одеваться под её слегка насмешливым взором и уходить. А тело всё, мысли так и наполнило нетерпение жгучее. Теперь праздника хотелось ему жуть как. И гуляний хотелось, безумства общего, яростного. И браги сладкой — немного, чтобы жар внутренний только сильнее стал.
Он обернулся на Ведану, прежде чем дверь открыть. Она смотрела на него слегка исподлобья и улыбалась мягко. Словно и впрямь сошёл груз с её души, тот, что давил всё время, пока она в Беглице прожила. И теперь чудилось, что ничуть она на Младу не похожа. Другая совсем — и тем только сильнее к себе манит.
С утра уже Беглица наполнилась едва ощутимым гомоном. Звучали взбудораженные голоса в каждом дворе. Пахло на всю улицу пирогами и печивом, которыми нынче будут потчевать и родичей, и тех, кто, обрядившись в зверей и разных чудищ, будут стучаться в двери и требовать угощений для Коляды. А окажешься скуп — не будет тебе радости весь год, и дела ладиться не станут, как ни старайся.
Медведь уже с рассвета вместе с другими парнями и мужами постарше принялись готовить самое большое гульбище. Должны были прийти сегодня родичи из из другого селения, присоединиться к веселью. Росная лежала недалеко от Беглицы, и жило там всего ничего семей, все почти крови одной кому-то из здешних — а потому они справляли самые важные праздники с соседями недалёкими. Будет много народа, места для всех должно хватить, потому парни взяли лопаты и, поскидав по случаю почти непривычного за последнюю седмицу тепла кожухи, принялись расчищать вечевое поле от снега. Работалось легко, взмётывались белые вихри, сыпало ледяной пылью в лицо, и разгоралось тело от доброй работы.
Другие мужи
Рядом с Медведем отгребал снег и Ждан. Потел нынче сильно и всё останавливался то и дело, смотрел в ясное бледное, будто Корочун его выморозил почти добела, небо. Брата передёргивало порой от заметного озноба, а Медведь косился на него с подозрительным беспокойством внутри.
— Ты оделся бы, — проворчал он, не выдержав. — А то и вовсе домой иди. Захворал, что ли?
Погода в это время коварная. Порой и кажется, что потеплело, а ветер всё равно так и норовит пробраться под одёжу, щиплет лицо и заставляет утирать слёзы с глаз. Бывает, заработаешься во дворе, разжарит — и хочется хотя бы ворот распахнуть. А зацепит порывом ледяным — и после только на лавке с жаром валяться. Редко случается такое с крепкими, ко многому привыкшими мужами, но всё ж не обходится совсем без неожиданностей и хворей. Вот и Ждан, видно, не уберёгся.
— Хорошо всё, — огрызнулся братец уж больно зло.
Словно и скрыть хотел недуг свой, а никак не мог.
— Как знаешь, — Медведь дёрнул плечом, продолжая орудовать лопатой, помалу двигаясь вперёд. — Только не хлопотать бы после вокруг тебя Ладейке, когда ты в лихорадку свалишься.
— Не свалюсь, — махнул рукой Ждан.
И замолчал. Больше Медведь не стал его тревожить: мужик взрослый, семьёй вон обзавёлся и за Руславом присматривать взялся, зная, что у брата старшего дни непростые выдались. Справится.
Когда к началу гуляний уж всё почти было готово, потянулись в весь родичи из Росной. Ещё шумнее стало вокруг, люднее — всё сновал кто-то по улице, то в один двор, то в другой. Затопили бани, дым печей стал гуще и ароматнее. Заглушали его запахи готовой уже снеди и взваров ягодных. Появились первые ряженые, сбиваясь ещё кучками, замышляя что-то. Хохот и песни гремели то тут, то там. Детей, кто помладше, и не может пока гулять вместе со старшими, оставляли нынче под пригляд стариков.
Как собрались все на вечевом поле, отправились к святилищу всей толпой. А там волхвы принесли в требу козла. Кружили ряженые рядом со жрецами, как лилась горячая кровь на требный стол. Заклинали они Око, что всю зиму Хорс по небу водил, поворачивать уж на весну, чтобы не задерживалось. Как начнёт день прибывать — так и на душе веселее станет, наполнится она надеждами на справный и щедрый год. Гудело в ушах от песен громких; от мельтешения буйно пляшущих ряженых в глазах всё рябью подёргивалось. И пытался Медведь высмотреть среди женщин Ведану, да всё никак не мог. Может, и вовсе она сидит в избе своей, не пожелав никуда выходить? А он должен тут весь день на глазах у люда быть. Не положено уходить раньше времени.
Как прошёл обряд должный на капище, посреди чуров, вырезанных в дереве, под взорами их строгими, так вернулись все на трапезу с кутьей и пирогами ароматными, ещё хранящими тепло печей, в которых пеклись они, обласканные заботливыми руками женщин. А после уж дети да молодые засобирались на обход дворов, а хозяева — по домам, чтобы встречать пожелания блага на весь год.
Медведь ещё утром не хотел обряжаться, да уговорили его парни: мол, молодой, неженатый, отчего бы и не походить по дворам, не пообнимать девиц, которые тоже будут среди гуляющих прятаться под кудлатыми шкурами и личинами.