Мемуары сорокалетнего
Шрифт:
Летом Гортензия Степановна и Евгений Тарасович поселились на даче основательно; с холодильником, телевизором, хорошим постельным бельем и мелочами, создающими комфорт — поселились до осени.
Еще зимой они несколько раз говорили, как хорошо, что они своевременно взяли садовый участок и построили небольшой, но приличный домик. В годы строительства Евгений Тарасович еще работал в театре, положение у него было прочное, а времени достаточно, и поэтому он все сумел провернуть крепко и за доступные деньги: завезли щитовой домик, утепленный, созданный для северных районов; на песчаную почву бывшего карьера, где находился участок, насыпали плодородной земли, обнесли все забором; протянули водопровод. Строил не на века, а на жизнь. Где-то у Евгения Тарасовича все же смутно маячило предчувствие, что неблизкий еще пенсионный возраст
Супруги даже тогда, когда свершилось это чудо с плодами, ухаживать за растениями все же не стали, предоставив все натуре. Евгений Тарасович, правда, раз семь — восемь за лето на дачу заезжал, страховку заплатить, разные взносы, окинуть все хозяйским глазом, иногда ночевал, а вот Гортензия Степановна относилась к земельному владению как убежденная урбанистка. Суммы из общего семейного бюджета выделила, но ездить на дачу не стала. Хоть быльем порасти! Но тут, перед капитальным переездом, внезапно собралась из дома, крепко прошлась по книжным магазинам и купила много всякой литературы в мягкой обложке, про то, как выращивать сад, огород, ухаживать за землей и консервировать продукты. С неожиданным для себя интересом все это прочел и Евгений Тарасович.
Земля, их небольшой участок в шесть соток, поглощала неожиданно много времени. Вдвоем они практически копались на участке от зари до зари. То надо было окопать кустарники и деревья, то прополоть огурцы, то пикировать морковку и свеклу, то подрезать усы у клубники и поливать, поливать, поливать. Сорняк лез изо всех щелей, и не успеешь обработать одну грядку и взяться за другую, как, смотришь, на первой уже жесткая зеленая щетина. Никогда в жизни Евгений Тарасович не думал, что сельскохозяйственные работы так утомительны и так тяжелы. Как и для любого человека, узнавшего, как выращиваются хлеб и овощи по картинам на телевизионном экране, в самой физической работе на свежем воздухе, а значит, загар, здоровье, крепкий румянец, для Евгения Тарасовича было в этой работе много привлекательного, пейзанского, лихого. Эдакая физкультура с зарплатой. А на самом деле это оказался пот, глухая усталость, постоянно ноющая спина, руки с въевшейся под ногти чернотой. Правда, Гортензия Степановна работала в огороде в нитяных перчатках.
Этим летом Евгений Тарасович поражался на свою жену, на ее молчаливую целеустремленность. Как она успевала делать все? Сколько же у женщины выносливости? С каким-то остервенением Гортензия Степановна рыхлила и мотыжила землю. Вместе утром после завтрака выходили они в сад и огород. Евгений Тарасович еще делал себе перекуры и отвлечения, а Гортензия Степановна работала, не поднимая головы от грядок. Евгений Тарасович шутя ее даже называл «маленький домашний трактор». Глядя во время небольших перекуров на механически поднимающиеся плечи жены, на коричневую от загара, сильную, но уже покрытую сеткой морщин шею, на склоненную под белой панамой голову, Евгений Тарасович иногда думал: «Быстро же протекла жизнь, и заканчивается она не так, как хотелось. Совсем недавно Гора еще была молодой и решительной». Он вспомнил, как гулял с нею по университетскому двору, она приходила его встречать к институту в Театральный переулок. Он тогда был еще скромный, тихий, непривычный к женской ласке. А тем не менее старался и тогда вести себя с Горой по-гвардейски. Три раза договаривался с ребятами, товарищами по комнате в общежитии, чтобы они на вечер ушли из дома. Они уходили, он приглашал Гортензию попить чаю, а она говорила: «В общежитие я не пойду». А когда он наконец-то выдавил из себя предложение и она ответила «да», го тут он сказал: «Гора, ну зачем ты меня мучаешь, теперь, когда все решено, пойдем ко мне в общежитие, ты же мне уже почти жена». Но она решила по-другому.
Они пробирались мимо тазов и керосинок ее коммунальной квартиры и наконец попали в комнату метров сорок — сорок пять. От огней уличного фонаря в комнате было почти светло. Он хотел было Гору обнять, но тут увидел, что на кровати, в дальнем от входа углу, кто-то лежал. Гора повлекла его в другой угол, где за шифоньером и легонькой занавесочкой стоял ее диванчик, но здесь Евгений Тарасович почему-то растерялся, стоял как соляной столп, боялся присесть, прикоснуться к Горе. И тогда она сама взяла его руку и положила себе на грудь под кофточку: «Ты не бойся, Женечка, у окна бабушка спит, она не услышит».
