Мемуары сорокалетнего
Шрифт:
На следующий день по приезде Леша сдал на руки свое чадо и залился по старым дружкам-приятелям, по техническим библиотекам, в министерство, на какой-то завод — Леша тоже в духе времени совмещал приятное с полезным — свою командировку и общеобразовательную экскурсию для сына. Но Гортензия Степановна сразу почувствовала, что духовного контакта с этим новым Лешей у нее не возникнет. В ее мечтах он был другой, более податливый, менее самостоятельный и уверенный в себе. Такого не удастся приручить. Он знает цену всему и знает золотую цену взаимной любви. У него не вспыхнет этого чувства, которое Почти народилось у Гортензии Степановны. Он сложился, ушел в другие временные дали и стал непостижимым. Она, Гортензия Степановна, видела его глаза — равнодушные к ее цветному телевизору, мягким коврам на полу,
В этом был даже какой-то вызов. Уже одетый в свои кожаные доспехи, он, сидя в кресле и похохатывая, поставил между колен сынишку и сказал, глядя ему в лицо:
— Слушай, молодец. С этой минуты ты поступаешь в распоряжение, — Леша вопросительно и чуть лукаво посмотрел на Гортензию Степановну…
— В распоряжение тети Горы, — поторопилась она вставить своим шелковистым телевизионным контральто.
— В распоряжение тети Горы. Отныне она тебе бог, царь и господин. Не хныкать, не жаловаться, выполнять все указания и любить тетю Гору. Она человек демократичный и к твоим парламентским запросам отнесется со вниманием. Понятно?
— Понятно. А ты куда, папа?
— За кудыкину гору. По делам.
Не получилась любовь у Гортензии Степановны и с этим мальчиком, которого она уже в сердце полюбила, когда покупала аквариум. Он не укладывался в ее представлении о каноническом ребенке. Она вспомнила в этом возрасте себя и своих сверстников. Они были другими.
От сказок Ильюша отказался сразу и наотрез. Больше всего он любил телевизор, приключенческие картины и «Очевидное — невероятное».
Гортензия Степановна и Евгений Тарасович показали ему рыбок. К рыбкам Ильюша отнесся прохладно, поименовал всех латинскими названиями, назвал рыночную цену на каждую и объяснил тайны температурного режима среды их обитания.
На призыв сходить в зоопарк резонно заметил:
— Это мы уже проходили.
Мальчик, оказывается, уже побывал с папой в Московском, Киевском и Калининградском зоопарках. Это дитя времени отвергло тщательно разработанную теткой программу утренников и елок и потребовало экскурсию в музей техники и поход на телестудию.
— Сейчас я интересуюсь кибернетикой, и папа сказал, тетя Гора, что у вас большие связи на телестудии. На телестудии я, к сожалению, ни разу не был.
Свои просьбы Ильюша выражал в уклончивой манере.
В визитах по этим чрезвычайно интересным для Гортензии Степановны объектам прошла неделя. Гортензия Степановна даже унизилась до того, что попросила у своих бывших коллег разовый пропуск на телестудию, хотя когда-то поклялась, что нога ее не переступит порога этого вертепа. Правда, там, в присутствии бывших коллег, наступила минута ее небольшого торжества, когда маленький Ильюша задал несколько необычных вопросов по работе систем главному инженеру, на которые он, естественно, не смог ответить и попросил это сделать кого-то из молодых инженеров, чьи знания еще не померкли под грузом лет.
Гортензия Степановна думала, что она нашла подход к этому мальчику и вызвала в нем ответное чувство. Но каждый раз, когда они входили в квартиру и рассудительный эрудит Ильюша по-детски с взвизгами бросался к отцу, тыкался головой ему в живот, обхватывал отца руками, Гортензия Степановна понимала, что такой бури ласки и восторга при встрече не добьется от мальчика ни за какие интеллектуальные взятки. На этой затее тоже надо ставить крест. Любовь и признательность не вспыхивают в маленьком сердце мгновенно. Они рождаются медленно, и корешки их уходят в такие дали, где Гортензия Степановна не побывала. Они, наверное, рождаются при детских купаниях, при первом агуканье и первой осмысленной улыбке, которую на лице ребенка вызывают склонившиеся над ним родители.
