Мелания
Шрифт:
– Мне нужно пиво, – говорит Микки, в основном самому себе, закатывая глаза. Оказывается, если он не участвует в игре сам, это еще скучнее. Он встает и направляется к холодильнику Мэнди.
Несмотря на то что это, по сути, одна комната, кухня выглядит гораздо уютнее гостиной. Промышленные неоновые лампы освещают маленький квадрат кухни, отделенный барной стойкой, на которую Микки опирается, когда открывает холодильник. Хватает первую попавшуюся бутылку пива, которая стоит посреди старых пластиковых контейнеров, помятых фруктов и пирожных, на которые наклеены стикеры с надписью «НЕ ЕСТЬ, СОБСТВЕННОСТЬ ЭММЫ МЕРСЕР».
Он как раз подумывает, не прихватить ли еще и пирожное –
Входная дверь открывается прямо рядом с Микки.
Человек, который входит в квартиру – Йен.
***
Он набирает СМС на ходу, но перестает, как только краем глаза замечает Микки, его палец замирает на клавиатуре. Ни он, ни Микки не двигаются. Они просто стоят и смотрят друг на друга.
Сердце Микки – сердце Микки пускается в чертову скачку, и он понимает, что не знал истинного значения этого выражения до этой секунды, потому что он чувствует себя так, как будто оно сейчас выскочит из груди, так, как будто тело Микки сейчас взорвется, а сам он закричит или сделает еще что-нибудь столь же ненормальное. Потому что это Йен, все время чертов Йен, а то, что Микки чувствовал к нему, никогда не было нормальным. Это было что-то совсем другое, чему Микки никогда не способен был дать название, что-то гораздо более важное, чем что бы то ни было еще во всей его чертовой жизни.
Прошло два года с тех пор, как он видел Йена последний раз, не считая их безмолвной встречи в забегаловке, где они были далеко друг от друга и Микки не мог рассмотреть его как следует. Сейчас они близко, слишком близко, потому что Йен не заметил его, пока не стало слишком поздно, а теперь между ними только один шаг, и Микки не представляет, что делать. Он видит побледневшие веснушки Йена, его отросшие волосы, падающие на глаза, футболку, заправленную за пояс джинсов с правой стороны, и даже полустершуюся надпись на тыльной стороне его ладони.
Микки бросает взгляд в гостиную. Мэнди смотрит на них не отрываясь, но как только встречается с ним глазами, немедленно поворачивается к ребенку, начиная преувеличенно громко разговаривать и двигаться, подчеркнуто не глядя на них. Так что Микки снова смотрит на Йена. Йена, который смотрит куда-то поверх его головы, упрямо выдвинув челюсть, но, тем не менее все еще стоит на месте.
– Привет, – говорит Микки и кусает губы. Они так близко, что Микки чувствует запах табака, исходящий от одежды Йена, слабый аромат его ментолового геля для душа – тот же, что и раньше, – Микки знает этот запах слишком хорошо.
– Вот как? – отвечает Йен, фыркая и наконец-то глядя прямо на Микки. – Прошло два чертовых года, и все что ты хочешь мне сказать, это привет?
Микки неловко пожимает плечами.
– А какого ты хочешь, чтобы я сказал, чувак?
– Что-нибудь, твою мать, скажи что-нибудь, что даст мне хоть слабый намек на то, что творится в твоей голове, Микки.
Йен выглядит по-прежнему. Два чертовых года, а он выглядит по-прежнему. Веснушки на его носу побледнели, но Микки все равно видит их, и его волосы – чертово пламя – наполовину спрятанные под шапкой, и его щеки красные от мороза на улице, и его губы, они выглядят охуительно, так же как и раньше, и его глаза, такие глубокие. Микки смотрит прямо в них и чувствует, что пропадет в них навеки, если будет смотреть слишком долго. Два года, Йен выглядит по-прежнему, но Микки не чувствует по-прежнему.