Молодость, молодость, жизнь, куда вы улетели? Были желания, мечты. Они с Горой думали, что не так будут проводить свою старость. А как? И жизнь как маленький праздник? И старость? Он же, Евгений Тарасович, знает, что из театра никто, кто нужен театру и кто может работать, не уходит. До последнего вдоха играют! А он, оказалось, тридцать лет был не нужен театру. А Великий будет нужен даже тогда, когда не сможет ходить и будет выезжать на сцену в каталке на колесиках. И тогда его будут возить на этой каталке на радио и на телевидение. Он по-прежнему там будет нужен.
Наверно так ожесточенно копает землю Гора тоже потому, что знает: и из их конторы до глубокой старости не уходят те, кто может, кто умеет. А какие, в сущности, были мечты? Маленькие мечты! Великий, наверно, и в юности думал, как завоевать мир, чтобы цветы ложились к его ногам возле всех рамп мира, а мы с Горой скромненько думали, как устроить Гору с ее скромненькими способностями на работу на радио, потом, как мне поехать в Болгарию перенести на сцену в Софии спектакль в постановке Великого. О мелочах мечтали, боялись рисковать. Вот и попали на картофельное поле. «Рой землю, старый крот!»
К их, Гортензии Степановны и Евгения Тарасовича, удивлению, скромненькие дачные шесть соток дали большой урожай. Недаром они как проклятые копались в земле и навозе всю весну и все лето. Недаром Гортензия Степановна в припадке ожесточенной скупости в последний момент, когда все грядки уже были посажены и посеяны, то в один угол на свободный клочок земли сунет зернышко тыквы, то в другой бросит щепотку легких, как парашютики одуванчика, семян петрушки. И все это взошло, вызрело, оказалось ухоженным. Здесь наука. Не проклятая, легкомысленная интуиция, не искусство, а точный книжный расчет, и поэтому репка выросла такой, что, кроме дедки с бабкой, чтобы тащить ее, нужно было звать еще и мышку. Тыкву приходилось везти на тачке, помидоры оказались как с рекламы, огурцы будто настоящие, подлинные, фирменные нежинские и даже небольшой участок картофеля — картофельное поле, как шутила Гортензия Степановна, — дал урожай на уровне белорусских рекордов. Ни у кого в округе не было таких овощей и фруктов. Сад и огород оказались лучшими, показательными в целом поселке, и поэтому еще не наступила осень, как к их калитке потянулись соседи за консультациями. Гортензия Степановна стала самым популярным в поселке человеком.
Восхищение ее селянскими талантами после того признания, которое ей давало телевидение — ведь буквально полгорода знало комментаторшу в лицо, — Гортензия Степановна восприняла радостно и трепетно и, несмотря на то что не любила на даче непроизводительной траты времени, всяких умных разговоров, болтовни и бесцельных сидений, с видимым удовольствием показывала соседкам огород, рассказывала о своей технологии и методике огородничества, доставала «выставочные» экземпляры помидоров, репы, яблок. «Здесь, наверно, как в рулетку, — поделился с Гортензией Степановной своим вычитанным в книжке наблюдением Евгений Тарасович, — выигрывают те, кто играет впервые. Новичкам везет». Огорчило супругов только одно соображение дальней соседки, пришедшей с одиночной экскурсией. Она внимательно и дотошно осмотрела сад и огород, выращенные и частично уже законсервированные дары земли, сказала! «Все у вас, дорогие соседи, очень хорошо, но одного не хватает — цветов! Без них участок ненарядный». А ведь верно, цветов не хватало, цветы в этот первый суматошный год на пенсии забыли посадить!
Когда весь урожай был собран, законсервирован, пастеризован, заквашен, засолен, разложен по банкам и баночкам и свезен на собственной, за несколько рейсов, машине в город, где занял и встроенный шкаф, и шкаф-холодильник под окном в кухне, и даже часть жилых комнат — банки хранились под письменным столом, под кроватями, в большом ящике, поставленном возле балконной двери, чтобы было попрохладнее, после того как часть банок с вареньем, маринованными огурцами и солеными помидорами была роздана близким и не очень близким знакомым, после того как все богатство было еще раз проинвентаризировано, супруги обнаружили, что и оставшегося им не только не съесть за этот год, но и за следующий. И тогда было решено созвать «на праздник урожая» всех, кому они симпатизировали, сотрудников с их бывших работ. Здесь на затраты не поскупились. К имеющемуся овощному разнообразию прикупили и ветчинки, и колбаски, и водочки хороших сортов и запекли в духовке большую импортную утку с яблоками из собственного сада.