Меняла Душ
Шрифт:
Стрельба прекратилась. Профессор рухнул на землю и затих неподвижно.
Когда охранники, помогавшие полиции, вернулись, они застали лишь труп профессора Крида и мертвого водителя.
Последнее время Иван Хасанович Боголюбов перестал спать по ночам. Он стал бояться сна. Несколько часов медведем бродил по кабинету, венчавшему четвертый, последний этаж его скромной резиденции, окруженной тройным периметром защиты, наполненной кучей охранников и снабженной системой видеослежения, детекторами движения и даже спутниковой трансляцией картинки территории особняка. Когда же ноги уставали, Боголюбов опускался на диван, но и на диване ему всегда было неуютно. Мягкая кожа обивки казалась шкурой бегемота, на которой он вздумал поспать как на перине. Воздух, казалось, был наполнен свинцовыми парами, вдыхался тяжело и выходил с присвистом. Провалявшись без сна на диване с четверть часа, Иван Хасанович с трудом поднимался и ковылял в свою спальню, но
Старики не любят спать на перинах. Им нужна твердая постель, чтобы потом не болели кости. Но Иван Хасанович предпочитал перину. Она для него являлась таким же лакомством, как для кота валерьянка. Поэтому спорам с духами убиенных в дворцовых переворотах он предпочитал перины и переступал порог спальни. Страх не покидал его, но удалялся на заднюю линию диспозиции и не казал оттуда носа.
Иван Хасанович раздевался медленно: каждое движение давалось с трудом. Ему приходилось переступать через глухую ноющую боль, чтобы поднять руку и стянуть с себя рубашку, но вскоре раздевание оставалось позади и он забирался на кровать, втягивая сухое дряблое тело под одеяло. Откинувшись на подушку, он зажмуривал глаза и прислушивался к себе, проверяя, всё ли он успел сделать, ничего не забыл. Не запамятовал ли он попить родниковой воды перед сном, сходить в туалет или заправиться таблетками, которые прописывал ему личный врач. Доктору Иван Хасанович не доверял, но таблетки пил, предварительно прочитав об этих лекарствах всё, что было доступно, а иногда даже собирая домашние сочинения от светил петербуржской медицины на тему: «Пирамикладон — полезные действия, побочные эффекты и критические случаи, закончившиеся смертью».
Чаще всего после походного совещания с организмом Иван Хасанович вспоминал-таки о незаконченном деле и, скрипя телом и сдерживая зачастившее сердце, поднимался с кровати. Разобравшись с долгами за ушедший день, он возвращался в кровать и закрывал глаза. Он ожидал сон, старательно приманивая его, точно шаман — дождь, но в голове пробуждалось радио, принимавшее передачи тысячи разных мыслей, устраивавших разноголосицу. Самая четкая и сильная мысль принимала образ серой фигуры, которая осторожно, боясь разбудить хозяина спальни, проникала внутрь, чуть отворив дверь, подкрадывалась к кровати и поднимала руку с пистолетом, удлиненным глушителем. Лишь этот образ появлялся в дремлющем сознании Ивана Хасановича, он вздрагивал, вскакивал на постели, открывал глаза и озирался по сторонам. Но в спальне никого не было, только черные тени от деревьев скользили по стенам да шуршал тюль на окнах. Выстрела с дерева Боголюбов не боялся: стекла в оконных рамах были пуленепробиваемые. Убедившись, что в комнате никого нет, Иван Хасанович откидывался на подушку и закрывал глаза, возвращаясь в дремотное озеро, из которого одна и та же мысль выдергивала его раз по двадцать за ночь.
Он никогда не спал по-настоящему, никогда не растворялся во сне без остатка. Когда-то у него это получалось — в пору далекой юности, но это было столько лет назад, что, если каждый прожитый день перевести в солдата, набиралась приличная армия даже для такого немаленького государства типа Франции. Боголюбов дремал, но сознание сканировало окружающее пространство, вслушиваясь в каждый шорох, в изменение движения воздуха в комнате, в дыхание дома.
Сон — непозволительная роскошь для императора.
Иван Хасанович пробовал спать каждый раз в другой комнате, избегая какой-либо упорядоченности, чтобы потенциальному киллеру было труднее осуществить свою миссию, но это оказалось невыносимым для его старого тела. Он привык к своей спальне, к своей кровати и не мог изменить себе.
Старые люди верны своим привычкам.
