Мелодия Секизяба (сборник)
Шрифт:
— Слушайте меня оба, старые неразумные люди. Вы виноваты поровну, потому что хотели идти против времени, вернуться в старое, а это никак не может больше случиться. Согласны вы признать мой приговор окончательным и подчиниться ему?
— Согласен, — сказал мой отец.
— И я, — ответила тётушка Огульсенем. — Я тоже.
— Тогда слушай меня, Поллы, и слушай меня, Огульсенем. Что свершилось — пусть будет. Гюльнахал пусть вернётся в родной дом, с ней ничего не случилось и не случится пока вы мне доверяете управлять колхозом и людьми. Значит ты, Огульсенем,
— Согласна, согласна, Ташли, вот только деньги…
— О деньгах потом. Слушай ты, Поллы, и ты, Сона. Я ещё раз поздравляю вас с женитьбой сына и с тем, что в ваш дом вошла такая замечательная невестка, как Кумыш. И в этом вопросе пусть будет сплошная радость без всяких глупых недоговоренностей. Ты обещал согласиться со мной, Поллы.
— Пусть эта чёртова сватья вернёт мне деньги.
— Сейчас я расплачусь с тобой, Поллы, а ты, Огульсенем, будешь должна мне. — И с этими словами Ташли-ага полез в карман, вытащил из него бумажник, а из него какие-то расписки. — Это ты писал, когда брал у меня деньги, в долг, Поллы?
— Я, а кто же ещё?
— Правильно. Вот твоя первая расписка на пять тысяч, вот вторая на две. Пять да две — семь, верно? А Огульсенем тебе должна восемь. Вот тебе ещё тысяча наличными — и с Огульсенем у тебя все расчёты закончены. А всё остальное — это уже моё дело.
Отец в ошеломлении смотрел то на расписки, то из Ташли-ага.
— Расчёт окончен, — произнёс он наконец. — Пусть теперь эта негодница забудет дорогу к этому дому.
— Ну, это вы разберётесь между собой, — сказал Ташли-ага. — Но я тебе, Огульсенем, скажу ещё вот что: один раз ты хотела продать девушку за калым, тебе это не удалось. Но если попробуешь ещё раз — тогда уже не обижайся — ответишь за оба раза.
— Уж ты не беспокойся, Ташли, — заверила его тётушка Огульсенем, видя, что на этот раз всё заканчивается более или менее благополучно. — Пусть строит свою жизнь, как хочет, лишь бы была довольна.
И с этими словами она словно улетучилась. А Ташли-ага дал напоследок отцу такой совет:
— Поллы, не окажись глупее этой женщины. Образумься и прими сноху в дом, как она того заслуживает. Прощай.
Я проводил его до ворот.
— Спасибо, Ташли-ага, от меня и Кумыщ. Спасибо.
Ташли-ага подмигнул мне совсем как мальчишка.
— Не вешай носа, сынок… А если что — приходи прямо ко мне.
Как только Ташли-ага покинул наш дом, отец снова лёг на тахту и замер. А когда услышал, что я вернулся, обратился к маме:
— Ты что, не видишь? Мне плохо. Накрой меня одеялом.
Одеяла были уложены на сундуке большой стопкой. Мама взяла два самых толстых и накрыла ими отца. Некоторое время ничего не было слышно, затем отец спросил:
— Э, Сона. Что они там копаются — твой сын и невестка?
— Может, Поллы, мне позвать Ашира?
— Нет, звать не надо. Сходи, посмотри, чем они заняты в то время, когда отцу плохо.
— Собирают вещи,
Отец помолчал ещё несколько минут. Потом сказал:
— Если хотят бросить больного отца, пусть уходят утром. Куда они сейчас пойдут? Пойди, передай им это.
Мама пошла и вернулась.
— Ашир говорит, что уж уходить, то уходить сразу.
И снова наступило молчание. Отец полежал ещё немного, потом стал ворочаться с боку на бок и пыхтеть.
— Мне очень плохо, — жаловался он. — Совсем, совсем плохо. Не знаю, что со мной такое. Надо бы вызвать врача, Сона. Как ты думаешь?
— Давай, я позвоню, приедет дежурный врач, — ответила мама.
— А кто там дежурный врач?
— Говорят, какой-то практикант прибыл.
— Удивляюсь, я тебе, женщина. Мужу плохо, может умру, а ты хочешь вызвать ко мне практиканта. Что он понимает?
— Что же делать, Поллы?
— А эта… наша невестка?
— Так ты же сказал…
— Я? Я ничего не говорил. Я вообще молчу. Я сказал, что они могут жить, где хотят. Не хотят с нами жить — могут идти, хотят — могут жить с нами. Кто их выгонял? Может ты? Зачем бы я тратил столько денег на свадьбу, если бы хотел выгонять? Откуда это пошло, что я выгоняю кого-то, одной негой стоящий в могиле? Можешь ты позвать мне настоящего врача, или у тебя на глазах подохну, как собака. Позови мне Кумыш.
— Сейчас она придёт, — сообщила мама, выходя из нашей комнаты.
Когда Кумыш вошла, отец, застонав, еле слышно произнёс:
— Умираю. Если бросишь меня без врачебной помощи, стыдно тебе будет, ведь ты же врач.
— Лежите спокойно, — попросила Кумыш. — Где болит?
— Сердце болит, голова болит.
— Затылок или виски?
— Затылок. Как будто свинец залили.
— Я вам сейчас измерю давление. — И Кумыш пошла за прибором для измерения кровяного давления. Через открытую дверь я слышал, как отец довольно пропыхтел:
— Вах, вот что значит настоящий врач. Не какой-нибудь там практикант. Сразу спросила про затылок.
— Лежи спокойно, — сказала мама.
Кумыш измерила отцу давление.
— Сто пятьдесят на девяносто, — сообщила она. — Чуть высоковато. Я дам вам сейчас резерпин. Примите и до утра не вставать.
— Сделаю всё, что ты скажешь, дочка, — ответил отец.
Лицо у него было умиротворённым. Через дверь я слышал, как он с гордостью сказал маме:
— Слышала, Сона, какое у меня давление? Сто пятьдесят. И моргнуть не успел, как она уже измерила. И ничуть не больно.
— Кумыш сказала, что тебе нужен покой.
— Не могу лежать спокойно. Уже лучше чувствую себя. Где таблетка, которую мне дала Кумыш, дай мне её. Позови Ашира.
Мама дала отцу таблетку и пошла за мной.
— Давление, — пояснил он, когда я вошёл в комнату. — Сто пятьдесят на девяносто. Кумыш измерила. Велела лежать.
Я внимательно слушал.
— Сынок, — произнёс вдруг отец не свойственным ему тихим голосом, — сынок… ты не обижаешься на меня?
Я помолчал, потом сказал: