Мексиканка
Шрифт:
Ах да, ещё интересная деталь: рояль худо-бедно настроили, но громче, чем от рождения, он звучать не мог. Поэтому Джарретту пришлось молотить по клавишам в среднем регистре, и это объясняет, почему в записи так много громких повторяющихся ритмических рисунков. Но как можно было за час придумать столько хорошей музыки, ничто не объясняет.
Реджи замолчал.
– Прекрасно, – вздохнула Салли. – Ещё одна история, которая ничего не объясняет.
– Значит, не в истории ключ, – сказал Дара. – Слушай, почему пластинки? Ни разу у него не спрашивал.
– Очевидно же… – начала Салли. – Стоп, давай спросим. Реджи, почему пластинки?
– Потому что это музыка из тех времён, когда музыку можно было записать только на магнитную плёнку или на пластинки. Да, это винил, пластмасса. Страшно неудобно: пыль, царапины, треск. Зато смотрите, какая красота. О-о! Сколько талантливых людей получило картонные холсты размером двенадцать на двенадцать дюймов, чтобы думать. Сколько тысяч рук занялись созданием обложек, сколько миллионов пар глаз их разглядывали, прежде, чем пришли удобные миниатюрные технологии и холсты уменьшились до коробочки компакт-диска – пять обидных дюймов на пять обидных дюймов, которые удобно убирать в карман. А после… Эх, после обложки и вовсе ужались до пятнышка на мобильном телефоне. Много, много мы потеряли. Вот, например. А ну-ка садитесь в кресла.
Дара и Салли быстро повиновались. Реджи отложил Кита Джаррета и вытащил другой конверт.
– Что видите, господа молодые взрослые?
– Две женщины, – пожал плечами Дара. – В шляпках по древней моде. Лица за этими… тюлями?
– Это называется «вуаль», – сказала Салли. – Чёрная вуаль. Такое носили на похоронах. И одежды у них чёрные. И шляпки чёрные.
Робот подошёл к ним и протянул конверт в руки.
– Ага! – сказала Салли.
Дара не сказал ничего, но нахмурился. Вблизи было заметно, что скрывает вуаль: на лицах женщин были синяки и язвы. Дара перевернул конверт: на оборотной его стороне была третья женщина. Очень красивая, молодая, в светлой одежде, но тоже в чёрной вуали, закрывающей лицо. Свет падал на неё справа и на левой половине лица, которая была в тени, тоже просвечивали синяки.
– Ну да, – сказала Салли. – Разглядеть можно только на таком большом конверте.
– Теперь представьте, вы заходите в магазин, видите на прилавке новый альбом знакомой группы. Берёте конверт в руки и замечаете мелкие детали, а детали эти сразу говорят вам о чём-то трагичном и загадочном. А? О-о-о! Вы ещё иглу на пластинку не опустили, а музыкант уже начинает рассказывать историю. И кстати, есть кое-что ещё, чего вы не заметите никогда, если будете слушать альбом в интернете.
Робот замолчал.
– Вот прямо-таки никогда? – с вызовом спросила Салли.
– Давайте заключим пари, – вежливо сказал робот.
– Что за чёрт! – только и сказал Дара.
Салли молча протянула роботу ладонь и робот пожал её. Даре только и оставалось, что разбить рукопожатие. Они пошли домой и вернулись на следующий день.
Салли проиграла.
– У интернета нет двух сторон, – сказал робот. – А у пластинки есть две стороны. И тот, кто слушал музыку с пластинки, тот сразу заметил, что все песни о женщинах, но на первой стороне песни про ревность и измены, то есть о всём плохом, что может произойти между женщиной и мужчиной. А на второй – про любовь и материнство. То есть про всё хорошее. Кстати, если вздумаете коллекционировать винил, никогда не трогайте рабочую поверхность пластинки пальцами. Жирные пятна испортят звук, придётся отмывать. И не вздумайте отмывать этиловым спиртом: на пластинках, сделанных в начале XXI-го века стали делать покрытие, которое вздувается от спирта.
