Менты и люди
Шрифт:
20.11.2011
Печатать страшно неудобно. Трясусь в кабине УАЗика, за решеткой, где обычно перевозят задержанных. Пахомову я предложил сесть рядом с водителем.
Едем в Магас на совещание, к бригадиру. Ничего хорошего я от этого совещания не жду. По всей видимости, Бригадир будет спрашивать о результатах работы. А результатов нет.
Вчера, совместными усилиями, мы составили постановление о приостановлении уголовного дела. Сарай Гагиева взорвали неустановленные лица. Аллес! Одним висяком
Бригадир будет ругать. Возможно, напишет кляузу начальству. Пусть. Не это главное. Главное остаться живым, невредимым. Приехать домой. И начать новую жизнь.
20.11.2011, вечер
Есть на свете Бог! Никаких не может быть сомнений. Первым же делом, приехав в Москву, пойду в церковь.
На совещании бригадир сидел, как в воду опущенный.
Что такое? — подумал я. — Неужели ещё месяц?
Оказалось — наоборот.
— Пришла шэтэ из Москвы, — сказал он, — бригаду отзывают. Капнул кто-то большой. Перегнули. Завтра в 6.00. вылет из Слепцовской. Всё.
Бригадир опустил голову.
Приступ злорадства чуть не взорвал меня изнутри. Это, наверное, тоже нехорошо, но я не сдержался. Что, доигрался, мудило? Ведь именно так ты называл меня три недели назад, за столом, припоминаешь?
Стращал, пальцы гнул. Накопаем, пересажаем. Карьеру, поди, хотел сделать? Ну-ну. Не то место выбрал, брат. Восток — дело тонкое.
Отметил, что стал мудрее. Определённо.
21.11.2011
Винты вертолёта рассекают воздух. Мы поднимаемся всё выше и выше от земли. Прощай, скрытная, злая и непонятная старуха-Ингушетия! Надеюсь, мы не свидимся больше никогда.
Печатаю в вертолёте, но на меня никто не пялится. За месяц командировки ребята привыкли не обращать внимания на мелочи.
Я смотрю на своих коллег. Бригадир, Пахомов, двое бурят из Забайкалья, туляк Пронин, Смирнов. И какой-то очкарик. Я даже не помню, как зовут его.
Почти все дремлют, налакавшись дагестанского коньяку. Пронин читает книжку. Очкарик ёрзает и не даёт нам со Смирновым покоя.
— Что такое? — нервничает он. — Почему так низко летим? Они же из гранатомёта достанут!
Кажется, очкарик попал в командировке под обстрел.
Смирнов протягивает ему флягу.
Я смотрю в иллюминатор. Внизу — скрытая, злая, но, чертовски красивая Ингушетия.
22.11.2011, 13.30
На хрен, на хрен такую красоту. Горы-сакли-макли. Вот она — красота наша. Столица, мать её так. Сижу в кабинете один, здание на Газетном. Нормальные люди под окном. Иномарки. С номерами иномарки, без тонировки. Водители выходят из авто, хлопают дверцами, нажимают на брелоки. И никто не заглядывает под капот! Непривычно даже.
Старые здания, железные крыши, кафешки-кабачки. Белеет фасадом церквушка. Зайду, обязательно зайду. Сначала к Генералу, а потом — в церковь. Обещал, значит, сделаю.
22.11.2011, 14.40
И
Встретил он меня тепло. Присесть предложил, извлёк из бара бокал и бутылку «Хеннеси».
— Ну, как ты? — спросил Генерал, разливая коньяк по бокалам.
Чуть пригубив, я сказал, что у меня всё замечательно. Главное, жив. А так, мол, похвастаться нечем.
— Что значит «не чем»? — едва не воскликнул он. — Как у тебя язык поворачивается говорить такое? Ты был в горячей точке, Дима! Один этот факт…
Он оборвал себя на полуслове и решительно наполнил мой бокал до краёв.
— Герой! — сказал Генерал.
Я аж встрепенулся от удивления. Это он мне?
— Настоящий боевой офицер!
Точно, мне.
— За тебя пью! — сказал он. — За твоё здоровье и отвагу. За новые карьерные горизонты! Ура!
Мы чокнулись, и я опрокинул в себя налитое, приподняв локоть.
Генерал обнял меня по-отечески и поцеловал. Завтра будет большое совещание, и меня ждёт сюрприз, — пообещал Генерал. А на сегодня я свободен. Никаких рапортов. Никаких отчётов. Сво-бо-ден!
…Вышагивая по коридору, глядя на спешащих по ковровым дорожкам коллег, бодреньких таких, улыбающихся, дальше МКАДа не выезжающих, я подумал: а, может быть, Генерал, прав?
Зашёл в кабинет. У меня отдельный кабинет, я не писал об этом? Да. Я — следователь по особо важным делам и у меня имеется отдельный кабинет. А следователя по особо важным, знаете ли, не каждому дают. Как и отдельный кабинет не всякому особо важному.
Генерал прав. Пока они тут шуршали бумажками, я рисковал жизнью. Я находился там, куда любого из этого здания калачом не заманишь. Кроме Генерала, конечно. Он — человек исключительной порядочности. Остальные же — твари и ничтожества. Вон они, под окнами, нахлебники и паразиты. Шарфики узлом поверх пальто, стоят и посмеиваются. Посмотрел бы я на вас там, на фронте, уроды.
Ничего. Наступит завтра-после завтра, и Генерал сделает меня начальником отдела. Будете бегать как обоссанные олени. Каждому припомню, кто надо мной посмеивался. Последние счастливые часы у вас остались, голуби. Потягивайте, крысята, водяру в кабинетах тихонечко, чтобы начальство не запалило. А я сейчас гульну. Как следует. Как подобает настоящему офицеру!
Привычное ощущение драйва, вынужденно затаившееся на месяц в районе кишечника, возвращалось. И я был этому рад.
23.11.2011
Прихожу в себя постепенно. «Антипохмелин», пять бутылок «Перье», «Супрадин».
Гульнул вчера на славу. У корешка-Пафнутия гульнул. Он вчера на Новослободской новый ресторан открывал, ну и мне после моего звонка свистнул. А я на просьбы друзей мгновенно откликаюсь. Жену, правда, пришлось на хер послать. Но это — ничего. Жена боевого офицера, она поймёт. Кавказ всё-таки, в некотором роде психологическая травма, необходима адаптация. Так ей и объяснил.