Иван Хасанович был трижды женат и от каждого брака имел по сыну. Это ему казалось чересчур много. К тому же осложняло процесс наследования империи. Похоже, после того как труба смерти позовет его в последний путь, империя развалится на три части, а затем будет проглочена конкурентами, которые не станут церемониться с ослабевшим противником. Боголюбова часто посещала идея оставить всё целиком, не деля, одному из сыновей, но тут же вставал вопрос «какому?», и он терялся в размышлениях. Старший, Карим, был сыном Далии, маленькой юркой татарочки с ослепительной улыбкой и задорным смехом. Они познакомились на третьем курсе института. Иван Хасанович учился на экономическом, а она — на театральном. Роман разгорелся бурный, плавно сменился свадьбой, вослед которой появился Карим… И всё закончилось. Далия однажды заявила Ивану, что больше не сможет с ним жить, поскольку улетает на съемки в Голливуд и у нее появился любовник, с которым она намерена связать жизнь. На первом она акцентировала внимание. Второе же сказала так, как бы невзначай, как новость, не имеющую значения. В Голливуде Далия снялась в пяти фильмах: «Сердце розы», «Убить пересмешника», «Драйвер-прима», сиквел «Драйвера-прима» — «Драйвер-секунда» и «Канатоходец». За роль в последнем фильме она номинировалась на «Оскара» как лучшая актриса второго плана, но премию не получила. Заветная статуэтка уплыла к коренной американке, блестяще сыгравшей в римейке фильма тридцатых годов XX века «Унесенные ветром». Потом о Далии ничего не было слышно. Иван Хасанович даже успел позабыть о ее существовании. Новые увлечения, первые камни в фундамент будущей империи, которая медленно вырастала на невских берегах. Только изредка пробивала ностальгия и сожаление об утраченном. Затем — как ножом гильотины по шее среди мирного дня новость, облетевшая все каналы: смерть Далии Хейстриндж — самоубийство? передозировка наркотиков? или преднамеренное убийство? Расследование так и не нашло ничего значимого в этом деле. Вывели официальную версию — передозировка. На том и успокоились. Иван Хасанович напряг все свои связи и выдернул из Америки сына Карима, который к тому времени был уже гражданином США и жил с последним мужем Далии. Поменять гражданство сыну на российское труда не составило. Кариму было шестнадцать лет, родился он в России, так что все бюрократические проволочки удалось ликвидировать в течение месяца, безусловно влив в решение вопроса не одну тысячу американских президентов.
Вторая жена Боголюбова, Софья, оказалась чудесным хамелеоном. Две разные стороны одного характера. До свадьбы она светилась счастьем, носилась с Иваном Хасановичем, как с малым ребенком, но после окольцовывания превратилась в жуткую мегеру, чей характер на первые три года смягчило появление Ивана-младшего.
Но как только Ваня перешел под полный и всепроникающий контроль нянек и воспитателей, Софья окончательно дала волю своему характеру, превратив жизнь Ивана Хасановича в ад. Терпеть ее долго Боголюбов не стал. Он потребовал развод и добился того, что Ваня остался с ним. Куда подевалась Софья в дальнейшем, Иван Хасанович не знал. Он потерял ее из виду и никогда не интересовался ее дальнейшей судьбой, как, впрочем, и она никогда не пыталась встретиться с сыном.
Третья жена, которая подарила ему сына Марка, Лилия, оказалась самым удачным приобретением в жизни Ивана Хасановича. Прожил он с ней тридцать лет и похоронил на Волковом кладбище в фамильном склепе. Лилия была чудесной женщиной: тихой, скромной, любящей и беспредельно преданной. Она ради Ивана была готова на всё. Он отвечал ей взаимностью. Когда Боголюбов встретился с Лилией, Кариму исполнилось двадцати три года и в материнской опеке он уже не нуждался, а Ванечке было всего семь, и он с радостью принял Лилию, признав в ней маму. Она воспитывала Ваню-младшего и Марка, не делая никаких различий. Только Карим сторонился новой жены отца, не разговаривал с ней и всячески выказывал свое презрение.
Марк и Ваня росли шебутными, но честными мальчиками. Они всегда были под присмотром, и предательства с их стороны Иван Хасанович даже не предполагал. Марк приближался к тридцатилетию. Ваня дорастал до сорока. Оба рьяно участвовали в бизнесе отца, имели свою долю в управлении фирмами Боголюбовых, но также находились наравне со всеми под контролем профессора Крида. Другое дело — Карим. Ему в ближайшие годы должно было стукнуть шестьдесят. Он с завистью смотрел на своих младших братьев, которым наследство само плыло в руки, когда они еще оставались молодыми и полными сил. Эту зависть отец читал в его взглядах и печалился, но ничего поделать не мог. Карим всегда жил отдельно. Он мало контактировал с братьями, держался от них на расстоянии. Предательства со стороны Карима, который мог попытаться завладеть всей империей Боголюбовых, Иван Хасанович ожидал постоянно.
Поэтому, когда ему сообщили о дерзком убийстве профессора Крида на Дворцовом мосту, а затем он узнал и о гибели Ивана Столярова, первым, на кого пало подозрение, был Карим. Поверить в то, что удар могли нанести люди Папы, чья семья была ослаблена смертью патриарха, Иван Хасанович не мог. Боголюбов хотел поговорить с сыном, но Карима никто не мог найти. Он как сквозь землю провалился. Ни в резиденции Боголюбовых, ни в городе, где у Карима было несколько квартир, ни у любовницы, ни в офисе его фирмы никто ничего не знал о Кариме Боголюбове.
Иван Хасанович распорядился, что, как только появится старший сын, он незамедлительно должен быть доставлен в его кабинет. Но к наступлению ночи Карим не вернулся домой. Отец лег спать, но страх по сравнению с предыдущими днями усилился. К нему примешалась паника. Профессор Крид был краеугольным камнем в империи. Теперь, когда его не стало, нужно было срочно искать замену, но разве это возможно?
В полном смятении и с чувством страха в сердце Иван Хасанович лег в постель. Ему даже удалось задремать, когда он заслышал шорох и встрепенулся. Вскинувшись на кровати, он широко раскрыл глаза и увидел, что напротив стоит темная фигура, однотонная, сливающаяся со стеной, только белки глаз и черное дуло пистолета с глушителем выделялись на однородном сером пятне.