Медвежья волхва

Счастная Елена

Ведана только усмехнулась тихо, обменявшись с Медведем взглядом. Он качнул головой вдоль улицы, призывая вновь идти за ним.

— Пошли к старосте. Верно, он их у себя покамест принял.

В доме Видослава было душно и пахло копчёным мясом: расстарался для гостей, перетряхнул закрома. И впрямь оказалось, что сюда пришли наперво кмети из Кирията — всего десяток, как и обещал Кирилл. Медведь, видно, знал их всех по именам. Они обнимались, громко хлопая друг друга по спинам. Старейшина наблюдал за ними без особой приветливости на лице. Верно, всю радость от приезда подмоги от самого князя убивало в нём то, что тут же стояла Ведана. Крижана, завидев её, тут

же скрылась в другой хоромине вместе с матушкой. Послышались оттуда их приглушённые голоса.

А Ведана смотрела в исчерченное суровыми складками лицо Видослава и понять не могла, когда сумела ему дорогу перейти? Распрощавшись с старейшиной и домочадцами его — громко гаркнув на всю избу, потому как женщины выходить не торопились — гриди вышли во двор, беспрестанно о чём-то переговариваясь с Медведем, будто не виделись уже очень давно, а ведь только третьего дня тот вернулся из Кирията. И во взоре его сейчас виделось большое облегчение. Только Ведана, наверное, знала, что, если придётся худо, то и дюжина кметей не помогут. И в то же время надеялась, что обойдётся всё, не будет так тяжко, как уже представлялось, когда стояла она на той прогалине, усилием выталкивая из себя чужую, враждебную силу. И пытаясь пробиться туда, где ей вовсе не рады.

Пока шли от старейшины, мороз всё сжимал и сжимал, казалось, колючую рукавицу. Крепчал, чувствуя приближение Карачуна. Кмети отправились дальше, до гостинной избы, а Медведь завернул во двор к Ведане.

— Ну, что ж. Парни готовы с тобой пойти, куда скажешь. И защитить, если придётся.

Он поднял глаза к небу, что за весь день так и не растеряло до конца закатного золота. Светило низко ползло, прячась за верхушками высоких сосен, и длинные тени залегали повсюду, куда ни брось взор.

— Вот видишь, как всё хорошо обернулось, — Ведена улыбнулась, когда староста вновь на неё взглянул. — Теперь быстро управимся. Только Карачуна дождёмся. Уже скоро. Там в сумерки пойдём.

Оставалось два дня. Медведь кивнул и коротко пожал её укутанные в рукавицу пальцы, к которым уже пробирался холодок. На том и расстались. И Ведана почти не видела его до нужного дня. Только иногда замечала издалека крупную фигуру его — почти неизменно в окружении кметей. Что-то решали они. А может, просто вестями делились, которые успели накопиться почти за целый кологод, да не рассказались за то время, что Медведь пробыл в Кирияте.

А у Веданы в груди тоска нарастала. Исподволь — а всё тяжелела с каждым днём. Хоть что-то она да делала: не сидела праздно, ожидая, когда день нужный наступит. То в избе порядок наводила, всё больше возвращая ей былой уют, хоть и не жить здесь дальше. То готовила снедь — слишком много для себя одной. Даже удалось женщинам здешним один раз её в большую общинную избу увлечь, где стояли ткацкие станы и лавки у стен, на которых можно было удобно притулиться с прядением или вышивкой.

А как-то было странно и неспокойно внутри. Пусто было — и в пустоте этой словно позвякивало что-то в напряжении. В один только миг, засыпая накануне Карачуна, Ведана поняла вдруг, что просто не хватает Медведя, который вдруг на несколько шагов от неё отдалился и окунулся в заботы свои, почти обычные, которыми и занимался все эти луны, что её не было в Беглице. И ничего в том нет удивительного, жизнь всегда шла своим чередом, но отчего-то всё яснее мысль становилась, что прежней жизнь Веданы уже не будет. Даже вернись она к миртам. Даже попытайся старосту забыть. А не будет — и всё.