И все же Гортензия Степановна сделала попытку погреться у чужого костерка. Как-то она сказала Леше с должной долей самоиронии:
— Любезный племянник. А может быть, есть смысл оставить Ильюшу на годик или полгодика у нас? Я устроила бы его в спецшколу — фундамент в образовании — залог будущей карьеры. Возня с Ильюшей меня бы очень развлекла. Евгений Тарасович водил бы его в бассейн и следил за физическим развитием. А вы бы с женой тем временем завели бы следующего младенца.
— Ильюша! — тут же подозвал сына Леша. Он был человеком наглядных методов воспитания. — Ильюша, хочешь до лета остаться у дети Горы? Будешь ходить здесь в школу.
— Ну как же, папа, могу я здесь остаться? — резонно заметил рассудительный Ильюша. — А кто же будет чинить дома телевизор? Вы же с мамой ничего не умеете.
Леша с Ильюшей уехали, пообещав навещать родственников. Снова потянулись скучные зимние дни. С утра в магазин, потом прогулка, потом обед, телевизор, сон. Забот, хотя и однообразных, было много. И за этими заботами Гортензия Степановна и Евгений Тарасович как-то позабыли ухаживать за аквариумом, все там заросло травой, вода начала пузыриться и рыбки вскоре подохли.
После отъезда Леши у Гортензии Степановны и Евгения Тарасовича началась бессонница. Они и представить себе не могли, что случилось это из-за несбывшихся надежд иметь в семье пацанчика, веселый голосок, заботы и тайные надежды на старость под чьим-то приглядом — это было так далеко, в невыявленном подсознании, этого они себе, наверно, отчетливо и не формулировали. Они решили, что здесь дурное действие многочасовых сидений у телевизора, по-зимнему недостаток свежего воздуха и физических нагрузок. У них даже возникла мысль начать ходить в группу оздоровительной гимнастики или на плаванье, но идея эта как-то сама собой отпала, уже вроде январь на исходе, а там весна — дачные заботы, и закрутилась карусель сначала, смотришь, и садовый участок станет у них не только показательным, а почти ботаническим садом. Но это пока у них все в мечтах, в проектах, а наяву сумеречная ленивая усталость. И неохота сходить записаться в группу ОФП — общей физической подготовки, взять абонемент в плавательный бассейн.
В этот период по телефонному совету кого-то из своих друзей занялись они травами. Дикорастущие травы, сказали им всеведущие друзья, для поправки здоровья лучший стимулятор. И в качестве главного аргумента сообщили такие сведения: «Знаете, сколько у нас западные немцы трав покупают?! Навалом. А западные немцы насчет здоровья не дураки». Лечат ли травы от одиночества, от вялости духовного мира или от его отсутствия, — никто не знал, впрочем, об этом и не говорили.
Воодушевленная новым рецептом Гортензия Степановна, как всегда, пользуясь связями и различными знакомствами, достала популярную книгу «Лекарственные растения»— очерки по фитотерапии — и начала действовать на основе проверенных научных данных. Снова как-то толчками и по кривой покатилась жизнь. О травах, видимо, прослышали не только супруги, но и многие, поэтому все это создавало трудности, которые нужно было преодолевать. Евгений Тарасович ездил на рынок за шиповником, а Гортензия Степановна в аптеке покупала и корень валерианы, и боярышник, и пустырник, и сушеную крапиву, и мяту, и ягоды рябины, и многое другое. Все это в красивых фирменных пакетах выстраивалось сначала в специальном шкафчике, внушая своим парадом надежду на хороший сон и самочувствие, потом заливалось кипятком, парилось в водяной бане, настаивалось, охлаждалось, процеживалось, отстаивалось и применялось отмеренными дозами, в зависимости от рекомендаций до или после еды или на ночь. Везде на кухне стояли полные кастрюльки, заварные чайники, графинчики, а также литровые банки, прикрытые блюдцами или пластмассовыми крышками. Не кухня, а лаборатория алхимика. Но и эти свежие декохты видимого облегчения не принесли. То ли не так супруги эти травы принимали, то ли с непривычки действовали они не успокаивающе, а возбуждающе, тонизирующе, но бессонница не сгинула, и часто ночью лежали они, в темноте открыв глаза, боясь повернуться, скрипнут» пружинным матрасом, чтобы не выдать себя.