– Мне очень жаль, – произносит он. Потому что прошло два чертовых года, и теперь он может это сказать. – Просто, черт… то, что случилось с нами, все это было какое-то чертово сумасшествие. Сейчас мы оба здесь, а я ведь думал,
хотел сказать. Прости, чувак, за все это дерьмо. Ты не заслужил такого.
Йен выглядит так чертовски шокировано, что Микки почти в восторге.
– Ну, мне тоже жаль, – отвечает он после долгого молчания. – Я думаю, два года могут на многое открыть глаза, потому что за это время я понял, что сбегать было неправильно. И знаешь, я обвинял тебя во многих дерьмовых вещах, которые не были твоей виной на самом деле, и было еще кое-что со мной, что делало все только хуже, так что прости, да.
Микки кивает, не уверенный в ответе, снова смотрит на Мэнди, которая по-прежнему нарочито не обращает внимания на них. Он делает глубокий вдох и салютует Йену бутылкой пива.
– Ладно, мне нужно возвращаться к ребенку, – говорит он. – Приятно было повидаться, мужик.
– Ага, – отвечает Йен, – мне тоже.
Затем он исчезает в своей комнате, а Микки возвращается к ребенку и Мэнди.
Она молчит, просто смотрит, как он сидит на диване, пьет пиво, усиленно делая вид, что ни черта не происходит. Потом, внезапно, сует малышке соску и куклу и садится рядом с Микки на диван. Он поднимает брови и ждет, что она скажет. Мэнди косится на закрытую дверь Йена, перед тем как открыть рот.
– Это не моя история, – начинает она, и Микки чувствует беспокойство. – Но, блядь, это неправильно, что ты не знаешь, я считаю, что ты должен знать. Если ты собираешься жить – ты понимаешь, здесь, сейчас. Если мы будем постоянно встречаться.
– Ну? – спрашивает он, окончательно запутавшись. Она продолжает молчать, кусает губы, взгляд бегает по комнате, пока она собирается с духом.
– По правде говоря, он не хочет, чтобы кто-нибудь знал, я не должна тебе говорить, – продолжает она после паузы, и кажется, что она разговаривает не с Микки, а сама с собой. – Он не говорил мне несколько месяцев, после того, как мы переехали сюда. Мы собирались в клуб, я увидела, как он принимает какие-то таблетки, подумала, что это спиды или какая-то другая хрень, и попросила его поделиться. Тогда все и открылось. Все это время он держал это в себе, справлялся, как мог.
– О чем, блядь, ты говоришь, Мэнди? – спрашивает Микки.
Он уже всерьез беспокоится. Мэнди не назвала имени, но есть только один человек, о котором она могла говорить, и ее голос звучит так, словно она собирается сообщить что-то плохое. Мэнди продолжает молчать, смотрит на него, потом кладет руку ему на колено, явно пытаясь таким образом успокоить его, и Микки, чувствует себя, так, как будто он чертова жена Йена, а Мэнди доктор, который собирается сообщить ему какие-то ужасные новости о нем.
– У него биполярное расстройство.
Эти слова значат для Микки НИЧЕГО, он не какой-нибудь чертов ученый или доктор. Он никогда не слышал его раньше и не знал бы, что думать, если бы не взгляд Мэнди, который говорит ему, что все очень, очень плохо.
– Что, – спрашивает он, замолкает, чтобы прочистить горло, продираясь сквозь туман беспокойства в своей голове. – Что, блядь, это значит?
– Маниакально-депрессивный психоз, Мик. Как у его матери. Сначала он полон энергии, безумных идей и вообще кажется счастливейшим парнем в мире, потом у него начинается депрессия, такая сильная, что он не может встать с постели, и это повторяется снова и снова. Он нормально чувствует себя, пока принимает лекарства, он был в порядке все то время, что мы здесь, по крайней мере, насколько я знаю. Он справляется с этим, но – черт – я по-прежнему считаю, что ты должен знать.