Робот бережно убрал пластинку в прозрачный пластиковый конверт, поставил на полку и достал другой конверт: на нём обнаженная женщина с красным рюкзаком на спине сигналила машинам у трассы.
– Или вот, например: история на этом записи разворачивается в реальном времени и вместо названий песен временные отметки. То есть слушатель может следить за историей как за спектаклем. И изначально ему давалось пять секунд, чтобы успеть перевернуть пластинку и продолжить слушать, но когда альбом перенесли в цифру, то паузу не добавили и хронология сбилась.
Странно, не находите, а, молодые взрослые? Никто не повторил такой эффектный ход. Произведение надо прожить. И когда слушаешь, и когда пишешь.
– Когда пишешь? – переспросил Дара.
– Конечно. Писать план романа – полная глупость.
– Почему глупость? – возмутился Дара.
– Такая же глупость, как писать свою творческую биографию до того, как сел за рукопись. Ну сам представь: ты сочиняешь эдакую увлекательную историю: начал писать, за тобой начали следить спецслужбы, ты сбежал в экзотическую страну, написал там роман, ушёл в запой, женился, новая женщина вытащила тебя из запоя, ты написал роман, посвятил ей, она разбилась на автомобиле, ты постригся в монахи, написал новый роман, ушёл из монастыря в запой, тебя ударила молния, ты протрезвел и написал новый роман – совершенно ошеломительный, но не на родном языке. Умираешь, роман переводят – и тут твоя слава становится настолько оглушительной, что кто-то пишет твою биографию – а она вот уже, написана тобой. Так вот ты всё это сочиняешь и начинаешь жить по составленному плану. Как тебе?
– Но это же абсурд. Во-первых…
– Вот и я говорю, – перебил робот, – абсурд. Книгу надо не спланировать, а взять и прожить. И почему этого никто не понимает?
– Почему пластинки, почему пластинки? Они ещё спрашивают, – добавил робот почти ворчливо.
Он убрал пластинку с обнажённой женщиной в пластиковый конверт, бережно поставил на полку и снова достал «Кёльнский концерт» Кита Джарретта и извлёк из конверта диск. Молодые взрослые обратили внимание на то, что робот действительно никогда не доставал диск, зажав пальцами, хотя и не мог его испачкать. Вслед за Мёрфи он касался только кромки пластинки и бумажного пятачка в центре, держа диск, как официант блюдце.
– Потому что… – сказал робот.
Он поднял пластинку на уровень глаз, будто залюбовался чёрным кругом и поднёс к ней указательный палец левой руки. Фаланга пальца отщёлкнулась, как крышка, и под ней оказалась плоская отвёртка. Робот коснулся ей пластинки и медленно – от центра к краю – процарапал диск.
От скрежета Дара и Салли подобрались. Дара даже подпрыгнул было в кресле, чтобы броситься остановить робота, но сдержался.
Робот поставил пластинку на вертушку, крутанул диск и опустил иглу. Из колонок помимо привычного потрескивания каждые несколько секунд стал раздаваться громкий щелчок. Когда зазвучала музыка, стало понятно, что диск безнадёжно испорчен: рояль звучал тише щелчка. Робот спокойно наблюдал за этим. Дара и Салли переглядывались.
– Что всё это значит? – не выдержал Дара.
Робот поднял указательный палец: мол, подождите. Через несколько минут они обнаружили, что проигрыватель издаёт одни и те же ноты после каждого щелчка: очевидно, из-за царапины игла не могла двигаться дальше и пробегала по одному и тому же витку.
Робот кивнул и выключил проигрыватель, не поднимая иглы, так что диск плавно замедлился и последние ноты прозвучали так, словно Джаррет потерял силы играть и закончил диск фальшивой музыкальной фразой, уходящей всё ниже и ниже.