Мелодия Секизяба (сборник)

Гельдыев Назар

— Встань, — сказала мама, и невеста, не произнеся ни слова, позванивая серебром своих украшений, поднялась, по-прежнему закрывая лицо. А подарки продолжались, словно у шкатулки не было дна, и вот постепенно невеста скрылась под всевозможными украшениями: на вороте у неё была огромная позолоченая брошь — гульяка, на шее — серебряный талисман, называвшийся дагдан, поверх всего был надет большой серебряный букав, украшение, зазвеневшее мелодичным перезвоном маленьких бубенчиков, стоило невесте только пошевелиться. Надо ли описывать великолепие вышивок на платье из шёлковых ниток. И как описать бесподобную красоту богнака с подвесками? Но и это не всё. Невесте полагался ещё и чабыт, иначе говоря, женский праздничный халат, который в свою очередь был

украшен чапразом, что пришивался поверху к полам халата. И вы думаете, это всё? Как бы не так: из бездонной шкатулки появилась чанга — тоже своеобразное серебряное украшение для халата, которое не только самые молодые, но даже и более старшие женщины видели впервые.

Но и это было не всё. Потому что полный набор женских украшений включал в себе ещё и массивные серебряные браслеты, весом, похоже, по килограмму каждый, и специальный, тоже уже не встречающийся почти нигде, украшенный дорогой ручной вышивкой и набрасываемый на голову халат, называвшийся чирпы, и бегрес — тоже халат, уже из сукна, с крупно вышитым на нём орнаментом в виде бараньих голов вокруг карманов и по бокам, и зелёный халат, и белые шерстяные платки, и переливавшиеся всеми красками и узорами носки, и заранее изготовленная по старинным образцам, облегающая ногу кожаная обувь — вот какие сокровища выложила мама перед притихшей в восхищении толпой женщин. Вещи эти стали осторожно переходить из рук в руки, вызывая и восхищение, и удивление, а может быть, и зависть…

Мама сияла от счастья.

— Вот вам за то, что защищали честь невесты, — сказала мама и передала девушкам множество платков. Свои призы получила и старшая партия, одержавшая, в конце-концов, победу, А потом снова пошёл пир на весь мир, где побеждённые отличались от победителей только тем, что более молодые во главе с невестой обслуживали, обнося чаем и сладостями более старших, что было только справедливо. С весёлыми шутками разнесли чай и поставили чашки с пишме; дом, звеневший молодыми голосами, был заполнен шутками и смехом, которые сливались воедино с песнями и музыкой, доносившимися во все концы аула из динамиков, расположенных над домом — словом, свадьба удалась на славу.

Ещё не всё закончено

Так прошла эта свадьба: Сразу же после неё жизнь начала входить в свою колею: отец уходил на колхозное поле, я вернулся в бригаду на свой бульдозер. Хватало работы и маме — все эти дни она потратила на то, чтобы привести в прежний порядок наш двор, вымыть и вычистить, и раздать хозяевам все казаны, сковородки, посуду и треножники; приготовила она к сдаче и то, что отец взял в пункте проката. Как только выдавалась свободная минута, ей во всём помогала Кумыш, на которую мама не могла нахвалиться — так быстро, умело и споро она работала. Скот был накормлен и ухожен, ковры выбиты, дом сиял чистотой — и мама сияла тоже, Вечером, когда собравшись вместе, мы сидели за одним сачаком — скатертью, я не раз перехватывал взгляды родителей, направленные на невестку, которая, как полагается, сидела на почётном месте. Уже на второй день Кумыш, не говоря ни слова, как младшая в семье, взяла на себя всю нагрузку, стараясь предупредить без лишних слов любое желание мамы и отца; отец выпячивал грудь и крутил усы. Тем не менее он зорко смотрел, как и что делает его невестка — как, мягко поднимаясь с места, осторожно заваривает чай, смыкая при этом на лице ворот курте так, что лица было не видно, как ловко и умело ставит перед ним, как перед старшим, чайник с чашками. Наконец-то исполнилось то, чего он так страстно желал, и не просто исполнилось, а так, как он и задумал — и он был счастлив.