Она уснула очень поздно, слыша, как потрескивает мороз в ветках сосен, как заледеневший ветер со звоном носится по двору, стучится в волок и в дверь сеней, словно у него уже Коляда началась.

И неожиданно сладостным оказалось пробуждение, когда пробился сквозь глухоту сна стук ранних шагов. Ведана ещё не открыла глаза, а уже видела искристое сияние разгорающегося утра. Зыбкое, трепещущее, рассыпанное по мягким сугробам. И тёмный, пронизанный светом и тенью лес кругом, и небо — холодное, синее, что осыпалось мелкими льдинками на крыши изб и зелёные, окутанные куржаком хвойные кроны.

— Ух, морозит, — выдохнул Медведь, вваливаясь в хоромину. — Лютует прям. Как пойдём-то нынче в лес? Околеем где-нибудь.

Ведана распахнула веки, впиваясь взглядом в старосту, который встал недалеко от лавки её, но не решался близко подходить. От него ощутимо веяло прохладой, уже тающей в тепле избы. Села резко, поняв вдруг, что спит слишком долго нынче. И правда ведь: уж рассвело, а значит, утро почти позднее.

— Не спалось мне что-то вчера, — невольно оправдалась Ведана.

Медведь усмехнулся и скинул кожух с плеч. Сам нашёл что-то на утренню, стол накрыл. Пока Ведана себя в кучу собрать пыталась после почти бессонной ночи: умывалась, шипя от холода воды, косу чесала. Весь день пробыл у неё, всё расспрашивая о чём-то неважном, будто отвлечь хотел. Они сидели на лавке у печи, пытаясь накопить в теле тепло, чтобы хватило на всю дорогу к проталине и обратно. И было хорошо, тесно было, как слегка приобнимал Ведану Медведь как будто между делом: то за талию, то за плечо. Они пили только накануне сваренный ароматный сбитень на меду — а другого и не хотелось. Всё внутри силой наполнялось от горячего питья.

А там уж, как начал помалу день к вечеру катиться, решили и до места нужного собираться. С кметями Медведь обо всём ещё намедни условился.

— Они ждут давно, — негромко пояснял староста, натягивая одёжу, подпоясываясь плотно, чтобы не просочилось никакого обрывка ветра под неё. — Теплее кутайся.

Сам перехватил у Веданы платок — и так её замотал, что дышать тяжко. Она пыталась отбиться вяло, а сама всё в его лицо смотрела. Тревожится. Скрыть хочет, а в глазах плещется темнота волнения и опаски: не за себя. За кметей, может. И за волхву неосторожную.

Снаружи и правда давило тисками окрепчавшего мороза. И Око, что холодным кругом торчало верхним краем над лесом, вовсе не грело. Кмети уже были собраны и ждали только, как к ним заглянут. Прятались в избе: на холоде особо не расстоишься. А среди них неожиданно оказался и Ждан. Не захотел в стороне оставаться, с братом старшим решил пойти.

— Надо было вас и вовсе ночью в лес вести, — поддела мужей Ведана, поглядывая искоса, когда все вышли из сеней гостинной избы и двинулись за околицу.

— Да ну тебя. И без того сопли в носу мёрзнут, — хохлясь, ответил высокий Бутор.

Остальные поддержали его нестройным гулом голосов.

Шли быстро. Сумерки становились гуще, краснели тонкие ленты облаков на западном окоёме: как бы ночью не ударило стужью ещё крепче. Ресницы покрылись инеем, губы немели — и приходилось постоянно говорить со всеми кметями подряд, чтобы не окоченели совсем. А ведь ещё заговоры шептать. Вслух — иначе никак. Пока добрались до нужной проталины, посреди леса стало и вовсе сумрачно. Ветви елей, словно сосульками увешанные, всё так же протягивались к её серёдке, теперь совсем неподвижные. Кмети зажгли несколько пламенников и повтыкали в снег вокруг поляны. Ведана попросила Медведя развести костёр прямо в неровном круге.