После ужина мы расходились по своим комнатам. По правде говоря ни одной секунды свободной у меня не оставалось: не успев как следует отдохнуть после целого дня работы, я садился за свой диплом. Работать приходилось много — надо было составить карту всех полей, отведённых в республике под сельское хозяйство, и понять, как можно соединить между собой все дренажные водоводы в единую

систему; чтобы любой канал или отросток его рано или поздно сливался с единой системой, заканчивавшейся руслом реки Туни-дарья и старого Узбоя. Нужно было томно представить себе систему проектируемых хозяйств, которые при орошении могли бы расположиться вдоль русла Узбоя, решить структуру посевных, площадей, наметить опорные посёлки, которым суждено будет потом превратиться в города, и многое, многое другое. Кое-какие данные я получил на кафедре, какую-то поддержку, как и обещал, мне оказывал Курбанов, прикрепив меня официально к группе перспективного планирования, некоторые данные мне взял в Госплане, но всё это было, так сказать, полуфабрикатом — обработать все данные, найти недостающие, свести всё воедино, представить убедительные расчёты — всё это должен был сделать я и только я.

Я поднимался теперь на час раньше, а ложился за полночь, тратя на сон каких-нибудь четыре-пять часов. Но и это не помогло мне, не будь рядом со мной Кумыш. Свою парадную одежду, которую ей подарила моя мама, она сразу же аккуратно убрала в шкаф и, накинув на себя лишь красное курте, порхала по всему дому, как яркая, грациозная бабочка.

На третий день после свадьбы, как и было в своё время договорено, в наш дом должен был прийти председатель колхоза Ташли-ага. Я знал, что он обязательно придёт, знал, зачем он придёт, и что за речи будет говорить, поэтому загодя постарался прощупать почву. Во время ужина я сказал маме:

— Я, надеюсь, тебе, мама, живётся теперь полегче. Ведь у тебя есть теперь помощница.

Мамино лицо расплылось в улыбке.

— Помощница! Это ангел господен. Она не помогает мне, она просто не даёт мне ничего делать. До чего проворна, а какая выносливая — всё успевает. Только я подумаю — надо бы сделать то-то и то, гляжу, она уже именно это и делает. Да, не промахнулись мы с отцом. Правильно, Поллы-джан?

— Да, уж если я выбрал невестку, то она и должна быть такой, как наша, — подтвердил он. — Если она и и во всём другом такая проворная цены ей нет. Но смотри, — напомнил он маме их давнишний разговор, — не перегружай её сразу. В народе недаром говорят: лишняя соломинка может переломить хребет у верблюда.

— Значит и ты доволен невесткой? — спросил я у отца.

— Не то слово, сын мой, — ответил он, — не то слово.

— Да уж, не каждому привалит такое счастье. Только тому, кто заслужил. Хотела бы я знать, что думает теперь этот сын Хайдара?

Это было сказано мамой очень кстати:

— Говорят, — начал я словно о чём-то, совсем неинтересном, — что он скоро тоже собирается играть, свадьбу.

— Ну, это теперь уже его забота, — заметил отец. Но не удержался от любопытства: — А всё-таки на ком?

— Да вот утверждают, — продолжал я как можно беззаботно, — что всё на той же Гюльнахал.

Отец поперхнулся чаем и долго не мог откашляться. Наконец к нему вернулся дар речи.

— Что ты сказал? На ком?

— Да не я, люди говорят, что он поклялся жениться только на Гюльнахал. «Никакая иная, — говорит, дедвушка, мне и даром не нужна».

— Как это может быть, объясни?

Я ответил, что и сам не понимаю. Но люди утверждают ещё, что и сама Гюльнахал поклялась: что жить станет только с ним, то есть с сыном Хайдара. «Даже, — вроде бы сказала она при свидетелях, — даже если для этого придётся убежать с ним на Камчатку и жить среди снегов».

— Это сказала Гюльнахал?

— Так говорят…

— То, что ты сказал сейчас, — лишено всякого смысла. Как он, этот безумный сын Хайдара, может жениться на…

— А собственно с какой стороны тебя это волнует, — невинно вставил я. — Ты своей невесткой доволен? Доволен. А если Чарыяр хочет на ком-нибудь жениться — пусть женится, тебе-то что?

— Вот именно, — боязливо вставила мама, тоже не понявшая ничего. — Пусть женится хоть на тётушке Огульсенем.

На отца трудно было смотреть, удерживаясь от смеха. Он весь побагровел, глаза его от напряжения, казалось, готовы были вылезти из орбит.